Тут у нее что-то зашипело на кухне, и маман с криками удалилась. Я с облегчением ушел в свою спальню и рухнул на кровать. Зажмурился и сразу же увидел глаза Эрлы. Я не выгонял застывший образ из головы, стараясь скорее забыть, – напротив, любовался и старался вспомнить их в мельчайших деталях. Фантастические, магические, неземные, ледяные, сочувствующие, насмешливые, умные, хитрые, грустные. Они умели выражать все чувства одновременно. Эрла была женщиной в квадрате или в кубе, квинтэссенцией энергии Инь. Она легко могла бы управлять мной, если бы начала издалека и медленно подготовила к нужному ей действию.

Если бы она сказала, что является девушкой со странным комплексом, из-за которого ее тянет к мужчинам с неординарной внешностью, я бы охотно этому поверил. Я даже надеялся встретить такую девушку. Но то ли таких было мало, то ли нас, «красавцев», существовало слишком много. Очень странно, что она не подошла к вопросу моей вербовки хитрее. Была уверена, что клюну? Или же она на самом деле совсем не хитрая и действительно желает помочь?

Страшно. Что такое эти семь кругов ада? Какие они? Котлы, черти, крики грешников или что еще похуже? Надо выдержать пытки? Настолько ли я урод, чтобы переносить очищающие страдания за какие-то прошлые грехи, о которых я не помню, и не факт, что они у меня вообще были. Может, это действительно гены, а прекрасная незнакомка маньячит по мирам, удовлетворяя свою болезненную зависимость от чужих страданий. Эрла – гастролерша? Честно говоря, на нее не похоже. Было в ее предложении искреннее желание помочь. Только ее ответ о том, что можно и не пережить эти семь дней, здорово отпугивал.

Я так и лежал лицом вниз, боясь упустить из памяти перламутровые глаза, пока мать не позвала обедать.

– Иду. – Я поднялся и пошел на кухню.

– На тебе лица нет, Витюша. – Маман заботливо и жалеючи посмотрела на меня.

– Я знаю. И аппетита нет.

– Поешь, аппетит приходит во время еды. С чесночком, как ты любишь. – Мама придвинула мне тарелку с остро пахнущим харчо.

– Ладно, поем. Пахнет вкусно. – Я начал механически хлебать. – Мам, я в тренажерке с людьми познакомился, работу предложили на неделю вахтой. Говорят, хорошо платят.

– Вахтой? А чего делать-то? – удивилась она.

– Помощником бурильщика, – соврал я.

– А ты умеешь-то хоть что-нибудь?

– Сказали, научат, а потом еще и поспособствуют, если покажу себя, поступлению в профильный вуз.

– Да? – Мать присела рядом. – А что, мне нравится. У них вон у всех зарплаты нормальные, все на иномарках и при квартирах. Я была бы рада, если бы у тебя получилось. А мне что, надо тебе вещей приготовить на неделю?

– Ничего не надо, сказали, спецодежду дадут. – Меня несло. Я так не врал матери никогда, и мне было стыдно.

– И что, Витюш, тебя это выбило из колеи? Почему сразу не сказал?

– Не знаю. Привык я с тобой жить. Менять уже ничего не хочется.

– Дурачок. – Мать потрепала мои волосы. – Всю жизнь за мамкой не проживешь. Я рада.

– Правда? – Я на всякий случай посмотрел на нее, как в последний раз.

Кажется, мои «смородинки» выразили всю полноту чувств. Мать сорвалась с места и прижала меня к себе.

– Какой ты… взрослый, – всхлипнула она. – Я тобой так горжусь.

У меня тоже выступили слезы. Я представил, как мать останется одна по моей глупой прихоти, и стало так жалко ее, что впору обещать не ехать ни на какую вахту.

– Разбогатеешь – глядишь, какая и посмотрит на тебя, – сквозь слезы произнесла маман.

Эта реплика вернула мне хладнокровие и чистоту сознания, убедив в том, что перемены нужны. Когда я снова посмотрел на мать, мои глаза были сухими и полными решимости.

– Ну да, только на это надеяться и осталось.

– Витюш, ты что, обиделся? Я же трезво на вещи смотрю. Ну не повезло нам, не красавец ты. Значит, надо привлекать вторую половинку иначе. Сколько стариков безобразных женятся на молодухах, а всё деньги. Это ты с первого взгляда не красавец, а поживет с тобой кто – и будет иначе на тебя смотреть. Я вот не вижу ничего такого в тебе.

