Я сделался предметом шуток. Конечно, с точки зрения постороннего ситуация выглядела забавно, однако до чего мне самому было тяжело и неприятно – едва ли кто‑либо мог понять. Я боялся каждый вечер, не случится ли снова приступ, не совершу ли я серьезный проступок, и постепенно меня стала приводить в ужас даже мысль о сне. Неважно, собирался я спать или нет, с наступлением ночи сама необходимость зайти в спальню начала казаться тяжким наказанием. Дошло до того, что лишь при виде постельных принадлежностей, даже чужих, мне становилось тяжело на душе. Знаю, глупо звучит… Время сна, для обычных людей самое спокойное и безопасное, для меня стало мучительным. Что за горькая судьба!

С тех пор, как это началось, у меня появился один главный страх. Хорошо, если все обойдется комичными случаями, служащими поводом для шуток, однако не обернется ли моя болезнь трагедией – вот что мучило меня. Как я уже говорил, я собирал всевозможные книги, связанные с лунатизмом, и читал их в огромном количестве, поэтому знал немало примеров, как в таком состоянии совершались преступления. И среди них были и страшные, кровавые деяния. Я, слабый по натуре, боялся этого так сильно, что мне становилось нехорошо при одном лишь взгляде на футон. В конце концов я понял, что так больше не может продолжаться, и, бросив учебу, решил вернуться на родину. Спустя около полугода после первого инцидента я написал длинное письмо и отправил его семье, желая посоветоваться с ними. И пока я ждал ответа, что вы думаете? Мое самое кошмарное опасение стало реальностью – случилась страшная, непоправимая трагедия, превратившая в хаос всю мою жизнь».

Сато слушал, затаив дыхание. А в его глазах, казалось, горело желание сказать что‑то. В онсэне, где в это время почти не было гостей – новогодняя суматоха давно улеглась, – царила тишина. Пение птичек тоже стихло. В мире, словно отрезанном от реальности, два калеки сидели друг напротив друга с волнением на лицах.

«Я помню все как сейчас. Это случилось осенью, ровно двадцать лет назад. Немало времени прошло… Проснувшись однажды утром, я услышал, что в доме переполох. Меня, словно таящегося преступника, сразу одолели дурные мысли, не натворил ли я чего. Какое‑то время я лежал в постели, прислушиваясь, и начал понимать – произошло нечто из ряда вон выходящее. Невыразимо жуткое предчувствие охватило все мое существо. Я боязливо оглядел комнату. Что‑то определенно было не так, я сразу это заметил. В комнате что‑то изменилось с вечера, когда я ложился спать. Поднявшись с постели и хорошенько проверив все, я наконец понял, что именно. У входа лежала коробка, завернутая в платок, которую мне раньше не приходилось видеть. Едва взглянув, я мгновенно схватил ее и забросил поглубже в шкаф. И только захлопнув дверцы шкафа и оглядевшись по сторонам, наконец перевел дыхание, будто вор. Как раз в это время, беззвучно открыв сёдзи, в комнату заглянул мой друг. Он едва слышно прошептал:

– Плохи дела.

Я ничего не ответил. Я не знал, заметил он мою попытку спрятать коробку или нет.

– Хозяин убит. Вчера вечером кто‑то пробрался в дом. Впрочем, приходи сам и взгляни.

Друг ушел. Я почувствовал, словно покрываюсь коркой льда изнутри, и какое‑то время не мог пошевелиться. Наконец, вернув самообладание, я вышел из комнаты, чтобы узнать подробности. О, то, что я увидел и услышал тогда… Прошло уже двадцать лет, однако по сей день я помню те чувства так хорошо, как будто все было вчера. Особенно лицо мертвого старика – оно и сейчас ясно предстает перед глазами, неважно, сплю я или бодрствую».

Содрогнувшись от ужаса, Ибара огляделся.

