– Наше слово против слова Вранового. У нас нет никаких доказательств. Остатки жала, которое непонятно на что походит, и вывороченный косяк? Это мог сделать кто угодно. Но если Врановой нападет на рубежника при свидетелях, а тот, защищаясь, убьет его, это будет приемлемым результатом.

Инга не говорила – раскладывала все по полочкам. Аккуратно, бережно и грамотно. Но вот одна мысль о том, что мне надо будет убить самого Вранового, заставила внутри все сжаться. Не то чтобы я белый и пушистый. После лешачихи в голове укоренилась мысль, что я могу убить любое существо, которое будет пытаться навредить мне. Здесь было больше… скорее, неверия в себя. Где я и где Врановой?

– И как мы это провернем?

– Я пока наблюдаю за нашим общим врагом и думаю, – сказала Инга. – Главное, не совершать поспешных и глупых действий.

Я хотел хмыкнуть, но сдержался. А Инга продолжила:

– Вы теперь с ним связаны. Ты, наверное, очень слаб, чтобы ощутить эту связь, а вот Врановой – нет. Так он и нашел твою квартиру.

– Значит, он придет и сюда? – я даже привстал с табурета, будто собирался уйти в ночь.

– Необязательно. Понимаешь, любое жилище человека пропитывается его… – Инга замерла, подыскивая нужное слово, – аурой. Ты много времени провел в той квартире, поэтому найти ее не составило труда. За время, пока вещи здесь напитаются тобой, мы успеем разобраться с Врановым.

Не скажу, что она совсем меня успокоила. Но бежать прочь сломя голову желание пропало.

– Еще хорошо, если ты не будешь сидеть все время на одном месте. Рубежника ноги кормят.

– Я слышал такое про волка.

– Мы – те же волки, – пожала плечами Инга. – К тому же тебе полезно изучать мир вокруг. Только без излишнего старания.

– Мне всегда казалось, что если на тебя идет охота, то лучше спрятаться.

– А я слышала, что по движущейся мишени труднее попасть, – легко отбила мою попытку и дальше сидеть на заднице рубежница. – Тебе нечего бояться с амулетом, разве что Врановой столкнется с тобой носом к носу. – Она отщипнула кусочек печенья, отправив его в рот. Медленно прожевала и склонила голову набок. – Для начала поставь пару защитных печатей на свой дом. Конечно, они будут немного тянуть хист, и первое время это покажется крайне неприятным, но ты привыкнешь. К тому же ты всего лишь… – тут она смутилась, словно впервые за все время увидев мою силу, – уже трехрубцовый. Когда только успел? Ну, пусть так. Для всех защитных печатей этого все равно мало. Поэтому поставь одну-две, не больше. Если хочешь, могу подсказать нужные.

Она не смотрела на меня – буравила взглядом насквозь. И я догадался, что это очередная проверка на профпригодность.

– Если я поставлю чужие печати, то как я могу быть уверенным в собственной безопасности?

– Молодец, Матвей, – искренне порадовалась Инга. – Для рубежника доверие – это невероятная редкость. Случалось так, что потомственные домовые предавали своих хозяев, а любовники били ножом в спину.

– В вашем мире очень грустно, – искренне сказал я. – Ради чего жить всю жизнь, ожидая, что любой, даже близкий, человек может тебя предать?

Не знаю, какие потаенные струны души Инги задели мои слова. Однако она вздрогнула, а по лицу внезапно пролегли глубокие носогубные морщины. Да ей ни фига не тридцать, и даже не сорок. Инга была немолодой и опытной рубежницей. Правда, с секундной слабостью она справилась достаточно быстро, разве что на мой вопрос не стала отвечать. Более того, улыбнулась и поднялась на ноги. Видимо, наша встреча была закончена. Поэтому я пошел провожать свою гостью.

– И еще кое-что, Матвей, – сказала она, шагая к автомобилю, – поменяй симку. Желательно зарегистрировать на чужое имя. Если нужны номера с предыдущей, то сделай переадресацию. Конечно, Врановой – рубежник старой формации, и у него вряд ли хватит фантазии и ума пробить твой биллинг. Но лучше перестраховаться.

– Сделаю, – сказал я, сокрушаясь, как сам до этого не додумался. Ведь смотрел кучу шпионских сериалов.

