Костя представил теток, подглядывающих за ними, вспомнил любопытствующие взгляды тех, кто встречался им во время прогулок.

– Ну и черт с ними! – сказал он вслух. – Было бы из-за чего сплетни разводить.

– А ничего не было? Пока не было? – заинтересованно спросила Галка. – Ладно, не зеленей. Думаешь, мне удовольствие доставляет копаться в твоих интимных делах?

– Доставляет, как и всему остальному контингенту.

– И тебе хочется послать все подальше?

– Что я и делаю.

Костя встал и направился к выходу. Сейчас он выйдет и так хлопнет дверью, что все старухи в отделении подавятся своим обедом.

– Костя, говорят, Мымра принесла из дому бинокль и наблюдает за вами.

В доперестроечные времена Мымра – Наталья Петровна Колобкова, заместитель главного врача – была в силе. Большое начальство привечало ее за покладистость при вынесении липовых диагнозов диссидентствующим противникам режима. Наталью Петровну тогда за глаза звали не Мымрой, а Кремлевской Подстилкой. Но начались разоблачения, появились в печати свидетельства того, что в психушках держали здоровых людей, фамилия Колобковой замелькала в позорных списках. Мымра присмирела и все силы бросила на то, чтобы удержаться в кресле заместителя главного врача. Это ей, матерой интриганке, удалось. Но она по-прежнему не могла жить без стравливания сотрудников, без обласкивания любимчиков-доносчиков и без выдавливания из коллектива строптивых. Естественно, получалось, что строптивыми, неподхалимствующими работниками были те, кто вкалывал по-настоящему, тратил свое время на пациентов, а не на сплетни в ординаторской.

Главный врач больницы, он же главный специалист Минздрава, член коллегии министерства, депутат Моссовета и прочая, прочая, в последнее время активно подвизался на международном поприще. На дела больницы у него времени не оставалось, и руководство клиникой постепенно захватила Колобкова.

Костю она ненавидела ненавистью, близкой к биологической. Ее раздражала независимость Кости, его насмешливость, быстрота мышления, за которой она не поспевала, его профессиональная эрудиция, которая ей и не снилась. Колобкову бесило отсутствие у Кости служебного честолюбия и карьеризма – того крючка, к которому Мымра умела привязать веревочку. Колесову несколько раз предлагали должность заведующего отделением, но он отказывался – не хотел связывать себя административной работой. По служебной линии к нему подкопаться было практически невозможно: последняя санитарка в больнице знала, что Колесов – один из лучших врачей. Он не жалел времени на больных, часто задерживался, выходил внеурочно, медсестры и пациенты его обожали.

И вот теперь появилась великолепная возможность ущипнуть Колесова за аморалку. Хотя уже не было партийной организации, а профсоюзный комитет не разбирал жалоб обиженных жен и мужей, напакостить Мымра могла. Как? Костя не представлял, но Мымра представляла определенно.

– Жирная шлюха, – произнес он вслух конец мысленного послания Колобковой и вернулся к столу Галки.

– Не кипятись, – сказала она. – Кость, я никогда не видела тебя влюбленным. Ты правда втюрился? Надо же! Я думала, с тобой в принципе такого случиться не может. Ты не по этой части.

– С чего ты взяла? – буркнул Костя.

– Ты же никогда не бегал за бабами, а просто выбирал из обширного предложения. Руку протянуть – вся забота. Тебя ведь женщины не интересуют и не привлекают. Нет в твоем мозгу и в сердце места, которое то стынет, то горит любовной страстью.

– Красиво говоришь.

– Правду говорю. Ты женился на Зуле, потому что она атаковала тебя, как пехотинец высотку, самым настырным бойцом была. А тебе справлять нужду в предложенных условиях было выгодно и удобно. Но когда она, кроме этой самой нужды, захотела внимания твоего, душевной близости и прочих высоких материй возжелала, ты ее бросил.

– Ошибаешься. Зуля сама ушла, тебе это прекрасно известно.

– Конечно. Так собачку заводят. Не кормят псину, не выгуливают, пинком под хвост отбрасывают, когда она под ногами крутится. Не выдерживает собака, уходит, а хозяин жалуется: пропала собака.

– Ты меня прорабатывать собралась?

