– Ты выживешь, мой муж. Я молила Богов об этом, и мне был дан знак, – я ответила тихо, но твёрдо.

Анкильд замолчал и отвернул голову к окну, за котором всё ещё были видны отблески костров, устроенных на окраинах столицы для сжигания трупов умерших от болезни.

– И что ты хочешь взамен, ведьма? – спросил он снова ослабевшим голосом. И не повернул головы, но и руку не вырвал, притом что не был достаточно слаб, как хотел показать мне.

Анкильд боялся. Я чувствовала его страх, проникший в сердце и в печень. С кровью он разносился по его жилам, несущим как силу, так и болезнь.

Король хотел бы быть стойким и прогнать меня, но тогда, и он понимал это, из тёмных углов обрушатся призраки, которые холодными прозрачными руками утянут Анкильда в пучину лихорадки.

Муж цеплялся за мою теплоту и жизнестойкость, Кажется, он тоже поверил, что Боги покровительствуют «проклятой чужачке», хотя она и не родилась под их знаком.

Метка на руке в последнее время немного подросла и почернела. Она стала такой глянцевой, что если долго всматриваться в неё, можно разглядеть своё отражение.

Чёрная Луна, покровительствующая мне, дарящая свою власть над другими, была в зените, и я делала всё от меня зависящее, чтобы эта фаза длилась как можно дольше.

Луна может истаять, но придёт время ночи, и она возродится вновь, и ничьё Солнце не в силах отменить закон Богов.

– Я хочу остаться твоей женой. И растить своих детей.

– Ты сможешь родить ещё?

Анкильд дал мне знак, чтобы я помогла приподняться ему и сесть на подушках, Придворные, слуги, целители делали всё, что он прикажет, но не могли скрыть ужас, выступающий на лицах, как кровь, пропитывающая свежие бинты, наложенные на глубокую рану.

– Постараюсь, ваше величество. Уверена, что да, – ответила я так, как он того желал. И всё же больше не собиралась носить плод его семени.

В храме Высокого Бога, верховного правителя пантеона Вудстилла, я просила избавить меня от этого бремени. И если суждено иметь ещё детей, то согласна была родить от другого, лишь бы не от нынешнего короля.

Знала бы я тогда, чем обернётся моя просьба, то несколько бы раз подумала, прежде чем давала бы обещания, которые не собиралась исполнять!

Но тогда мне было не до того. Анкильд готов был пойти на попятную и позволить мне и дальше быть его женой, королевой и матерью настледников.

– Нашему Гарнету уже почти четыре, ваше величество. Он постоянно спрашивает о вас, – вкрадчиво произнесла я, наступая на любимую мозоль короля: муж боготворил сыновей.

И хотя Пенелопе, моей бывшей фрейлине и матери королевских бастардов, удалось внести сомнения в голову Анкильда, течёт ли в моих двух сыновьях кровь династии Ядвинов, лишь Гарнет, мой старший, официально был признан наследником трона Лесного королевства.

– Если я выживу, – Анкильд накрыл мою руку своей. – Если я выживу, Гердарика, обещаю, что не стану тебя неволить. Конечно, возможно, ты по доброй воле согласишься дать обет в храме Богини-Матери…

Тут муж замолчал и, хитро прищурившись, посмотрел в глаза.

Понятно, к чему он вёл. Я только мысленно усмехнулась.

– Так будет лучше для всех нас. Подумай о сыновьях и дочери. Слышал, она потеряла волосы. Уродину выдать замуж сложнее, если за этим недугом к ней придут и язвы. Впрочем, на всё воля Богов.

«Вот именно», – мстительно подумала я, а вслух сказала:

– Девочка растёт здоровой и умной.

– У тебя все дети умные и здоровые. Твои дети.

– Да, ваше величество. И ваши, – улыбнулась я и опустила голову, чтобы скрыть злорадство.

Всё шло как нельзя лучше! Акнкильд выживет, это да, но усвоит урок, преподнесённый судьбой. Не трогай тех, кого не можешь уничтожить.

– Иди, но помни, если я выживу, мне нужны ещё сыновья.

Король снова лёг в постель и закрыл глаза. Его профиль заострился, на какой-то миг мне даже стало его жаль.

