Секунду смотрю на строчку «Отмена колбасной зависимости». Улыбаюсь краешком рта – да, оставляю. Пусть поймёт, что я видел её «оружие». Но и пусть видит: я не про стыд, я про замену. Нельзя просто «запретить». Надо дать альтернативу и опору.

К письму прикладываю таблицу с тремя столбцами: «минимум», «норма», «идеал». В «минимум» – то, что она точно вытянет, даже если будет злиться на меня весь день. В «норма» – план, к которому пройдём за две недели. «Идеал» – ориентир на месяц.

Перед отправкой делаю паузу.

Я привык решать быстро, но здесь мне почему-то важно сформулировать правильно. Не «сломать». В голове всплывает её колкая фраза: «Директор без чувства юмора – плохая реклама». Раздражает и одновременно освежает. Я давно не слышал, как мне отвечают так… легко. Обычно или поддакивают, или лезут в конфликт ради конфликта. Она другая. Смеётся, чтобы не отступить. Я это уважаю.

Печатаю:

Соня, привет. Сотрудники «Pulse» – не витрина, а пример процессов, которые мы продаём. Это к делу. Ниже старт-план на 4 недели. Под тебя, без героизма. Да, пункт про отмену колбасной зависимости – реальный. Сменим топливо. Жду в 7:00 на коврик завтра. Не опаздывать.

Нажимаю «отправить». Письмо уходит, как выстрел холостым, слышно только мне.

Тут же всплывает чат «Бухи – наши» (да, у меня есть доступ, я управляющий, не надо удивляться).

«Сонь, ты видела? Выживешь – станешь легендой». Следом: «Принести цветов на поминки твоей колбасы?» – «Я могу сыграть траур на степе».

Чуть качаю головой. Юмор – хорошо. Юмор спасает. Но завтра в 7:00 смеяться будет сложнее.

На телефон приходит ещё одно уведомление – от неё. Открываю: коротко, жёстко, как счёт к оплате.

«Приняла. С тренером-тираном спорить бессмысленно. P.S. Уточняю: 7:00 – это цифры реальные, а не декоративные?»

Пальцы сами отвечают:

«Реальные. Коврик номер четыре возьми с кардио зоны и бутылку воды 0,5. P.S. Тиран – это когда без аргументов.».

Отправляю – и только потом понимаю, что сейчас действительно улыбаюсь. Ненадолго. Контролируемо. Но факт.

Я встаю от стола, подхожу к стеклу. Внизу тренер ставит девушку в планку, рядом кто-то тянет поясницу, кто-то спорит с беговой дорожкой. Зал живой, как улей. И я люблю это ощущение – когда у каждого есть своя маленькая война, и я – тот, кто распределяет боеприпасы и следит, чтобы никто не прострелил себе ногу.

В дверь тихо стучат. Заглядывает Артём, старший тренер по кардио.

– Начальник, слышал, ты «колбасный запрет» ввёл. Поддерживаю, – он усмехается. – Девочка огонь. Выдержит?

– Выдержит, – отвечаю без пафоса. – База хорошая.

– И характер, – добавляет он. – С такими интереснее. Они либо тебя возненавидят, либо… – он недоговаривает, хитро щурясь.

– У нас рабочие отношения, – обрубаю. Люблю Артёма, но в этих намёках он как ребёнок – проверяет, где границы. – Завтра походи у зоны кардио. Мне нужен глаз со стороны во время тренировки Сони.

– Есть, – кивает. – Я «случайно» пройду мимо.

– Если всё получится как я думаю, она станет моим сильным кейсом.

Остаюсь один. Беру с тумбы упаковку с той самой нарезкой. Ровная, розовая, пахнет химией, а не мясом. И смешно, и грустно. Всегда удивлялся, как легко люди отдают своё самочувствие на аутсорсинг самым дешёвым решениям. Кидаю упаковку в мусорный контейнер.

Телефон вибрирует. От Сони приходит ещё одно:

«Если я приду и умру, вы будете нести моральную ответственность?»

Отвечаю:

«Да. Но ты не умрёшь. Максимум – пожалеешь, что написала это сообщение».

Три точки печатаются, гаснут, снова печатаются. В конце прилетает одно слово:

«Чёрт.»

Я хмыкаю. На стекле – своё отражение. Лицо спокойно, глаза – нет. Там движение. Возможно, мне самому давно пора что-то пересобирать. Не в расписании, а в голове. Потому что я слишком легко вспомнил вкус старой злости: когда «свой» человек предаёт, ты превращаешься в бетон. И живёшь так годами. Зал помогает не сойти с ума, но не лечит причину.

