Татьяна Томах: Река Другой стороны

Художник: Елена Другова

© Томах Т., текст, 2024

© Обложка, илл. Другова Е., 2024

Черный гребень

Черный гребень принесла бабушка после своей смерти. А куда делся Хрустальный, Холли так и не узнала.

Визиту мертвой бабушки Холли ничуть не удивилась. Во-первых, в двенадцать лет многие невероятные вещи кажутся нормальными – и, кстати, наоборот: обыденное иногда видится чудом. Во-вторых, за бабушкой водились странности и почище, чем явиться в гости среди ночи в призрачном облике. В-третьих, Холли сперва решила, что видит сон.

Бабушка была одета в свое любимое платье, длинное, до лодыжек, облегающее бедра и грудь. Фигура у нее была ого-го, на улице со спины ее обычно окликали «девушка» и пытались просить телефончик. Впрочем, когда она оборачивалась на особо назойливые просьбы, незадачливые поклонники быстро ретировались, испуганные не столько строгим лицом, которое, к слову, ничуть не портили редкие морщины, а скорее – чуть снисходительным, королевским взглядом.

Платье было темно-бирюзовым, но сейчас цвет не различался, поскольку и платье, и сама бабушка слегка просвечивали насквозь, мерцая и иногда совсем растворяясь в лунном свете.

– Может быть, чаю? – по-светски предложила Холли, выскальзывая из кровати и заматываясь в халатик. В конце концов, неурочный час и призрачная природа визитера – не повод проявлять невежливость.

Бабушка одобрительно улыбнулась, оценив хорошие манеры внучки, но отрицательно покачала головой. Призракам мало толку от обычных чаепитий – им и чашку-то поднять сложно, не говоря про все остальное.

– Я очень-очень рада тебя видеть, – дрогнувшим голосом сказала Холли, и это была уже не просто вежливость. И не удержалась, спросила самое важное, о чем думала все время с момента бабушкиных похорон: – А… ты не могла бы снова стать живой?

Бабушка опять покачала головой.

– Совсем-совсем никак? – упавшим голосом спросила Холли. И почувствовала, как глаза защипало от слез. До сих пор, несмотря на уверения родителей, она надеялась, что бабушка все-таки как-то сумеет придумать способ, чтобы снова ожить. Ведь бабушка всегда знала, как справиться с любыми неприятностями. Но, видно, смерть оказалась слишком серьезным противником. И хотя Берта Аскольдовна и сумела вырваться, чтобы, пусть и на время, и в призрачном облике, но встретиться еще раз с любимой внучкой, – окончательно побороть собственную смерть даже ей было не по силам.

– И что мне теперь делать? Без тебя… – Холли с трудом подавила всхлип. Она пока еще держалась, чтобы не заплакать, потому что это наверняка бы огорчило бабушку.

Бабушка приблизилась. Походка у нее и при жизни была плавной, королевской, будто Берта Аскольдовна всегда носила на голове невидимую корону – даже во время обыденных, прозаических занятий вроде замешивания теста для оладушков с яблоками, насчет которых бабушка была большая мастерица. А теперь она двигалась и вовсе будто плыла. Впрочем, возможно, именно так и положено призракам.

Ее лицо оказалось совсем рядом. Оно мерцало в лунном свете, иногда как бы расплывалось, и среди родных черт вдруг мелькало что-то чужое, незнакомое. Как будто каждую секунду снова и снова кто-то складывал пазл бабушкиного лица из света и тьмы, и, случалось, несколько деталек выпадало или появлялись лишние. А потом собранная картинка опять распадалась, и приходилось начинать все сначала. Холли впервые с того момента, как бабушкина фигура появилась на пороге комнаты, стало не по себе.

Она вдруг вспомнила, что сама бабушка говорила о смерти – и о тех, кто иногда возвращается из-за смертного порога.

* * *

Когда Холли было семь лет, умер Гарм – бабушкин пес. Черный мохнатый великан, свирепый охранник, угрюмый и злобный хищник для чужаков и самая нежная нянька и лучший друг – для Холли.

Холли рыдала, цепляясь дрожащими пальцами за густую, будто вмиг потускневшую шерсть. Захлебываясь слезами, она кричала: «Не умирай! Дыши! Встань! Не смей умирать, понял?!.» Но он уже был неживой – Холли это видела и чувствовала, но не могла так просто оставить его, не могла смириться, что уже ничего не сделать, что его больше нет и никогда не будет.

