– В Торговом конце, как мы знаем, существует великое множество всяческих лавок и мастерских, торгующих кто чем. Есть ювелиры, есть часовщики, есть и портные; и вот однажды одна портниха взяла все обрезки лент и шелка, все ненужные пуговицы, оставшиеся от пошитых ею сюртуков и бальных платьев для дебютанток, все самые крошечные кусочки и обрывки, для которых не могла найти применения, но которые было жалко выбрасывать, потому что они были слишком красивыми, и из всего этого сшила одно прекрасное лоскутное платье. Это платье она надела на манекен, и оно оказалось таким восхитительным, что превосходило самые лучшие платья, которые она сшила для самых богатых и знатных аристократок в Мордью. Портниха выставила платье в своем окне в качестве рекламы своему мастерству, но уже на следующее утро, подойдя к своему магазину, обнаружила возле него толпу разъяренных женщин. «Что вас всех так расстроило?» – спросила она у них, и они принялись стенать и жаловаться, что платье в витрине гораздо красивее тех, за которые они какую-то неделю назад отвалили ей кучу денег. Неужели она держит их за полных дур, готовых платить черт-те сколько за второсортный товар? И так продолжалось весь день. Поэтому, чтобы завтра не повторилось то же самое, а также чтобы не обесценивать собственное рукоделие, меркнувшее перед этим лоскутным платьем, портниха вечером выбросила его в канаву вместе с манекеном. Сточные воды принесли это изысканнейшее изделие в трущобы, где оно попало в Живую Грязь и лежало там до тех пор, пока Грязь не дала ему жизнь. Получившееся существо принялось ползти без всякой цели и в конце концов оказалось в лачуге, где его обнаружил твой отец, Натан. Теперь она должна была оставаться с ним, поскольку, если бы она вернулась наверх, мастера распустили бы ее на клочки и сожгли эти клочки в огне, чтобы сохранить цены на свои товары.

Натан сидел, скрестив руки и прикусив щеки изнутри.

– Ну и где же тогда это платье? – спросил он, вызывающе глядя на Джо.

Джо посмотрели на него, подергиваясь при свете камина, при свете свечей, перемигиваясь, перекидываясь между двумя своими ипостасями, но ни один из близнецов не отвел взгляда. Натан ожидал, что Джо будут смущены его вопросом, этим очевидным изъяном в его истории, однако те вовсе не выглядели обескураженными.

– Она продала его, Натан, кусочек за кусочком, чтобы покупать еду, которой кормила тебя все эти годы. А теперь, когда от платья ничего не осталось, она продает саму себя. Кусочек за кусочком.

После этого разговор потерял непринужденность и вскоре затих. Когда, по настоянию Гэма, пришло время учиться секретному рукопожатию и курить траву, все повиновались, но без большой охоты.

Позднее, когда действие травы немного улеглось, Гэм подошел к нему, волоча за собой кресло; оно зацепилось ножкой за ковер, вырвав из него несколько нитей.

– Итак, с чем ты пойдешь?

Натан покоился на подушках на одной из полок, куда взобрался по лестнице, составленной из снятых оттуда же книг. Он лежал на боку, с той стороны, где была здоровая рука – укушенная покраснела и вздулась, из раны сочилась жидкость. Натан повернулся лицом к Гэму, прижимая руку к груди и не очень понимая, чего от него хотят.

– Встряхнись! Пришло время немного поработать. Что ты собираешься брать с собой на дело?

– Ничего, – отозвался Натан.

Гэм криво улыбнулся и кивнул. Он пристроился на краешке сиденья, поставив локти на колени и оперев подбородок на ладони.

– Нет, правда. Как ты собираешься защищаться? Своим великолепным чувством юмора?

Джерки Джо засмеялись, однако Натан лишь опустил голову и ничего не ответил.

– Это не игра, Натти! Ты должен быть экипирован. Что, если тебя зажмут в угол? Если встанет вопрос – либо ты, либо они? Или, к примеру, либо ты, либо она?

Помимо воли Натан посмотрел на Присси. Она встретила его взгляд и опустила глаза. Поднявшись, Гэм шагнул между ними.

– Ты что, ничего не умеешь? Джо, киньте-ка мне ваш ножик.

Джо вытряхнули нож из рукава и швырнули Гэму; тот сбил вращающееся оружие в воздухе, поймал другой рукой, крутанул вокруг головки рукояти, вскинул вверх и снова поймал, полоснув лезвием по воздуху.