Инга замерла у калитки, посмотрев мне прямо в глаза. Красивая, легкая, молодая, разве что только с отпечатком вселенской усталости во взгляде.

– Как называется то печенье?

– Овсяное.

– Ты спросил, ради чего нам жить. Ради таких маленьких моментов счастья. Когда ты думаешь, что знаешь этот мир вдоль и поперек. Считаешь, что тебя уже ничем не удивить. А потом появляется нечто… – она улыбнулась, – овсяное. Хорошей ночи, Матвей.

– До свидания, Инга. Пока, Наташ.

После долгих поисков я нашел беса в бане. Григорий сидел, обхватив колени, и что-то бурчал про себя. Правда, увидев меня, оживился:

– Чего, хозяин, ушла эта ведьма?

– Нет, за дверью стоит. Инга, можете входить.

Бес опрокинул старый веник, который был тут, наверное, не один десяток лет, и спрятался за полати.

– Да шучу я, шучу, уехала.

– Очень смешно, – недовольно бурча, вылез Григорий. – Дурацкие шутки. Чего она хотела?

– Сказала, печати надо защитные ставить.

– Не рано ли? – почесал рога бес. – Печати – дело серьезное. Они хист из тебя тянуть будут. А я еще не обжился тут как следует, соседей не узнал. Как промысел собирать, с кого?

– Разберемся.

Мы вернулись в дом, и каждый занялся своими делами. Бес принялся успокаивать нервы водочкой, мясом с картошкой и почему-то чаем с сахаром. Мне даже интересно, что у него там вместо желудка – атомный реактор? При этом недоеденное Ингой печенье он презрительно выбросил. Чувствовал хист. А я приступил к изучению возможных печатей.

Всего в тетради было написано про пять, защитных из которых было три. Я перечитал по несколько раз, почесал репу и остановился на двух.

– Гриша, иди сюда!

– Хозяин, я же только сел!

– Бегом, говорю. Пробегись по соседям, может, у кого свеча есть.

– А какая? Вифлеемская, молитвенная, алтарная, для прошения?

– Из воска, блин. Тут просто написано – «свеча». Давай шустрее.

Бес бурча хлопнул дверью. А я тем временем приступил к созданию первой печати. Если честно, по моему пониманию, это был тот же ритуал, только здесь ты словно рисовал своеобразный рисунок, который потом зацикливал на самом себе, и он продолжал жить уже своей жизнью.

Чем хороша печать – снять ее без последствий может лишь хозяин. Даже самый сильный рубежник при разрушении защиты потратит очень много хиста, а в случае с Врановым мне только это и нужно.

Я подошел к дверному коврику древесного цвета с надписью «Welcome». Ага, сейчас будем дописывать по-русски «отсюда».

Мой рубежный нож распорол кожу, словно тонкий кусок шелка. Я невольно вздрогнул, глядя, как кровь закапала на коврик.

– Кто татем пробрался, кто недругом вошел, убить, украсть, отравить, навредить – рубежной силы лишится и будет страдать вскорости.

А после провел окровавленным ножом по воздуху, словно рисуя диковинную букву. И вложил хист.

На мгновение из легких будто весь воздух вышел. У меня такое бывало в рукопашке, когда бьют в «солнышко». Перебивают дыхание, и ты какое-то время просто пучишь глаза, не в силах ничего сделать.

Я лишь видел, как кровь на коврике стала алой, яркой, а буква в воздухе налилась цветом. А после все исчезло. Вообще все. Но по легкой пульсации я теперь ощущал в доме присутствие печати. Она действительно неприятно тянула, как заживающий шрам на теле. И чешется, и тронуть нельзя. А еще я чувствовал, как к ней ведет ниточка хиста. Слабая, тонкая, но она есть. Как тот суслик из «ДМБ».

Бес нашел меня на кухне попивающим чай. Привычно походил рядом, поцокал.

– Я же говорю, рано. Третий рубец – и сразу печати. Ладно бы одну…

Если честно, я тоже уже начал сомневаться по поводу парочки. Если Врановой попытается войти без привычного приветствия, где пообещает быть послушным и хорошим воробушком, ему и так прилетит. С другой стороны, если Инга сказала про одну-две печати, значит, понимает, что я это сделать в состоянии.

