– Я прилетела сразу, как смогла. Я не знала. Мне тетя Галя позвонила уже когда ей совсем плохо стало, и я сразу сорвалась к ним. Пожалуйста. Я умоляю вас. Я не знала, что их бабушка настолько больна. Если бы я знала…

– Ничего бы не изменилось. Детей у нас нельзя по наследству передать. Так что ничем не могу помочь. Попробуйте законно оформить все бумаги на опеку, но это займет время и… Хотите совет? Поезжайте домой. Дети-сироты. Возраст не малышковый. У вас есть жилье, семья, муж?

– У меня квартира однокомнатная, и… если нужно я выйду замуж. Если потребуется…

Социальная дама вздыхает. И во взгляде ее не жалость, а глухое осуждение. Она права во всем, кроме одного.

– Они не сироты. У них есть отец, – хватаюсь я за последнюю тоненькую соломинку.

– Отец-молодец. И где же он? Девушка, у меня нет времени на разговоры. Соберите детям вещи на первое время.

– Если их отец согласится забрать ребят?

– Он вписан в свидетельства о рождении детей? – теплеет женщина.

– Нет. Не знаю. Ну отчество то у них Ярославовичи. Значит… – я мямлю. Я дура. Но мерзкий Ярослав Розин, уничтоживший мою любимую подругу, выжравший ее до основания, мой последний шанс. Наш с Васильками последний шанс. – Я его найду. Просто мне нужно время. Есть у меня время?

Молчит дама социальная. Жалость теперь не во взгляде. Она написана у нее на лице. Она прекрасно понимает всю провальность моего плана. Если дети не были нужны отцу при жизни матери, если он после ее смерти даже не объявился, то… Но надежда же умирает последней.

Василиса тихо плачет, Васятка хмурится по-мужски. Уходят не оглядываясь. Их уводит за руку в неизвестность чужая тетя, а я ничем не могу помочь. И от бессилия хочется орать в голос.

А я ведь обещала. Я обещала Альке что ни за что в жизни не брошу крестников. Не позволю им страдать. И не могу сдержать чертово слово.

– Прости, – шепчу я фотографии, с которой на меня смотрит Аля. Она смотрит не мягко сейчас, как раньше, а строго и насуплено. И даже улыбка, застывшая на ее губах навечно, не спасает ситуацию. Смотрит мне за спину. И я, повинуясь какому-то странному наитию на ватных ногах иду к серванту. Не знаю что, но я уверена, там что-то есть, что поможет мне понять, как действовать дальше.

Простой, чуть желтоватый листок в линейку из школьной тетради лежит на самом виду. И я знаю, что послание не мне адресовано, но все равно некультурно бегаю глазами по неровным строчкам, написанным торопливым дрожащим почерком.

Я совсем не знала эту женщину, хотя думала, что она мне почти родственница. Мне страшно до глухоты. Мать моей лучшей подруги была… Чудовищем?

Нужно успокоиться. Выравниваю дыхание. Осматриваю письмо со всех сторон. В самом углу листа номер телефона. Сердце пропускает удары.

– Алло, – мужской голос в трубке звучит властно и жестко. Странно, что Ярослав Розин вообще ответил на звонок от неизвестного абонента. Обычно такие как он весьма избирательны в том, с кем общаться. Я позвонила наугад. – Я вас слушаю.

– Здравствуйте. – господи, как же жалко я звучу. Сейчас он пошлет меня на три веселых буквы, и будет прав абсолютно. И даже если он выслушает меня, и я смогу передать ему послание Галины Николаевны, скорее всего он просто рассмеется мне в лицо. Потому что то, что написано на клочке бумаги чудовищно, неправдоподобно. И скорее всего разрушит сразу несколько судеб. И самое страшное, что от этого уродливого клочка бумаги зависит, как будут жить два маленьких человечка, которых глупые взрослые уже обрекли. – Меня зовут Мила. Вы не вспомните меня наверное. Мы с вами давно… – я чащу, потому что понимаю, что скорее всего он уже сейчас бросит трубку… Даже в его молчании раздражение, презрение и брезгливость.

– Не интересует. Я не разговариваю с одноразовыми бабами после… Хм… Кстати, откуда у тебя мой номер?

– Я не… Да что вы… Как вы… – боже. Не нужно его злить. Нужно просто договориться о встрече, хоть как-то. Объяснить. Передать письмо. А дальше пусть сам решает. Точнее, не так. Я должна уговорить Ярослава Розина. Человека, который считается несгибаемым и злым. Я должна уговорить его помочь мне забрать его детей из детского дома.