«Как раз в ту ночь сын хозяина отправился к родным и остался у них ночевать, старик же спал один в комнате у входа. Утром одна из служанок нашла странным, что хозяин, всегда рано встающий, никак не просыпается, и заглянула в комнату. Тогда она и обнаружила остывшее тело старика, задушенного в собственной постели. В ходе расследования стало ясно, что, совершив убийство, преступник вытащил ключ из кошелька хозяина, достал из шкафа переносной сейф и выкрал оттуда облигации и акции на приличную сумму. Входная дверь всегда была открыта для припозднившихся жильцов: для грабежа идеально, но убитый очень чутко спал, поэтому никто не предполагал такой исход. На месте преступления не обнаружили серьезных улик, хотя у подушки старика нашли оброненный кем‑то носовой платок, и пошел слух, что он принадлежал убийце.

Спустя какое‑то время я вернулся в комнату, где, как вы помните, все еще лежал незнакомый сверток. Если там окажутся вещи убитого… Попытайтесь понять, что чувствовал я в тот момент. Это был вопрос жизни и смерти. Очень долго я стоял в нерешительности, терзаясь сомнениями и все не решаясь открыть сверток, но наконец, затаив дыхание, взялся исследовать его. В ту же секунду перед глазами у меня все поплыло, и я почти потерял сознание… Они оказались там. В коробке лежали облигации и акции… После выяснилось, что и платок, найденный на месте преступления, принадлежал мне.

В этот же день я явился с повинной. Пройдя через множество следственных процедур, оказался в камере предварительного заключения, о чем до сих пор вспоминаю с содроганием. Мне казалось тогда, что я вижу бесконечный кошмар средь бела дня. Так как примеров дел с участием преступников-лунатиков крайне мало, расследование было долгим и доскональным: медицинский осмотр, опрос соседей по пансиону… Следователи учли, что я из хорошей семьи и у меня нет резона убивать кого‑то ради денег. Наличие приступов лунатизма подтвердили друзья и соседи. Вдобавок мои родители приехали в столицу и наняли хорошего адвоката, а тот самый друг, что первым заметил болезнь, – Кимура, организовал в колледже целое движение в мою поддержку. В результате после длительного пребывания в камере предварительного заключения меня признали невиновным. Однако, несмотря на официальное заключение о невиновности, сам факт убийства остался неизменным. До чего странно все сложилось! Тогда я чувствовал себя таким измотанным, что у меня даже не осталось сил радоваться освобождению из тюрьмы и снятию обвинений.

Сразу же после окончания следствия я вместе с родителями вернулся домой. Но, едва переступив порог родного дома, я, уже будучи наполовину больным, совсем расклеился. Полгода провел, практически не вставая с постели, как во сне… Так моя жизнь пошла под откос. Я уступил семейное дело младшему брату и последующие длинные двадцать лет провел вот так, словно глубокий старик. Хотя теперь, спустя столько времени, страдания мои начали понемногу стихать. Ха-ха-ха».

Бессильным смехом Ибара закончил свою историю. А затем со словами: «Должно быть, вам наскучил этот никудышный рассказ. Давайте выпьем еще по чашечке чая», – потянулся к чайнику.

– Вот оно как. На первый взгляд вы выглядите здоровым, но после вашего рассказа становится ясно, насколько несчастливо сложилась ваша судьба, – со вздохом, за которым словно таилось что‑то еще, произнес Сато. – А что насчет вашей болезни, лунатизма, – вы излечились от нее?

– Как ни странно, но после убийства, пока длилась вся эта шумиха, я и думать забыл про нее. Врач сказал, что, вероятно, это из-за страшного шока, который я получил тогда.

– А тот ваш друг… Кажется, вы назвали его Кимура… Именно он первым обнаружил ваши приступы, верно? Потом произошел инцидент с часами и с фигурой на кладбище… А какими были другие происшествия? Не могли бы вы рассказать, если помните? – неожиданно поинтересовался Сато после минутного раздумья. Его единственный глаз таинственно сверкал.

– Хм, дайте подумать. Все эти случаи в целом были похожи, если не брать в расчет убийство. Тот, когда я бродил по кладбищу, пожалуй, самый странный и запоминающийся. Чаще я заходил в чужие комнаты во сне.

– И всегда вы обнаруживали это по вещам, которые унесли оттуда, либо обронили в чужой комнате?