– Почему бы и нет? Ты в чужих душах копаешься, можешь и о своей послушать, не убудет с тебя. Знаешь, я ведь тоже была влюблена в тебя.

– Сочиняешь, Галка, – поразился Костя.

– Правда. На третьем курсе. Мы с тобой даже целовались.

– Когда? Что ты врешь!

– Не вру. На даче у Мишки. Ты был здорово пьяный.

– Всё равно я бы помнил.

– Ничего бы не помнил. Я же тебе говорю: для тебя женщина – физиологическая приставка. Дело, работа – вот это тебя увлекает до глубины потрохов. Ты мысленно посмотри на женщин, с которыми имел дело. Вот эта твоя, не помню, как зовут, из продовольственного магазина, – типичная представительница.

– Галина, ты к чему ведешь?

– К тому, что ты всегда был ущербный. И если невестке Анны Рудольфовны удалось разбудить тебя, то ей памятник можно поставить.

– А мне что делать?

– В каком смысле?

– Во всех.

– Колесов, ты же действительно не умеешь ухаживать за женщинами! – Галина всплеснула руками. – Конечно! Где тебе было учиться?

– Среди прочих достоинств этот недостаток до недавнего времени мне не мешал.

– Ой, Костенька, во мне прямо бушует женское злорадство. Отлились тебе девичьи слезки!

– Галка! Перестань ёрничать! Я к тебе как к товарищу обращаюсь за советом, а ты куражишься.

– Хорошо, не буду. Прежде всего, перенесите свои свидания с территории больницы в скверы и парки Москвы.

– Не могу.

– Почему?

– По кочану.

– Костя, ты не уверен в ее чувствах, – заключила Галина, на минуту задумалась, а потом продолжила: – Не станет женщина по два часа прогуливаться с мужиком, если он ей безразличен. Нет, она явно к тебе неравнодушна. Слушай, тебе не кажется, что я сейчас выступаю в роли вульгарной сводницы?

– Не кажется. Продолжай.

– Кость, объяснись ей в любви. Ты должен не проиграть во времени. Знаешь, что сделает Мымра? Она выложит все Анне Рудольфовне. Не важно, что волноваться, как ты говоришь, не из-за чего, она такого насочиняет, что твоей подруге вовек не отмыться.

Костя брезгливо поморщился. И… выплеснул свое негодование на Галину.

– Может, и ты в ее команде? – процедил он. – Ты же с этой гадиной только что не целуешься. Цветочки на день рождения, коробочки конфет к праздникам…

– А ты что хотел? – Галка тоже разозлилась. – Да, я считаю, что с дерьмом, если оно начальство, надо ладить, не ворошить его и не портить себе жизнь вонью. Потому-то я ей и цветочки принесу, и коньяк любимый. А работать буду спокойно и не трепать себе нервы. Тебе хорошо быть принципиальным – ты ведь ни за кого, кроме себя, не отвечаешь! А на мне семья и сотрудники.

– Галка, извини, я не хотел тебя обидеть. Вернее, хотел, но не тебя. Ты все делаешь правильно. Понятно, что мы – паршивые интеллигенты – никогда не сумеем организоваться и сбросить Мымру. Хотя, по справедливости, на ее месте давно должна быть ты.

– Не льсти, нахал. Есть сигареты?

– Я в клинике не курю.

– Я тоже. Пойду отнесу практикантам пироги и стрельну у них.

– Захвати историю болезни Анны Рудольфовны, – попросил Костя.

Пока Галина отсутствовала, он обдумывал ситуацию. Проблемы на двух фронтах – личном и служебном. Война на два фронта – залог поражения. Он согласен на поражение в боях с Мымрой. Пусть живет. Но одно с другим чертовски связано.

– На чем мы остановились? – спросила вернувшаяся Галина.

– На том, что я должен объясниться Вере в любви.

– Правильно. Тебе слова подсказать?

– Обойдусь. Понимаешь, я боюсь, что мое объяснение станет нашей последней встречей.

– Но почему?

– Потому что она порядочная замужняя женщина.

Галина молча сделала несколько затяжек и погасила сигарету.

– Порядочная женщина не ходит на свидания к другому мужику, – покачала она головой. – Она проводит время с мужем. Ей с тобой хорошо, ты ей нравишься. Она созрела. Атакуй! Буря и натиск. Слова не дай сказать, сразу под коленки – бац, чтобы свалилась. И полчаса отвечала только на твои страстные поцелуи.