– Ладно, мам. Пусть будет как будет.

– Молодец, Витька, молодец. Настоящий мужик.

– Пойду погамаю до вечера. Если надо что сделать по дому, стучи в тыкву, а то я в наушниках.

– Да ничего сегодня не надо. Я уже убралась, обед сварила. Пойду к Варваре схожу, поболтаю.

– Угу.

Я закрыл за собой дверь спальни, сел за стол и включил компьютер. Мысли, конечно, были совсем не об играх. Когда перед тобой открывается бездна неизвестности, манящая обещаниями, мелкие житейские радости невольно отодвинутся на второй план. Весь мир с ног на голову! Вроде бы ты знаешь про космос, планеты, системы, галактики и прочее, а тут бац, и тебе рассказывают, что все это – бесконечно малая часть настоящего мира, который не такой уж и физический, а многогранный, и человеческое воображение работает в нем как устройство перехода, не требуя мегаватт мощности.

И, конечно же, думал о своей судьбе. Решение я уже принял и не хотел истязать себя сомнениями, поэтому старался думать только о том, что предстоит пережить и каким образом я изменюсь. Какая-то фантастическая трансформация внешности или же операция, которая пройдет без последствий благодаря искуплению каких-то там прошлых грехов. Мне, в принципе, было без разницы. Матери я бы сказал, что соврал про вахту и был на пластической операции. С паспортом будет сложнее. Остальное меня не волновало. Уехал бы в другой город, где никто не удивится моим преображениям.

На всякий случай я попытался поискать информацию об Эрле в интернете. Конкретно о ней ничего не было. Имя греческое, означает «эфирная», что в ее ситуации понятно. Скорее выдуманное, взятое со смыслом. Мне бы подошло Квазимодо, Шрек, Румпельштильцхен, а ей… вряд ли в современном мире ее можно с кем-то сравнить. Может быть, какие-нибудь древнегреческие полубогини или наяды были вровень с ее красотой. Мне снова представились ее глаза, наполненные светящимся бирюзовым перламутром. Не, она точно не отсюда.

Мне захотелось гордиться собой из-за того, что на меня пал ее выбор, но критерий его охлаждал мой порыв. Из всех уродов, видимо, я самый уродливый. Наиболее достойный жалости. Ничего, семь дней каких-то испытаний – и все будет иначе. Мне не привыкать. Один круг ада я уже прошел, пережив насмешки. Красивее снаружи не стал, но зато внутри появился стержень и уверенность, что любое испытание можно пережить.

Я вынул из кармана пакетик с камешком и рассмотрел его на свет. Вынул и проверил на зуб. Вдруг мне подсунули наркоту, и вся эта история с Эрлой – просто красивая замануха для наивного паренька. Камень на вкус был, как и положено камню, безвкусный. Я подумал об Эрле и вдруг ощутил, как стены моей комнаты начали растворяться. Это меня здорово напугало, и, как будто от испуга, все встало на место. Стены вновь обрели материальность. Камень работал.

Я убрал его в карман и, впечатленный подтверждением слов незнакомки, сидел еще с полчаса не двигаясь, борясь с желанием снова испытать камень в деле. Только мысли о матери, которая обнаружит пустую комнату, не дали мне этого сделать. Нельзя было так поступить с ней. Еще неизвестно, кому из нас было тяжелее перенести издевки надо мной. Я вышел из спальни. Мать уже вернулась от подруги.

– Мам, хочешь, я схожу в магазин за пирожным?

– Да поздно уже, Витюш, сладкое лопать на ночь. – Она что-то вязала, сидя перед телевизором и надев на самый кончик носа очки.

– Сегодня можно.

– Как хочешь. – Маман подняла голову и посмотрела на меня с интересом. – Ты сегодня какой-то загадочный. Может, ты мне все-таки чего-то недоговариваешь?

– Не, мам, всё как всегда.

Я выскочил в подъезд, чтобы она не заметила мое смущение, которое могло еще сильнее убедить мать в ее подозрениях. Вечерело. Из кондитерской доносился бесподобный запах стряпни. Его как будто специально выдували из кухни мощным вентилятором, чтобы любой человек в округе, учуявший этот аромат, терял самообладание и непременно заходил в кондитерскую.

– Мне два вон тех пирожных, пожалуйста, – попросил я продавщицу в белом колпаке с вышитым на нем вензелем заведения.