– Пришло время для пары уроков. Основные моменты запомнить легко: не своди глаз с цели – и твоя рука сама сделает все, что нужно. Если ты намерен просто подчеркнуть свою точку зрения, используй режущий удар, – лезвие ножа со свистом рассекло воздух, – и меть туда, где есть что-то упругое, чтобы не просто чиркнуть, а чтоб брызнуло. Тогда твой клиент будет знать, что ты настроен серьезно. Если он слаб в коленках, то отступит, а то и вообще хлопнется в обморок, бывает и такая удача. То же относится и к его товарищам. Но если ты видишь, что нужно довести дело до конца и ничто другое не действует, тогда коли. – Нож метнулся вперед. – Тычь туда, где помягче, и продолжай тыкать, пока клиент не перестанет шевелиться. А после этого добавь еще пару раз, просто на всякий случай. А потом давай деру, потому что, если с ним будут приятели, они с таким мириться не станут.

Гэм протянул Натану нож вперед рукояткой, зажав лезвие между пальцами. Присси наблюдала за ними; Натан видел ее уголком глаза. Он протянул вперед здоровую руку, и Гэм шлепнул нож в его ладонь, с расплывающейся на губах широкой улыбкой. Почувствовав нож в руке, Натан какое-то время смотрел на него, а потом выронил на пол, где он застрял, вонзившись лезвием в ковер.

– Если я разозлюсь настолько, чтобы прибегнуть к этому, Гэм, он мне уже не понадобится.

Гэм поднял бровь. Он подтащил Натана к себе, словно собираясь обнять, и прошипел ему в ухо:

– Ты лучше знаешь свои дела, но если ты, дружок, нас подведешь и кто-нибудь пострадает, я сам приду к тебе с этим ножом, когда ты будешь смотреть в другую сторону. И мне наплевать, Искра там у тебя или не Искра, – этот нож засядет в твоем теле по самую рукоятку. Ты хорошо меня понял?

Натан отстранился от него, и Присси пришла ему на помощь:

– Оставь его в покое, Гэм! Он не меньше твоего хочет, чтобы это сработало. Правда же, Нат? Потому что у тебя больной отец и все такое.

Гэм улыбнулся:

– Что ж, так и порешим. Только еще одна, последняя, вещь.

Он прошел к камину и вытащил из висевшей сбоку корзины несколько круглых трубок длиной примерно с его предплечье.

– Эти штуки, – пояснил он, – набиты таким веществом, которое при горении дает дым разных цветов. Красный, зеленый и синий. Бросаешь ее в огонь здесь – а дым начинает валить из трубы посередине Торгового конца. Это Присси разузнала, так ведь?

Присси с гордым видом кивнула:

– Ага, я. Мне нравятся красивые цвета, особенно красный, так что я бросила одну такую штуку в камин; я надеялась, что будет что-нибудь вроде фейерверка. И получилось очень красиво (совсем как мне хотелось; правда, без искр, но все равно здорово), только пахло какой-то гадостью, похоже на камфору. В общем, потом я пошла проведать свою сестру. И что же я увидела, стоило мне подняться на холм? Здоровенное облако красного дыма, черт побери! Я не особенно-то спешила в «Храм», так что сделала крюк и подошла. И чем, по-твоему, это пахло? Той же самой камфорной дрянью, что и в нашем камине! Дым выходил из высокой трубы с головой дьявола на верхушке, возле самой границы Торгового конца.

Гэм показал им три трубки.

– Мы их используем, чтобы подавать сигналы. Там, наверху, дым виден отовсюду по эту сторону холма. Синий означает «держись подальше» – ну, в этом нам почти не бывает надобности. Зеленый значит, что кто-то вернулся с уловом, можно прийти и поглядеть.

– А красный? – спросил Натан.

– Чрезвычайная ситуация. Срочный сбор всех членов шайки.

Под землей ничто не указывало на течение времени. Здесь не становилось ни темнее, ни светлее, нельзя было посмотреть наружу (тут просто не было наружной стороны), чтобы заметить, изменилось ли что-то. Все часы стояли, и каждый циферблат показывал свое время, так что, переводя взгляд с одного на другой, можно было представлять, что за секунду прошло несколько часов, или перепрыгивать во времени назад и вперед. У Гэма, как и во всем, здесь было преимущество, поскольку он был единственным из шайки, у кого имелись часы – большие, круглые, на цепочке.

Он покрутил их перед ними.

– Дело к вечеру, – провозгласил он. – Время последней пробежки по магазинам Торгового конца!

– И куда мы пойдем? – спросили Джо.

– К шляпнику?

– Мы были там на прошлой неделе.

– Тогда к галантерейщику.

– К какому из них?

– На Кроткой улице.

– Можно мы разыграем «Ложную Девицу»? – попросила Присси.

Гэм секунду подумал и кивнул.

– Решено. Кроткая улица, «Ложная Девица».

Он зашагал к одной из дверей, Джо последовали за ним; Натан и Присси не отставали.

– Веселей, друзья! – вскричал Гэм. – Хей-хо!