– В больничном парке?

– Ну, я фигурально выражаюсь. Что? Тебя и этому учить? Кроме того, Костенька, все женщины питают большую слабость к мужикам, которые объясняются им в любви. Знаешь, что-то материнское просыпается.

– Галка, уж не хочешь ли ты сказать, что изменяешь Олегу?

– Боже упаси! – рассмеялась Галина. – Ничего подобного я сказать не хочу. Наша крепкая семья держится на том, что я не выпускаю из рук рога мужа.

Глава 13

Нагруженная сумками и пакетами Анна вошла в квартиру. Ее не покидало возбужденное нетерпение – завтра Юру привезут домой. А сегодня у нее был суматошный день – сначала в больнице растолковывала Луизе Ивановне, как ухаживать за Юрой, потом встречалась в метро с Ольгой, которая передала деньги, потом поменяла сто долларов и отправилась по магазинам и на рынок, чтобы купить продукты для праздничного стола. Истратила много, но от разменянной сотни еще осталось на перевозку Юры в машине «Скорой помощи»! И на несколько дней жизни. Оставшиеся доллары надо спрятать.

Сначала Анна не поняла, что произошло. Она искала в сумке кошелек, не находила, злилась на себя, снова искала, потом вытряхнула содержимое на стол – расческа, пудреница, губная помада, носовой платок, мелочь, записная книжка, ключи от квартиры свекрови… Кошелька не было. Она бросилась в кухню – посмотреть в пакетах с продуктами. Кошелька не было и в них.

– Таня! – закричала Анна. – Я не могу найти деньги.

Принялись искать вдвоем. Снова трясли сумку, выложили все продукты на стол. Денег не было.

– Их украли, – едва выговорила Анна. – Я не могла потерять. Последний раз, я помню, покупала огурцы, положила кошелек в это отделение.

Ее охватил озноб, руки дрожали, ноги подкашивались.

– Но это невозможно, – твердила она, заикаясь. – Со мной так нельзя поступить, у меня ведь дети, муж болен. Нам же не на что жить. Нет, так не могут со мной поступить, не могут. Разве они не понимают?

– Аня, успокойся!

– Как, Танюша? Это недоразумение. Так не может быть. Не может быть людей, которые лишат меня, нас всех… Ты понимаешь? Не может быть на свете таких людей! – закричала она.

– Нюрочка, не волнуйся, – уговаривала Таня. – Помнишь, мама рассказывала, как у соседки во время войны карточки украли? А у нее пятеро детей было. Она с ума сошла, хотела себя и детей сжечь. Я боюсь, что ты тоже… Ты как ненормальная сейчас. Возьми себя в руки!

– Да, правильно, у меня что-то с головой делается. Я не могу поверить, не могу думать. Таня, это сделал человек? У него есть руки, ноги, мама, дети? Таня, Танечка, мне страшно! Нет, давай еще поищем.

– Нюрочка, маленькая, перестань дрожать. – Таня обняла сестру. – Все будет хорошо. Мы что-нибудь придумаем. Завтра Юра будет дома. Врач к Кирюше приходила. Сказала, можно кефиром его докармливать и по чайной ложке сока давать. Даша у соседей, играет с их мальчиком. Давай ее позовем?

Словно почувствовав, что в ней нуждаются, Дарья пришла сама. Она увидела бледную маму, встревоженную тетю, разбросанные по кухне продукты и вещи и с порога спросила:

– Что случилось? Почему вы такие?

– Дашенька, плохие люди украли у мамы деньги, – ответила Татьяна.

– Им надо оторвать яйца, чтобы не размножались! – авторитетно заявила Дарья.

Анна и Татьяна хором застонали. Ну что за люди так выражаются при детях! Даже их, привыкших к Дашиной способности впитывать сквернословие, оторопь берет.

– Я не ругалась плохими словами! – Дарья заранее отмела обвинения. – Это дядя Слава так сказал про того дяденьку, который выезд со двора загородил. А мне Колька сказал. А где у человека яйца? Я себя в зеркале голой смотрела – не нашла. А Колька говорит, у него…

– Дашенька, – позвала Анна, – иди ко мне, моя девочка. Обними меня.