– Странно, что я с тобой разговариваю вообще. – хмыкает трубка. Он благодушествует, или… Фоном несется развратный женский смех. Ну… Мне он кажется развратным и мерзким. У детей горе. У меня горе. А он развлекается. Он… Я всегда считала бывшего мужа Альки подонком. Так что же изменилось, кроме проклятого письма, жгущего мне руку, словно кислота. – У тебя минута.

– Ярослав, послушайте… Я звоню вам сказать, что ваши дети…

– Не интересно. Иди в жопу, у меня нет детей. Я бесплодный, – сказано это ровно и спокойно. – Еще раз позвонишь, мой начальник охраны тебя из-под земли выколупает и сделает больно.

В ухо несутся издевательские короткие гудки. Все таки он подонок и мерзавец. И не важно кто его таким сделал. Это в нем сидело всегда. Еще никто вот так меня не посылал. От ярости дышать нечем. Я его достану. Я его…

Оседаю прямо на пол. От слез щиплет глаза. От бессилия тело кажется ватным. Ничего я не смогу. Этот зверь меня сотрет в порошок.

Глава 3

Ярослав Розин

Это что же, поветрие какое? Еще одна дура пытается повесить мне на шею своих спиногрызов. Нет, я ничего не имею против милых карапузов, умильно пускающих пузыри. И, возможно, когда-нибудь я женюсь, возьму на воспитание несчастного сироту из детского дома и стану примерным папулей. Но… Обманывать меня я не позволю никому. При чем вот так обманывать – нагло и глупо. Это означает, что меня держат за идиота. А такого я не прощаю.

– Ты чего подвис, Яр? – радостно гогочет раскрасневшийся Борька. Эта традиция ходить по субботам в баню у меня давно не вызывает ни радости, ни удовольствия. В печенках сидит, честно говоря. Но обижать моего друга отказом от его любимого действа я не хочу. Тогда у меня не останется совсем никого. – Проблемы?

– Скорее веселый аттракцион. Вот скажи, Борь, почему бабы такие предсказуемые? Все, при чем.

– Денег хотят?

– Хотят меня, Боря. При чем всего и без остатка, естественно с деньгами и статусом. Зубастенькие глупые акулки думают, что я им по зубам. Только я на деле невкусненький. Обертка ничего так, а вот содержание… – ухмыляюсь я. Морщусь, сделав из запотевшего бокала глоток мерзкого детокс-коктейля. Борька повернут на здоровом питании и пытается меня втянуть в свою “ПП” секту. Думает, что если пить эту бурду и жрать пророщенную пшеницу он будет жить как будда вечно. Только вот радости от такой жизни… Хотя, даже понимание того, что ты король мира, перестает радовать очень быстро. В этой гребаной жизни должен быть смысл. И это совсем не деньги. В этом я убедился. – Самое интересное, что это уже второй раз за последний год.

– Что хоть сказала эта…?

– Что у меня двое детей, – хмыкаю я. В груди растет странный воздушный шар. А ведь я хотел семью. Хотел с Алькой… А потом… Потом она меня просто вышвырнула из жизни в полуподвальный дешевый офис. Да, я был неудачником. Зачем дочке шикарного врача был нищий сирота? Любовь… Быстро у нее прошла любовь ко мне. Осталось только презрение. Я достиг всего, чтобы ей доказать, что я могу все. А ей это уже не нужно все. Сидит там где-то, наверное, на черной тучке и плюет сверху на мои успехи. Даже тут она меня переиграла.

– Мало, – хохот Борьки кажется мне отвратительным.

Я очень хотел детей от Альки. Мы мечтали. Мечтали именно о двойняшках. Королевской паре – девочке принцессе и мальчике хулигане. А потом мой диагноз как приговор. Как там тогда сказала Галина Николаевна? “Такие, как ты, Розин, не должны размножаться. Бог то все видит”. Сука, что ж так мерзко то? Моя бывшая теща врач репродуктолог. Была врачом. Вот такая вот ирония. Надеюсь, что она выполнила свое обещание, и теперь делает мозг своим близким родственничкам рогатым. Думаю, там ей давно была приготовлена персональная сковорода, раскаленная до бела.