Женщина бросила на меня взгляд, который я привык видеть по многу раз за день. В нем сочетались усмешка, брезгливость и жалость. А мне было уже все равно. Я чувствовал себя уже одной ногой не здесь, не с этими людьми, оценка которых совсем перестала что-то значить для меня. Я посмотрел на нее не так, как обычно, без всякой тени смущения и немого извинения за то, что я такой, а как на равную или даже ниже себя, потому что не брал на себя ответственность оценивать ее внешность.

Кажется, она прочла в моем взгляде проявившееся безразличие, и это ее разозлило. Она небрежно толкнула мне пирожные и назвала сумму. Вот так, тобой интересуются, пока ты вызываешь жалость, а как только ты показываешь, что не нуждаешься в ней, сразу начинаешь бесить. Я рассчитался и забрал пирожные.

– И так-то не Ален Делон, а растолстеет – вообще страшилой станет, – услышал я нарочито громкий комментарий в спину.

Поверьте, но впервые я рассмеялся без всякой тени скорби, будто страшный «я» был уже в прошлом.

По дороге до меня хотели докопаться два местных алкоголика, которым я как-то пару раз давал денег. Уверенные в том, что держат меня в страхе, они с ходу попытались наехать при помощи угроз. Не останавливаясь, я нахамил им и пообещал отмутузить каждого, но завтра, а пока мне было некогда. Алкаши замерли в растерянности – наверное, думая о том, куда катится этот мир.

Мать уже согрела чайник. Мы с ней дружно посидели, вспоминая прошлое. Временами она смотрела на меня, будто видела впервые, но ничего не спрашивала, хотя я видел, что ей хочется. Разошлись по спальням далеко за полночь. Я уснул не сразу. Предчувствие перемен будоражило, но и сомнениям было место, и жалости к себе и родительнице.

Будильник прозвучал для меня как выстрел. Я вскочил. Стук сердца непривычно громко отдавался в висках. Тяжко чувствовать, что момент, до которого еще вчера была целая ночь, наступил. В открытое окно доносились привычные звуки города. На кровати лежал теплый прямоугольник солнечного света. Родная обстановка комнаты, создаваемая мной из года в год по мере взросления, вкупе со всем остальным умоляла меня остаться.

Нет! Слабостям больше нет места в моей жизни. Уютно быть тем, кем привык, но это путь по наклонной вниз. Пора подойти к зеркалу и честно признаться себе, что таким ты себе не нравишься. Жить в норе из своих ограничений, не видя белый свет, воспринимать только часть его, ту, которая не задевает больное самолюбие. Так больше нельзя. Хватит быть игрушкой в руках судьбы, пора взять на себя ответственность за обстоятельства и, невзирая ни на что, парить белым облаком по жизни в свое удовольствие.

Зашумела на кухне кофеварка. Мать никогда так рано не вставала. Почувствовала важность момента. Я постарался казаться ей обычным, чтобы не вызвать ненужного беспокойства, но разве скроешь от нее? Она знала меня как облупленного.

– Волнуешься?

– Вроде нет.

– Я вижу, что волнуешься. Все будет хорошо, Витюш. Не так просто поменять что-то в своей жизни, но чтобы результат был, менять все равно надо. Ты же умненький, ты достоин лучшей жизни, чем я могу тебе дать.

Мать говорила все в точку, хотя понятия не имела, как ее напутствие подходит под мою ситуацию. Оно окончательно развеяло мои сомнения и даже подняло настроение. Нервный тремор в конечностях успокоился, и я с повеселевшим видом уселся завтракать. Мы поговорили с матерью о разном. Она подкладывала мне гренки, обжаренные с яйцом, а я ел их как в первый раз, смакуя привычный вкус.

– За тобой заедут? – спросила она, когда я, тяжело выдохнув, откинулся на спинку стула.

– Сам, – ответил я на коротком выдохе. Переел напоследок.

Перед тем как выйти из дома, я проверил электронную почту. Как обычно, одни рассылки. Бесцельно пошарил по сайтам. Хотелось еще немного задержаться в привычных вещах. Думаю, вы на моем месте поступили бы так же. И вдруг, как молния, меня пронзило предположение, что, пока я тяну время, Эрла устанет ждать и наберет других несчастных, которые примут ее предложение.

Я быстро оделся, взял телефон, деньги, сумку с документами, чтобы успокоить бдительность матери. Она стояла рядом и с наворачивающимися на глаза слезами следила за мной. Я обулся и поднялся, чтобы поцеловать ее.