А потом бабушка сказала:

– Довольно.

И, поскольку Холли никак не отреагировала, бабушка разжала ее пальцы и оттащила ее от мертвого пса. Холли сопротивлялась. Бабушка обняла ее, прижала к себе, легонько поцеловала в макушку. От бабушки, как обычно, пахло душистыми травами – горечью полыни, свежестью мяты, тонкой сладостью лаванды. Вдыхая эту привычную, чуть головокружительную смесь ароматов, Холли понемногу успокоилась. И попросила – то, что следовало сделать с самого начала:

– Верни его, пожалуйста. Ты ведь можешь? – она с надеждой посмотрела на бабушку. И у нее упало сердце, когда бабушка печально покачала головой. Наверное, она могла бы просто сказать «не могу» или «это невозможно», но Берта Аскольдовна почти никогда не произносила таких слов.

– Цветочек, – тихо сказала она, – нельзя удерживать мертвых. И тем более нельзя их возвращать. Нельзя звать, когда они уже ушли. Потому что, скорее всего, они не смогут вернуться. Но тебя может услышать кто-нибудь другой. И прийти на твой зов. Кто-то или что-то, чему здесь совсем не место.

Голос бабушки был серьезным, Холли притихла. Ей стало жутковато от последних слов.

– Я любила его, – пробормотала она.

– Он тоже, – кивнула бабушка, – поэтому ему еще больнее слушать, как ты плачешь и зовешь его обратно.

– Он… слышит? – дрогнувшим голосом спросила Холли.

– Думаю, да. Он ведь тоже не хотел оставлять нас. Но он был уже старым, милая. Еле ходил, начинал слепнуть. Движения причиняли ему боль. А главное – понимание, что он уже не может, как раньше, защищать нас. Смерть для него была облегчением. А ты, милая, теперь мучаешь его своими слезами и приказами, которые он больше не может выполнить. А если бы смог – представь, каково возвращаться обратно в это старое, больное и теперь мертвое тело? Разве такого ты хотела бы для того, кого любишь?

– Нет, – пролепетала Холли, отчаянно мотая головой, в ужасе от того, что едва не натворила. – Нет. Конечно, нет. Что мне делать? – тихо спросила она.

– Отпусти его. Пожелай ему легкой дороги – там, куда он пойдет дальше.

И Холли сделала, как она велела. А когда договорила, зажмурившись, чтобы не видеть мертвого Гарма на полу у двери, ей почудилось, что влажный собачий нос тронул ее ладонь, а горячий язык лизнул пальцы – будто невидимый пес, проходя мимо, ткнулся мордой в руку. Конечно, она сейчас же открыла глаза, но никакой собаки рядом не было. А то, что осталось от Гарма, теперь почему-то показалось ей совсем неживым и будто ненастоящим – как сброшенная кем-то одежда.

* * *

«…Тебя может услышать кто-нибудь другой. И прийти на твой зов. Кто-то или что-то, чему здесь совсем не место…»

Холли с ужасом смотрела на мерцающее лицо своей бабушки, то узнавая, то не узнавая ее.

«Я горевала о ней. Слишком много плакала, – подумала Холли, – я звала ее. Только… кто пришел ко мне?..» Она попыталась отодвинуться от призрачной Берты Аскольдовны, но уперлась в стену. И похолодела от улыбки, мелькнувшей на мерцающем лице.

– Как… – во рту пересохло от ужаса, Холли с трудом выталкивала слова. Но молчать было еще страшнее. – Как ты называла меня, когда мы были одни?

Бабушка опять улыбнулась и молча покачала головой. Холли только сейчас сообразила, что призрачная Берта Аскольдовна до сих пор не произнесла ни слова. Потому что призраки не говорят? Или потому что это на самом деле была не бабушка?..

Призрак махнул рукой, Холли ахнула, шарахнувшись в сторону – интересно, сумеет она добраться до двери? Но Берта Аскольдовна – или та, кто ей притворялся, – больше не делала резких движений. Она будто что-то рисовала на своей ладони, быстро комкая тонкими пальцами мерцающую нить из лунного света. И через несколько мгновений протянула Холли раскрытую ладонь. Та удивленно пригляделась. В призрачной руке, сквозь которую виднелись очертания кровати, лежал маленький, сияющий серебряным светом цветок.