– Верно. Скорее всего, случались и происшествия, когда улик не оставалось, – вполне возможно, мне доводилось забредать и куда‑то дальше кладбища, пусть я об этом не знал.

– А никому не случалось видеть вас во время этих походов, кроме случая с кладбищем и того, когда вы пришли к Кимуре и начали с ним спорить?

– Да нет, меня часто замечали. Слышали посреди ночи шаги в коридоре или видели меня издали, когда я спящий пробирался в чужие комнаты… Однако почему вы так подробно расспрашиваете? Интересуетесь лунатизмом?

Ибара произнес это со смехом, однако не мог избавиться от жутковатого неприятного чувства.

– Что вы! Прошу прощения. Просто мне не верится, что такой впечатлительный и слабый духом человек, как вы, способен на столь страшное деяние, пусть даже и во сне. И еще кое-что не дает мне покоя. Пожалуйста, не сердитесь и выслушайте меня. Когда оказываешься в моем положении, отвергнутым обществом, поневоле становишься подозрительным, так что… Вы никогда не думали в таком ключе? Лунатизм – болезнь, которую пациент никак не может установить самостоятельно. Даже если он бродит или разговаривает во сне, когда наступает утро, он об этом не помнит. Только после того, как окружающие укажут ему на нее, он начинает впервые задумываться: «А не лунатик ли я?», верно? По словам врачей, существует множество физических обоснований для лунатизма, но лишь сами приступы окончательно указывают на болезнь. Может, это потому, что я недоверчивый человек, но мне кажется, вы слишком легко поверили, что страдаете от лунатизма.

Ибара ощутил смутное беспокойство. Не из-за слов Сато, а скорее из-за облика собеседника, такого жуткого на вид… Нет. Из-за того, кто скрывался за ним. Сделав над собой усилие, Ибара преодолел это чувство.

– Понимаю. Я тоже сомневался, когда приступы только начались. Молил всех богов, чтобы все оказалось ошибкой. Однако после того, как приступы случались так часто и в течение такого длительного времени, разве не нелепо было тешить себя подобной надеждой?

– Кажется, вы не заметили одного очень важного обстоятельства. Того, что непосредственных свидетелей ваших ночных похождений немного. Если хорошенько подумать и сложить – всего один.

Ибара понял, какую неслыханную идею вообразил его собеседник. То действительно было страшное предположение, которое вряд ли пришло бы в голову человеку ни с того ни с сего.

– Один, говорите? Нет-нет, это совершенно не так. Я же говорил, меня видели со спины, когда я заходил в чужие комнаты, слышали шаги в коридоре посреди ночи… И на кладбище меня видели, хотя я и позабыл уже имя того человека. К тому же в моей комнате появлялись чужие вещи, а мои личные вещи оказывались в самых неожиданных местах вдали от моего жилища. Какие уж тут сомнения. Ведь вещи не могут сами по себе менять местоположение, согласитесь.

– Вот как раз то, что постоянно оставались вещественные улики, и выглядит подозрительно. Подумайте сами. Вещи мог переложить кто угодно, не только вы. К тому же, пусть вы и сказали, что было много свидетелей, но ведь и в случае с кладбищем, и в других есть неопределенное суждение в духе «видели издалека». Заметив подозрительную фигуру в темноте посреди ночи, люди, зная, что вы страдаете лунатизмом, скорее всего приняли бы ее за вас. Даже если на самом деле они ошибались. Ложные слухи распространялись все дальше и дальше, и люди, нисколько не боясь, что их за это осудят, из лучших побуждений мгновенно сообщали вам любую новую информацию – согласитесь, это очень по-человечески. Если рассуждать в таком ключе, появляется мысль: возможно, и множество людей, бывших свидетелями ваших приступов, и большое количество вещественных улик – все появилось благодаря задумке одного-единственного человека. Несомненно, это очень искусная уловка. Но какой бы убедительной она ни была, подделка – всего лишь подделка.

Ибара с отсутствующим видом смотрел на Сато, как человек, которого застали врасплох. Кажется, ему не хватало сил даже додумать до конца преподнесенную мысль.