Соня раздражает меня правильным образом. Она срывает привычную тишину, зовёт в диалог, пусть и сквозь зубы. И да, у неё тело, которое можно сделать сильным без истязаний. Невысокий рост – плюс. Компактный рычаг – быстрее даст силу. Мышцы у неё «проснутся» легко, если дать им работу, а голове – цель, а не запрет. Через такую рамку человек перестаёт «хотеть казаться» и начинает «уметь».

Сажусь. Проверяю ещё раз план, добавляю примечание: «Не гнать. Следить за коленями. Игровой формат, шутки – допустимы». Выделяю жирным «игровой формат». Да, от меня неожиданно. Но с ней по-другому не сработает.

Захлопываю ноут, ставлю будильник на 5:30. Люблю приходить раньше: тишина, хлорка, свет включается по секциям, как стартовый отсчёт. В семь она зайдёт в зал – уставшая, злая, с кофе вместо воды. И мы начнём.

Перед тем как уйти, достаю из ящика новый коврик – плотный, матовый, с нескользящим покрытием. Наклеиваю маленькую белую полоску с маркером «4». Улыбаюсь уголком рта. Смешно – готовлюсь, как будто к бою.

В чате «Бухи – наши» снова всплывает сообщение: «Соня, мы держим за тебя кулачки». Она отвечает гифкой с кошкой, которая бьёт лапой боксерскую грушу. Нормально. Удар у неё будет. Я помогу, чтобы он был туда, куда надо.

Выключаю свет. Дверь мягко шуршит. В коридоре зеркала ловят мою спину, и на секунду я вижу себя со стороны – не «тиран», не «холодный тренер». Мужик, который однажды слишком сильно обжёгся и теперь слишком тщательно всё строит. Возможно, пора научиться не только строить, но и жить внутри этого дома.

Телефон вибрирует в последний раз:

«Ок. 7:00. Не опоздаю. P.S. Если вы скажете слово “колбаса” – я уйду.»

Отправляю коротко:

«Принято P.S. Слово “колбаса” сегодня заменено на “дешевое топливо”.»

Ставлю точку. И чувствую впервые за долгое время лёгкое, почти забытое предвкушение. Не войны. Процесса. И того, что из него может получиться.

Глава 3

Соня

В шесть пятьдесят девять я стою в дверях зала как школьница у кабинета физры – только хуже: школьницу хотя бы не снимают зеркальные стены со всех сторон. Свет ещё мягкий, из бассейна пахнет хлоркой, дорожки как взлётные полосы, гантели – как маленькие кирпичи моего будущего позора.

Кирилл уже здесь, разумеется. На нём чёрная футболка, которая вообще-то должна быть запрещена, потому что в ней видно всё, что я не хочу видеть в семь утра. Он кивает на коврик с меткой «4».

– Опоздала на минуту, – констатирует.

– На минуту не считается, – бурчу. – Минуты – это вообще… округляются.

– Разминка не округляется, – отвечает. – Вода есть?

– Есть, – трясу бутылкой. Там вода и немножко отчаянья.

Коврик – как стекло. Скользит. Я аккуратно кладу на него свою тушку и уже слышу в голове реквием. Кирилл ставит таймер на телефоне, кивает на меня подбородком:

– Дыхание: нос вдох— выдох через рот – нос вдох. Скажи «с-с-с» на выдохе.

– С-с-с, – шиплю. – Как змея?

Разминка начинается с «мобилизации тазобедренных». Я величественно киваю, как будто знаю, где у меня тазобедренные, а где – просто беды. Через минуту мои «тазобедренные» хрустят, как чипсы. Я стону.

– Это нормально, – говорит Кирилл, как врач, объявляющий: «Будет неприятно». – Пятнадцать повторений бедром наружу.

– Пятнадцать? – делаю умоляющие глаза. – Может, сделаем один – но легендарный?

– Пятнадцать, – повторяет. – И ещё десять к ним.

– Вы садист, – сообщаю и вытираю лоб рукавом.

Где-то слева девочка в топе с открытым идеально плоским животом давится смешком. Тренер с кардио зоны – этот Артём – «случайно» проходит мимо, подмигивает. Отлично. У меня уже фан-клуб.

Переходим к приседу на ящик. Кирилл ставит за мной лавочку «на страховку» и включает «режим инструктора».

– Ноги на ширину плеч, стопы чуть наружу, грудную клетку не заваливай, колени не валятся внутрь, таз – назад.

