Я искренне обрадовался словам соседа, потому как терять полчаса на расспросы и прочие ахи-вздохи не хотел. К тому же у меня в доме остались две женщины, откровенно не любящие друг друга. Членовредительства, уверен, не случится, но на словах всякое может произойти. Язык у Бариновой очень резок. Да и Оксана, при всей своей вежливости, за словом в карман не полезет, если Лизавета перейдет все границы.

– Ну, поезжай. Потом в ворота загонишь, как справишься, – велел Николай Васильевич, вручая мне ключи.

– Понял, принял, – я кивнул, легко оседлал железного коня, привычно жестом врубил зажигание, выжал сцепление, выехал со двора. Через минуту уже стоял возле своего дома. Заглушил мотор и пошел выпроваживать незваных гостей.

– Готовы? – рявкнул я с порога, стараясь не смотреть на Оксану.

Нет, на девчонку я не обиделся. Еще неизвестно, что бы я подумал, увидев сцену почти что восемнадцать плюс. К тому же, Гринёва не знала, что я не ночевал дома, вот и сделала выводы на пустом месте. Еще и Баринова масла в огонь подлила. Но где-то в глубине души поселился червячок, который не грыз, но покусывал: мол, ведь ни в чем не провинился до сих пор, ни в чем плохом не замечен, так с чего такое недоверие?

– Егор… Александрович… – начала Оксана.

За время моего отсутствия Баринова успела переодеться в спортивный костюм, и теперь сидела на добротном стуле за столом, облокотившись о печку, все такая же бледная.

Паузу между именем и фамилией в словах Гриневой я тоже отметил. Ладно, спишем на официальную обстановку, решил про себя.

– Машина подана. Можем ехать, – перебил я, не позволив фельдшерице высказаться.

– Тут такое дело Егор… – отбросив все формальности, решительно поднявшись с места, став напротив меня, начала Оксана. – У вашей… – Гринева запнулась, быстро глянула на мое каменное лицо, и закончила. – У вашей гостьи растяжение…

– Лодыжки? – грубо перебил я. – Так я сейчас вылечу, мигом. Где там тряпка, вода и мыло? – я аккуратно отодвинул Оксану со своего пути, зашёл в комнату и вышел через секунды с миской и прочими атрибутами.

– Все как вы и велели, да только не успел я. Сейчас быстренько смою художественное изображение с ноги, и можем ехать. Вы говорили, у вас там есть местечко? Так вот, гостья дорогая пересидит до автобуса у вас, под присмотром врача, а то мало ли что.

Слова вылетали из меня, что пули из автомата при одиночной стрельбе, четко ложились в цель. Я заметил, что Баринова пытается что-то сказать, утирая ладошкой слезы. Заметил, как изменилось лицо Оксаны, но упрямо не обращал внимания на желание фельдшерицы что-то объяснить.

– Ногу давай, – приказал я, поставив тазик на стол. – Лечить буду.

– Егор… – пискнула испуганно Баринова.

– Ногу давай, – повторил я сквозь зубы.

– Егор! Прекрати немедленно! – влезла Гринева, впервые на моей памяти повысив на меня голос. – У вашей… твоей… гостьи действительно растяжение… Только не лодыжки. Неудачно свалилась с табурета, зашибла поясницу и растянула связки колена. Пациентку нужно доставить в травмпункт… Но это необязательно, – торопливо заверила Оксана, глядя как изменяется моей лицо далеко не в приятую сторону. – Уверена, растяжение небольшое, пациентка не жалуется на сильную боль. Но приятного мало. Желательно постельный режим на неделю, плотная повязка, обезболивающее я уже дала… Егор! – воскликнула Оксана, с тревогой глядя мне в лицо.

Уж не знаю, что Гринева увидела на моей физиономии, но шагнула ко мне и положила ладошку на плечо. Я перевел на девушку тяжелый взгляд, но Оксана не дрогнула, только погладила по руке. От этого жеста, точно так же как и ночью, по телу пошло тепло. Злость потихоньку стала отступать, желание убить Баринову таяло с каждым движением женской руки на моем плече.

«Может, все не так уж и плохо, и у нас есть шанс», – мелькнула мысль. Лицо мое смягчилось, я даже попытался улыбнуться Гриневой. Оксана робко ответила на мою улыбку.

– Долго вы еще будете миловаться, – недовольно вякнула Баринова, и на меня снова накатило. Но легкое движение руки не позволило сорваться в ругань. Я перевел взгляд на Лизавету, растянул губы в улыбке, от которой бывшая невеста весьма явственно вздрогнула, и медленно процедил:

– Не задерживаю.