– Мне достаточно, – ухмыляюсь. Во рту горько, то ли от мерзкого кислородного коктейля, то ли от мыслей. – Борь, я домой поеду. Баня должна очищать душу, но сегодня она не справляется что-то. Не вставляет что-то сегодня.

– Ща девчонки приедут, – голосом змея искусителя тянет Борька.

– Нет настроения. Устал. Последняя сделка меня вымотала. Думаю, махнуть на недельку на острова. Чтобы никого… Даже тебя, чтоб не видеть, Боря, – кривлюсь в фальшивой улыбке. Типа пошутил. Типа. Бабы продажные вызывают у меня омерзение и брезгливость. А мне, от чего-то в последнее время везет только на таких. Разнится только цена вопроса. Их не интересую я. Или круг общения у меня такой? В глазах окружающих меня баб алчный интерес. Они ждут подарков. Они не умеют любить. Никто не умеет любить, мать его. И Алька… – Так что давай тут с девчонками сам выруливай. Это самое лучшее кардио, Борюсик.

Холодно. После жаркой парилки улица кажется ледяной. Машина припаркована близко, почти у входа, но я успеваю задубеть. Жму на кнопку брелока. Я зол. Ярость вихрится где-то в районе солнечного сплетения. Уже привык. Это мое нормальное состояние. Злость помогает мне держаться на плаву, и гнуть через колено конкурентов и партнеров. Она моя единственная настоящая родственница эта чертова слепящая ярость.

Я почти уже дохожу до джипа, когда передо мной вырастает мелкое взлохмаченное недоразумение. Назвать это существо женщиной язык не повернется. Нос красный, губы дрожат, глаза сияют, как изумруды в полумраке улицы. Девка трясется, по крайней мере мне так кажется. Как псинка тонконогая модная, которых таскают в сумочках соискательницы на мой кошелек.

– Я не подаю, – морщусь. От девчонки веет ненавистью и презрением. Я очень хорошо научился считывать чужие эмоции за годы этой гребаной жизни. Сытой, богатой, но лишенной человеческих чувств. Я их научился считывать и ими питаться. – Уйди с дороги.

– Ярослав Розин, – кривит она пухлые губы. Я ее, вроде, видел когда-то? Вряд ли, не мой типаж, совершенно. Не взглянул бы даже если бы в пограничном состоянии был. Мелкая, тощая, востроносая как птичка. И хохлится так же как воробей. Хотя, явно хочет казаться воинственной. – Я вас жду тут уже час. Надо поговорить.

– Кому надо? – приподнимаю бровь. Куртейка на ней тоненькая. Она и трясется потому что околела от холода. И это делает ее еще больше похожей на чихуахуа. – Мне не надо. Зря ждала. Кстати, кто тебя впустил на территорию охраняемого комплекса. Тут не место, таким как ты.

– Таким как я? – звенит она голоском.

– Ага. Нищим блаженным чистеньким малышкам. И, кстати, откуда ты вообще узнала мое имя и местоположение? Сама расскажешь, или мне позвать ребят из охраны. Поверь, они с тобой таким вежливыми как я не будут.

– Я за вами следила, – хлюпнула носом чертова птичка. Сморщилась, обожгла меня ненавидящим взглядом. – Я Мила. Мила Цветкова.

– Ни о чем не говорит, – морщусь. Знакомое что-то в ее фамилии. Знакомое. Но давно вычеркнутое из памяти за ненадобностью. Да нет, у меня точно с ней ничего не могло быть. Она же безликая, плоская, вся какая-то угловатая. – Слушай, следить за мужиками занятие отвратное. А за такими как я еще и опасное. Давай так. Я сейчас отворачиваюсь, а ты исчезаешь и больше не появляешься на моем горизонте, пока я совсем не осерчал. Договорились?

– Нет, – слишком твердо говорит эта дура. Мне, даже интересно становится.

Глава 4

Мила Цветкова

Он огромный. Похож на волка. Смотрит на меня сверху вниз. И мне все время кажется, что он вот-вот откусит мне голову. Даже пахнет от него зверем – распаренным, яростным, хищным.

– Нет, – говорю я твердо, но голос все равно дает позорного “петуха”. – Я не уйду.

Страшно мне. До жути страшно. Но отступать некуда. Васильки на меня надеются. Мои дети. Они мои. Я не могу их бросить. Я обещала Альке. Когда-то она меня спасла, теперь моя очередь. А Розин… Алька его любила. Всю жизнь любила. Значит, может он не совсем пропащий.