– У меня столько деталей нет, – честно предупреждаю. – У меня одна Соня, и та просит пощады.

Он игнорирует шутку, как игнорируют кота, который просит в шесть утра пожрать. Встаёт рядом, показывает движение – медленно, технично. Я пытаюсь повторить – и, конечно, путаю всё, что можно перепутать: корпус уезжает вперёд, колени встают домиком, пятки ищут заземление.

– Стоп, – он подходит ближе. – Дай руки.

Он берёт мои кисти – тепло, крепко. Ставит их правильно на ручку гантели. Его ладони большие, уверенные, и да, чёрт, пахнет он вкусно, как если бы «лес после дождя» пошёл в спортзал и стал мужчиной. Я стою, как баран на льду. Ничего не получается.

– Смотри на точку перед собой, – спокойно говорит он. – Сядь. Не падай. Дыши.

Я сажусь. Почти сажусь. Почти не падаю. Почти дышу. В момент «почти» коврик подо мной вздыхает и исчезает из вселенной – ноги разъезжаются, я ловлю баланс, машу руками, как пингвин. Кирилл успевает подхватить меня за локти.

– Жива, – констатирует.

– Вроде да, – шепчу.

С кардио дорожки долетает приглушённый хохот. Прекрасно. Зал угорает. Я – их утренняя комедия.

– Резинка, – решает Кирилл. – Будет проще держать ноги ровно, колени заваливаться не будут.

Он достаёт резиновую ленту и… это было бы смешно, если бы не было так стыдно. Он ставит мне ленту выше колен – и в момент, когда я пытаюсь в неё залезть, лента срывается и щёлкает его по запястью.

– Ох! – вскрикиваю и тут же зажимаю рот ладонью. – Простите! Она сама!

– Бывает, – спокойно отвечает. – Живой инвентарь.

– Я не хотела… прям так, – мямлю.

Артём по дороге смеётся вслух: «Лавров, держись, у тебя конкурент». Я бы умерла от стыда, но сейчас занята – вспыхиваю всеми оттенками красного. Резинка садится на место. Кирилл проверяет, не оставила ли я ему шрам на запястье. Я почему-то тоже смотрю.

– Присед, версия для чайников, – тихо. – Внутренняя сторона бёдер держит, колени открыты, спина ровная.

– Ещё десять? – обречённо.

– Ещё десять, – подтверждает.

Я делаю. На шестом начинаю стонать. На восьмом ноги начинают дрожать. На десятом я готова написать завещание на имя картошечки фри.

– Молодец, – говорит Кирилл. Это «молодец» лежит на языке как маленькая конфета. Я не хочу этого признавать, но мне стало приятно от этой похвалы.

Дальше – тяга в наклоне с гантелью. Он ставит мне корпус, поправляет спину – и тут уже химия прыгает из зеркала ко мне в лицо. Он близко. Слишком близко. Тёплые пальцы на моей ладони направляют хват, другой рукой он касается поясницы.

У меня внутри что-то срывается с тормозов: да, у меня долгий перерыв в личной жизни. Я нормально жила и без этого, но тело, оказывается, умеет скучать отдельно от головы.

И когда этот человек пахнет своей невозможной смесью «свежесть + бергамот + его собственный пьянящий мужской запах», хочется думать не про «тягу», а про «обнимашки». Прекрати, Блинова.

– Локоть ближе к корпусу, – его голос низко у уха. – Не тащи шеей. Вдох – тяга – выдох.

Я делаю, как он говорит, и всё равно где-то там, внизу живота, распускается искра.

– Хорошо, – говорит он и мягко отнимает ладонь, но остаётся близко: плечо к плечу, тепло через футболку, дыхание тихое.

– Больше не прикасайтесь ко мне, – шиплю слишком резко. – Я… Не надо.

Внутри – паника, снаружи – броня.

Я слышу, как мои щёки загораются словно светофор. Он отступает на шаг мгновенно, но глаза – внимательные, они застревают на моих алых щеках. Пусть думает, что я это от тренировки запыхалась…

– Принято, – коротко говорит он.

Я сглатываю. Делаю вид, что меня интересует исключительно гантель, а не мужик, который сейчас отступил и всё равно видит меня насквозь.

С дорожки снова хихикают. Я делаю вдох, выдох, собираю остатки самоиронии в кулак.

– Сколько ещё? – спрашиваю и стараюсь не смотреть на него вообще.

– Ещё десять, – отвечает спокойно.