Глава 2

Что уж подействовало на Баринову взгляд, тон или моя очень добрая улыбка, но Елизавета как-то подобралась и перестала капризничать. Очень надеюсь, что спектакль окончен окончательно.

– Не переживайте, Оксана Игоревна, – мягко заметил я. – Членовредительством не страдаю. Сейчас с гематомой разберемся и поедем растяжение лечить. Уверен, травма незначительная, пациентка быстро на ноги встанет.

– Егор… – испуганно пискнула Лизавета, но я уже намочил тряпку, присел на корточки. Баринова попыталась спрятать ноги под табуретку, но я успел ухватить пальцами женскую лодыжку, чтобы не дергалась, и приступил к процедуре.

Поначалу желтое пятно, пахнувшее горелыми спичками и серой, не хотело отмываться, пришлось приложить усилия.

– Мне больно, – попыталась возразить Лиза, но я был непреклонен.

– Потерпишь, – отрезал я, продолжая оттирать гематому.

– Егор… – обратилась ко мне Оксана. – Послушай…

– Минуточку, товарищ доктор, – отмахнулся я. – Что и требовалось доказать, – удовлетворенно выдал, когда мокрая тряпка сделала свое дело. – И не жалко тебе было спички палить, а? Целый коробок перевела. Эх, Лиза, Лиза, ну как маленькая, честное слово. Одного понять не могу: зачем? Ты же знала, что все раскроется, и я все равно тебя выпровожу.

Баринова упрямо поджала губы, но я успел заметить, как сверкнули нехорошим блеском ее глаза.

– Ну все, товарищ фельдшер, пациентка здорова, травмпункт отменяется, – объявил я, выпрямляясь и поворачиваясь к Гриневой. – Очень хочется узнать, зачем вы, уважаемая Оксана Игоревна, поддержали этот балаган? Я бы все равно не выгнал бедную девочку в ночь в чужом месте, если вы о этом переживали.

– Можно, я потом тебе объясню, Егор? – мягко поинтересовалась Оксана.

Я удивился, подумал и кивнул.

– Потом, так потом. Надеюсь, твои слова будут очень… хм… убедительными.

Прозвучало, кончено, не ахти, с двойным дном каким-то, но за сутки я настолько устал от женских капризов и выкрутасов, что мне окончательно стало наплевать на политесы и этикеты.

– Так, Елизавета Юрьевна, с такими раскладами мы еще успеваем посадить тебя на ближайший автобус. Тем более у нас имеется быстрый транспорт. Сейчас загружу чемодан и прокачу с ветерком, – довольным тоном объявил я.

И тут Лиза заплакала. По-настоящему. Молча и как-то безнадежно. Громкий рыдания обычно меня не трогают, как правило, чаще всего они либо наиграны, либо это истерика. Но вот такой вот тихий плач выворачивает наизнанку душу.

– Не понял, – опешил я. – Ты чего ревёшь? Опять? – не до конца веря в искренность Лизаветы, спросил я.

– Егор, ей действительно больно. Она правда растянула подколенную связку. Это очень неприятно, – Оксана тихо шагнула ко мне со спины и положила ладошку на плечо.

– Да твою ж… богомышь… ломаное коромысло, – выругался я от души. – И что теперь?

– Сначала ко мне в фельдшерский пункт. У меня там дневной стационар. Правда, помочь я могу перевязкой и постельным режимом, – с сомнением пробормотала Оксана. – Не уверена, но можно попробовать мазь от Василий Дмитриевича… Хотя я не одобряю народную медицину, – с сомнением добавила Гринева. – Думаю, успокоительные тоже помогут, – фельдшерица покосилась на Лизавету, по щекам которой по-прежнему текли тихие слезы. Твой бинт почти закончился.

– Что? – не понял я, слишком резким оказался переход от одной мысли к другой. Затем перевел взгляд на стол, где стояла распотрошённая коробка с моей домашней аптечкой, и заметил остатки бинта.

Ну да, за август поистратился с ребятней, а новый не купил. Собственно, бинт ушел даже не на боевые ранения в процессе подготовки, а на штампики для плакатов. Мы с девочками соорудили их для того, чтобы нашлепать салют на рисунках.

– Ну, тогда поехали, – скрипя сердцем, велел я. – Сама дойдешь? – поинтересовался у Лизаветы.