Смерть младшего сына от Пенелопы пошатнула его веру в то, что династия Ядвинов незыблема. Равно как и в то, что семя короля способно зачинать только здоровых мальчиков.

– Как прикажете, ваше величество, – прошептала я и попятилась к двери.

– Как здоровье его величества, миледи? – лорд Фарман умел подходить бесшумно и говорить так степенно, словно спрашивал о совершенно обыденных и маловажных вещах вроде предстоящей погоды на будущую осень.

Огнекудрый герцог с разномастными глазами был немолод, но выглядел так, словно заключил сделку с Тёмными силами, и те подарили ему возможность всё время пребывать в среднем возрасте и покорять молодых жён.

– Он идёт на поправку, ваше сиятельство, – ответила я, пытаясь угадать, что известно герцогу,  и на чьей стороне, в конечном итоге, окажутся его симпатии.

Эсмонд вёл подготовительную работу, чтобы перетащить Фармана на нашу сторону, но мы оба с ним понимали, пока Анкильд жив, герцог будет верен лишь ему.

– И что вы собираетесь делать, ваше величество? – спросил Фарман, приблизившись на шаг, чтобы никто из придворных, слетевшихся на болезнь монарха, как стая грифов на предчувствие смерти, не услышал нашего разговора.

– Ворон, ваше сиятельство, живёт долго, но Луна светит дольше, чем длится его век.

4

– Ты не смеешь меня ослушаться!

В воздухе кладовой среди запаха сыра, плесени и варёной колбасы разливался дух похоти. Он исходил от наших с Эсмондом тел.

Прижатая к стене, невзирая на занозы, которые впивались в спину, я громко стонала и спешила со всем согласиться.

Мой тайный лорд был груб, невыносим, он смел угрожать мне, но сейчас затуманенному страстью разуму не было дела до того, чтобы указывать любимому на место.

– Не смею, – смеялась я. – Не буду.

– Будешь, –  выдохнул он мне в полураскрытые губы и резко проник в меня так глубоко, что у меня помутнело перед глазами.

Мне казалось, что всё это нереально. Я словно находилась в каком-то месте вне времени, и в этом полутёмной комнате моё тело обретало крылья, по жилам струилась не кровь, а золото, расплавляющее не меньше, чем мощные движения мужского органа, нанизывающего меня с такой силой, словно я снова отдаюсь Богу.

Не человеку.

– Я буду драть тебя долго, моя шлюха, – Эсмонд заставил меня открыть глаза и вернуться в реальность.

Он не мог не понимать, что угрожает мне именно тем, чего я так жажду. Крохотным отрезком времени, в течение которого я смогу почувствовать себя желанной. Не по придворному этикету, не по куртуазным правилам флирта, а по истинной страсти, дарованной в награду и в проклятие.

Между нами была пропасть. Чужой муж и чужая жена могли встречаться, любиться лишь украдкой. Я выгибалась, позволяла Эсмонду то, чего почти никогда не проделывала с мужем, и прислушивалась, не раздаются ли  за закрытыми дверьми шаги шпионов.

Магия помогала нам обоим, но в дурмане страсти было сложно её контролировать. Несмотря на то что Эсмонд был искренне привязан к Пенелопе, своей жене и моей сопернице во всём, невзирая на моё тело, подвластное ласкам мужниных рук, нас с моим тайным лордом влекло к друг другу настолько сильно и постоянно, что если бы для воссоединения требовалось пройти по узкой доске, протянутой над смертоносно-глубокой пропастью, я бы не раздумывая пошла вперёд.

Даже с завязанными глазами.

Протягивая руки и веря, что на той стороне мне помогут. Он поможет. Мой лорд.

Пусть камни срываются в бездну, пусть каждый шаг грозит неминуемой и болезненной смертью, я бы шла, только смотря в его светло-зелёные, такие пронзительные, впалые и уставшие за годы нашей борьбы глаза.

Иногда я спрашивала себя после очередной встречи, когда его прикосновения, его тягучее «моя тайная леди» распаляли моё желание быть рядом в каждый свободный миг, принадлежать ему без остатка и никогда не сметь поднимать глаза на других, что будет, если мне придётся выбирать между Эсмондом и благом моих детей.