– Свечу принес?

– Ага, вот, – Григорий протянул мне сразу несколько образцов фитилей в воске. Здесь были и тонкие церковные свечи, и обычная парафиновая, и парочка декоративных. Я взял самую непримечательную.

– Остальные неси обратно.

– Зачем, хозяин, пригодятся в доме. К тому же я там чуток набедокурил.

– Вот будешь разбедокуривать. Неси, я сказал!

Григорий посмотрел на меня со скорбью всего бесовского народа. Мол, надо же было такого рубежника найти для служения… Однако поперся выполнять приказ, разве что дверью опять хлопнул. Мерзавец рогатый!

Я еще немного посидел, собираясь с силами в прямом смысле. К тому же вторая печать была не такая энергозатратная, как первая. Наверное, даже хорошо, что я сначала создал «Порог на крови», а теперь принялся за «Сизый морок».

Не знаю, повезло ли в том, что накладывал я печать вечером. С одной стороны – да, с другой – такое себе зрелище. Чувак ходит со свечкой вокруг дома, что-то бормоча под нос. Для этого мне пришлось даже выучить все написанное в тетради. Подглядывать в темноте оказалось крайне неудобно.

– Все, на что глаз упадет у случайного прохожего, хистом одаренного, станет ничтожным, внимания не стоящим, на что и глядеть зазорно и совестно. Пройдет он мимо, даже головы не поднимет, а когда обернется, так и не различит ничего.

Так я прошагал с зажженной свечой вокруг дома. Немного подумал и вышел за калитку, проделав то же самое с местом, где должна будет стоять машина. На всякий случай. На баню печать накладывать не стал, на нее и так без слез не взглянешь.

После затушил свечу и закопал в землю. По отдаче вышло гораздо проще, чем в первый раз. Только голова немного покружилась. Зато теперь я был уверен, что обычный рубежник издали увидит не дом, а какую-то полуразрушенную халупу или то, что в его понимании представляет наименьший интерес.

Конечно, если рубежник подойдет вплотную, то есть риск обнаружить обманку. Или, если это будет, к примеру, кощей, то на него подобные уловки вообще не подействуют. Однако мне думалось, что это лучше, чем ничего.

«Сизый морок» раньше использовали часто. К примеру, когда требовалось перевезти нечто ценное. Работало безотказно, насколько я понял из записей.

В дом я вернулся в состоянии, будто с утра до вечера разгружал вагоны. Бес сидел на кухне, пил чай и болтал ногами, при этом недовольно посматривая на меня.

– Ну все? Успокоился? Или еще куда сорвешься?

– Сегодня никуда, – заверил его я. – А завтра мы начнем искать нам новую машину.

Глава 3

– Станция боевых торпедных катеров! Старший мичман Коротков вас слушает! – раздался бодрый голос Костяна.

– Какой ты старший мичман? Скорее уж, юнга. Лучше скажи, ты всех так приветствуешь? А если с работы звонят?

– Мотя, ты, что ли? По работе звонят на рабочий. Видишь ли, нашим законодательством не запрещается иметь два телефона. А почему у меня номер какой-то странный высветился?

– Я его поменял. Так надо. Можешь и на старый звонить, он тоже работает. Но лучше запиши этот.

– Понятно, ты кого-то убил и скрываешься от закона? – со вздохом предположил друг.

– Почему ты все время меня записываешь в какие-то душегубы? Может, я что-то украл?

– Ты – и «украл»? Не смеши. У тебя ни таланта, ни ума нет для этого. Да и этой, фигни такой, которая все время жить мешает… Как же… Вспомнил: совесть!

– Ага, а значит, убить кого-нибудь могу.

– Я бы не стал сбрасывать такую вероятность со счетов.

Я даже злиться начал. Вот дружите-дружите, а потом тебя называют болваном. К тому же болваном, который может кого-то убить. Даже не знаешь, на что именно начать обижаться.

Хорошо, что я понимал: Костян не со зла. Он вообще часто говорил то, что думал. За это периодически и огребал, в том числе и от жены.

Однако друг меня здорово огорошил. Я даже чуть не забыл, зачем вообще ему набрал.