– Н-не знаю… П-попробую… – Баринова сжала губы, утерла ладошками слезы, которые продолжали бежать.

Очень хотелось язвительно заметить: «Не верю!», но Оксана в этой ситуации не стала бы врать, значит, действительно травма. Вот как можно умудриться растянуть связки, свалившись с табуретки,?

М-да, похоже, попала бывшая невестушка как тот пацанчик в сказке про мальчика и волков. Докричалась насчет травмы, вот травма и нарисовалась. Вот только окружение теперь слабо верит в правдивость болячки.

– Ладно, – я мотнул головой, покосился на Гриневу. – Оксана, прихватишь чемодан? Я пациентку твою до коляски донесу.

– Хорошо, – согласилась фельдшерица, торопливо собрала все вещи в аптечку, затем скользнула за занавеску в комнату и через несколько минут вышла с чемоданчиком Бариновой в руках. – Я готова.

– Ну, иди сюда, пациентка, – усмехнулся я, шагнул к Лизавете, одним резким движением поднял ее на руки.

– А-а-х… – вскрикнула Лиза.

– Что еще? – нахмурился я.

– Ты ее под коленку не бери, Егор, – посоветовала Оксана. – Больно же.

– Вот черт, не подумал, извини, – выругался я. – Ну тогда попрыгали, по-другому никак. Или на плечо.

– Не надо на плечо, – взмолилась Баринова. – Лучше с палочкой… – тут же попросила.

– Ну с палочкой, так с палочкой. Так, обувайся. Вот так, молодец, – комментировал я действия Бариновой, помогая обуваться и подниматься. – Теперь поднимайся и цепляйся за меня, буду тебе вместо палочки. Больную ногу поджимай, попробуй прыгать на здоровой.

– А-а-х… Ф-фсе-о… хорош-ш-шо-ой… – пропищала сквозь стиснутые зубы Баринова. – Я до-ой-ду… – просипела Лизавета.

– Дойдет она, как же, – хмыкнул я. – Обхвати руками мою шею. Ну… кому сказал! – приказал я.

Лизавета отчего-то кинула взгляд сначала на Оксану, которая стояла с невозмутимым видом на пороге, придерживая распахнутые двери, и только затем выполнила мой приказ.

– Так, держись крепко, – велел я.

Сам же обхватил девушку за талию, прижал к своему бедру, изогнулся вправо, поудобнее устраивая Баринову на боку, и потащил на выход.

– Егор! – вскрикнула Лиза.

– Что опять? – недовольно процедил я.

– Не больно? – заботливым тоном поинтересовалась Лизавета. – Не сильно сжимаю?

– Не настолько, как тебе бы хотелось, – не удержался я от шпильки.

– Да ну тебя, – буркнула Лиза и замолчала. Всю дорогу до мотоцикла Баринова сопела мне в плечо, время от времени негромко вскрикивая.

Однако, самообладание у Бариновой гигантское. И страдать успевает и последние шансы выискивать.

Я дотащил Лизавету до мотоцикла, осторожно усадил в коляску, вручил чемодан, кивнул Оксане, приглашая разместиться за моей спиной. Через минуту мы сорвались с места и помчали к фельдшерскому пункту. Да уж, кино на все времена «Учитель и его дамы», турецкие сериалы отдыхают. Вот уж будет сельским кумушкам, о чем судачить до самого Нового Года.

Доехали мы быстро и на удивление молча. В домике, где разместился фельдшерско-акушерский пункт, царила чистота и порядок. Пахло хлоркой, йодом и отчего-то осенней листвой. Оказалось, на столике Гриневой стоял стаканчик, в котором доживал свой короткий век осенний букет из разноцветных листьев.

При виде букетика Оксана отчего-то смутилась, торопливо подхватила импровизированную вазу из граненого стакана, вытащила засохшие листья и выкинула в мусорное ведро. Стакан же проставила в раковину.

– Сюда заноси, – велела Гринёва, не глядя на меня.

Во второй комнате стояли две железные кровати, накрытые накрахмаленными простынями. Я осторожно усадил Баринову на одну из них. К моему удивлению, Лизавета не стала за меня цепляться, а сразу же разжала пальцы и с облегчением откинулась на подушку.

– Ручищи у тебя просто железине, – проворчала Баринова, морщась то ли от боли в ноге, то ли от моего захвата.

Я стоял, смотрел на Лизавету, на ее ногу, которая действительно опухла в районе коленки, и начинал осознавать размер собственного попадания в неприятности.