– Цветочек, – пролепетала Холли.

Бабушка кивнула и улыбнулась – на этот раз совершенно знакомой, одобрительной улыбкой. Так она улыбалась тогда, когда Холли что-то делала правильно.

Затаив дыхание, Холли протянула руки – и лунный цветок соскользнул в ее ладонь из бабушкиных. «Как я могла решить, что это не она, – подумала Холли, сквозь слезы глядя на мерцающие маленькие лепестки, – как я могла не узнать ее…» Но Берта Аскольдовна, судя по ее одобрительному взгляду, кажется, как раз была довольна подозрительностью Холли.

– Ты не можешь говорить? – спросила Холли. Бабушка кивнула. – Но хочешь мне что-то сказать?

Бабушка улыбнулась. И протянула Холли Черный гребень.

Холли сперва с ужасом смотрела на него. Он был очень красивый, изящный, с тонкой вязью еле заметного узора и с длинными острыми зубьями, черный и гладкий, будто только что отлитый из смолы или жидкого блестящего стекла. Холли часто любовалась им раньше и часто пыталась взять в руки или хотя бы потрогать – почему-то он завораживал ее, хотя одновременно и пугал. Но бабушка ни разу не позволила дотронуться до него.

– Если тебе дороги твои руки, Цветочек, – однажды сказала она, – лучше не трогай.

– Он что, кусается? – насмешливо спросила Холли.

– Хуже, – ответила бабушка с таким выражением, что у Холли пропала охота расспрашивать дальше.

И вот теперь Берта Аскольдовна протягивала ей Черный гребень. Сама.

– Это что, мне? – дрогнувшим голосом спросила Холли.

Бабушка кивнула.

Было невежливо заставлять ее ждать. И потом, Холли опять почувствовала то странное притяжение, которое раньше все время заставляло ее тянуть руки к гребню, несмотря на запрет. Как будто он звал ее, как Алису звали зачарованные пирожки и бутылочки: «Съешь меня», «Выпей меня» – хотя ведь яснее ясного, что от напитков с такими надписями надо держаться подальше.

Холли завороженно протянула руку и взяла Черный гребень. Он был гладкий и прохладный – и одновременно теплый. Хотя, конечно, такого не могло быть. Особенно учитывая, что его только что держала рука призрака, а не живого человека. А еще как будто гребень сам был живой. Он даже вроде чуть шевельнулся – то ли устраиваясь поудобнее, то ли раздумывая, не сбежать ли.

– И что мне с ним делать? – растерянно спросила Холли, осторожно держа гребень в раскрытой ладони, даже не решаясь сжать пальцы. Она не понимала, как относиться к странному подарку – то ли как к задремавшей змее, которая может укусить в любой момент, то ли как к птице, которую можно случайно раздавить неосторожным движением.

Бабушка покачала головой и положила свою руку поверх, заставляя Холли сомкнуть пальцы на гребне. Она вздрогнула – и от прикосновения прозрачных прохладных пальцев, и от прикосновения гребня, кольнувшего кожу.

– Ты хочешь, чтобы я хранила его? – неуверенно спросила Холли.

Бабушка улыбнулась и кивнула. А потом приложила палец к ее губам.

– Не говорить никому? Про гребень? И… про тебя?

Бабушка опять кивнула, а потом тронула пальцем левое ухо и сразу же – глаз.

– Слушать? Слушать и смотреть?..

Берта Аскольдовна нахмурилась и шевельнула пальцами, будто подбирая подходящий жест.

– Быть настороже? – предположила Холли и увидела, что бабушка одобрительно улыбнулась.

– Чего мне… надо опасаться?

Бабушка пожала плечами.

– Ты не знаешь? Не знаешь?! Ты приходишь ко мне после смерти, даешь этот страшный гребень, говоришь, что надо быть осторожной, – и больше ничего не можешь объяснить?! И что мне, по-твоему, делать?!

Берта Аскольдовна укоризненно покачала головой и опять тронула пальцем губы Холли.

– Молчать? Просто молчать… – горько пробормотала Холли. Ей уже было стыдно за недавний крик.