XV

Лавка галантерейщика располагалась в мощеном переулке, втиснутая в узкое пространство между обойщиком и парфюмером. Высокие и узкие эркерные окна с мелкими свинцовыми переплетами выпирали на улицу – стеклянная паутина, обвешанная лентами, кружевом, пуговицами и катушками разноцветных ниток.

– Совсем как то место, где сделали твою маму. Да, Натан? – сказала Присси, показывая.

Он кивнул, и тогда она опустила руку и взяла его ладонь, переплетясь с ним пальцами и крепко сжав.

Над дверью, на конце изогнутой бронзовой пружины, висел колокольчик. Каждый раз, когда в лавку входила женщина, он весело бренчал, оглашая улицу тоненьким мелодичным звоном.

Гэм отошел в сторонку, где встал с невинным видом и принялся подрезать себе ногти. Джо наклонились, якобы завязывая шнурки.

– Ты знаешь, что делать?

– Еще бы. Я же и придумала этот трюк!

Присси выпустила Натановы пальцы и быстрым шагом двинулась прочь. Гэм приглашающе махнул Натану рукой:

– Держись поближе ко мне.

Какое-то время ничего особенного не происходило. Натан с Гэмом играли в кости возле стены, делая вид, будто не обращают внимания на входящих и выходящих из лавки посетительниц, а затем и на самого галантерейщика, высокоскулого, с поджатыми губами, когда он выпроваживал последнюю из них за дверь лавки, непринужденно положив ей ладонь на талию. Он двигался угловато, нервно, метая быстрые взгляды то в один, то в другой конец улицы. Мальчики продолжали бросать кости, не показывая виду, будто замечают, как он поменял табличку на «ЗАКРЫТО», – как раз в этот момент они заспорили относительно выпавшего счета и того, кому теперь должна принадлежать пара лежащих на кону бронзовых монет.

Немного спустя галантерейщик появился вновь, в гофрированном лиловом жакете, похожем на дамский веер. В одной руке он держал ключ, в другой – маленький кожаный ридикюль. Не успел он вставить ключ в замок, как появилась Присси. Ее грудь выглядела необычно пухлой, блузка была распахнута до пояса, так что виднелось нижнее белье.

– Помогите… Ох… О боже… – тихо причитала она, идя медленным, спотыкающимся шагом и ведя кончиками пальцев по стене.

Сперва галантерейщик ее не заметил – у него как раз застрял ключ, и это занимало все его внимание. Он вертел им так и сяк, с проступившим на лбу от сосредоточенности глубоким «V». Однако, когда с этим было покончено и замок, к его удовлетворению, закрылся, владелец лавки наконец увидел Присси. Сперва он отвернулся от нее, очевидно намереваясь двинуться в противоположном направлении, таким образом избавив себя от досадной необходимости заботиться о несчастной, однако Присси повысила голос:

– О, моя честь! Моя честь! Как им не совестно так вольно обращаться с моей честью, ведь они оставили меня практически голой!

И Присси приложила ладонь ко лбу, подразумевая, что может еще больше усложнить положение, упав в обморок.

Этого оказалось достаточно, чтобы возбудить у галантерейщика интерес. Он остановился и выпрямился во весь рост, хотя и не обернулся сразу же – какое-то время он, казалось, взвешивал два примерно равнозначных варианта. В конце концов он все же повернулся к девушке. Великодушный наблюдатель мог бы отнести этот жест на счет превосходных филантропических качеств данного господина, однако Натану показалось, будто он увидел еще что-то, промелькнувшее у того на лице, в том, как галантерейщик облизнул губы; что-то, что он уже видел прежде – на лицах «благородных посетителей» своей матери.

Впрочем, повернувшись, галантерейщик уже представлял собой воплощение озабоченного патриция: участливый взгляд, благородная поза. Пальцы Присси вцепились в рубашку на груди, пуговицы которой были уже расстегнуты настолько, что виднелась обнаженная плоть. Она пошатнулась. Галантерейщик поспешил к ней. Когда он удалился на достаточное расстояние, Гэм сунул кости в карман и двинулся в ту же сторону. Натан пошел следом.

– Когда он дотронется до нее, – шепнул ему Гэм, – бухайся на колени за его спиной, понял? Джо пихнут его так, чтобы он повалился через тебя. Пока вы возитесь, я возьму его ридикюль вместе с выручкой. После этого разбегаемся и возвращаемся в берлогу каждый своим путем.

Натан все понял; впрочем, Гэм все равно не стал ждать его согласия.

– Моя дорогая, – проговорил галантерейщик, – что это с вами?

Натану показалось, что он услышал в голосе тщедушного владельца лавки едва сдерживаемую дрожь.

– О сэр! Добрый господин… Это было ужасно! Они вели себя так грубо…

– Ну-ну, дитя мое…

– Сумею ли я когда-нибудь оправиться от потрясения?

– Где твоя матушка, милочка?