Я предпочитала не отвечать на этот вопрос, потому что не готова была даже думать о том, как стану влачить длинные тоскливые дни и душные или промозглые ночи без надежды снова упасть в его объятия.

Магией Эсмонд мог осветить стены комнаты, где мы находились. Наверное, она же повинна в моей страсти к нему, отражение которой я видела в его глазах.

Они с моим мужем были чем-то похожи: оба хотели меня, оба желали видеть меня рядом и оба втайне ненавидели за ту власть, которую я имела над их телами. Эту власть не ослабляли ни годы, ни мои беременности.

Пока Анкильд не надумал жениться снова.

И мне было бы на это плевать, если бы дело не касалось моих сыновей. Да, я пошла бы искупать грехи в обитель Матери-Богини, если бы не мои сыновья. Их права на трон я не собиралась уступать никому.

И готова была драться за право Гарнета сесть на трон после отца.

– Скажи честно, – спросила я задыхаясь, после того как Эсмонд кончил и аккуратно, словно я была сделанной из хрупкого стекла, опустил меня на пол. – Если бы я исчезла, тебе стало бы легче?

Я не собиралась уходить. Назло ему и всем врагам, но знать правду, пусть даже она оставит в сердце дыру размером с кулак, хотелось. Это как после сладкого тянет попить чистой прохладной родниковой воды, хотя это грозит болезнью горла.

– Я бы нашёл тебя везде, – ответил он и схватил меня за шею. – Гердарика, нашёл бы, отымел, а потом, возможно, убил. Иногда я ненавижу тебя за то, кем ты меня сделала. И себя ненавижу больше. Но повторись всё заново, я бы поступил так, как поступил.

Я должна была оскорбиться и не принимать поцелуй, похожий на наказание. На моих губах, как и на теле, всегда оставались следы нашей любви, но какая-то часть внутри меня была этому только рада. Эсмонд дарил мне не просто засосы, он словно хотел сказать тому, другому: она моя и никуда не денется.

По праву силы и страсти. По праву любви.

Такой, какая она есть: уродливой, болезгненной, страстной. За дворцовыми стенами нельзя быть открытой и любить того, к кому лежит сердце.

Принцессу отдали королю, как игрушку и забаву, как женщину, призванную рождать сыновей, и никому не было дела до её чувств. Даже моей матери, хотя она-то должна была понимать, что я испытываю!

Она, которую отец взял силой до свадьбы, чтобы убедиться, что принцесса павшего дома не пуста, писала, что не надо рожать дочерей, словно я могла на это повлиять!

– Почему ты молчишь, Гердарика?

– Я никогда не решусь от тебя сбежать. Но и тебе не отвернуться от меня, Эсмонд, – устало улыбнулась я.

И всё снова стало хорошо. Анкильд выжил, шёл на поправку. Благодаря целителям, язвы на лице и теле  почти затянулись, но что-то надломилось в моём муже, озлобив его ещё больше. Он и раньше считал меня виновной во всех своих бедах, а теперь и вовсе смотрел волком, хотя внешне этого не проявлял.

Напротив, преподнёс мне подарок: крупную овальную брошь с выгравированном на белом фоне чёрным вороном. Король признал меня частью династии Ядвинов.

Я улыбалась и праздновала вместе со всеми окончание мора, но вскоре жизнь подкинула мне заразу посерьёзнее, чем чёрный мор.

Светловолосая Констанция появилась при дворе по протекции дальнего родственника и сразу была принята в штат моих фрейлин.

– Ваше величество, рада вам служить, – она говорила чуть присвистывая, мало интересовалась мужчинами и была уже в возрасте ближе к тридцати.

По меркам Вудстилла слыла старой девой. Впрочем, я даже покровительствовала ей вначале, потому что и сама вышла замуж в таких же летах.

Казалось, Констанция из рода Лесных Виринеев и не собиралась флиртовать с возможными женихами. Приданного богатого не имела, родители её погибли во время мора, а её саму болезнь чудом не тронула.

Она казалась тихой овечкой. Безобидной, безвредной, без амбиций.

Я сильно ошибалась, но поняла это только через полгода.