София Осман: Шара

Серия «Книги Софии Осман»

© Глаголев Ю., дизайн обложки, 2025

© Осман С., текст, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

От автора

Прежде всего хочу похвалить вас, мой дорогой читатель: вы поступили абсолютно верно, выбрав эту книгу.

Я желаю вам самых ярких эмоций и уверяю: за ближайшие сотни страниц вы испытаете самые разнообразные чувства – от веселья до печального удивления.

К окончанию книги, когда ваша грусть станет нестерпимой, а надежда на благополучный исход событий покажется почти напрасной, вы, вероятно, сделаете попытку завершить чтение, возмущенно отбросив книжку со словами: «Это безумие! Дело дрянь!» – но рекомендую от этого удержаться, поверив в то, что я не жестока и чувствую всё то же, что, читая, чувствуете вы, поэтому, пожалуйста, доберитесь до счастливого финала и возрадуйтесь тому, что жизнь на моих страницах отличается от настоящей честной справедливостью.

Дочитав, некоторые из вас могут испытать чувство досады: вам будет казаться, что вам рассказали не всё, – это чувство верное, именно так я и хотела, потому что убеждена: недоговоренность куда сильнее и прекраснее нелепой откровенности, которую часто позволяют себе владеющие пером, – поэтому гоните от себя мысли о том, что вы абсолютно точно поняли сюжет, разобрались во всех его хитростях и смогли поделить его участников на героев, героинь, злодеев и второстепенных действующих лиц, потому что даже автор не уверен, кто из них кто.

Теперь предметно о содержании.

Эта книга состоит из четырех сочинений. Сперва вы найдете три повести, и не льстите мне, называя их романами, – повести!

Три первые истории происходят в дореволюционной России – в эпоху, которая будто бы от нас далека, но пропасть между имперской обителью и нами не так огромна, как может показаться, поэтому не стоит считать героев непохожими на нас и над ними насмехаться.

Присмотревшись к баловню Гулявину, можно с легкостью угадать в нем портрет амбициозного и дерзкого современника, в чертах прославленного господина Салевича – актуальный накал гордости и раскаяния, ну а вечный город С. угадывается без подсказок, над ним нет власти ни у времени, ни у общества.

Поздняя имперская пора – прекрасный период, время культурной удачи, время яркого просветительского мировоззрения.

Понятие интеллекта перестает быть отвлеченной картинкой, становится устойчивым, приобретает формы.

Вот и мои персонажи меняются, начинают размышлять.

В некоторых героях изменения происходят особенно ярко и болезненно – они еще ведут себя по-снобски, еще сохраняют манерность, но уже смело высказываются, напоминая детей, только что переставших картавить и теперь говорящих исключительно те слова, где встречается Р.

Большинство персонажей комичны, поскольку лишь смех обращает внимание читателя на национальный темперамент, ради демонстрации которого я всё и затевала. Я показываю положительные качества славянского типажа, к каким справедливо отношу душевное тепло и отзывчивость (эти свойства просто навязывают славянам их уникальное положение в мире), и отрицательные качества – их немного, но основным я считаю русское буйство!

Однако быть ли русским сердечными людьми, если бы не их мятежная душа? Это так же – как добро и зло – две стороны единого целого! Поэтому я и предполагаю: не бывать нам сердечными, если бы не наша мятежная натура!

Справедливый вопрос о том, как две крайности уживаются в одном рассудке, не имеет ответа, поскольку, на мой взгляд, одно исключает другое. Поэтому очевиден славянский феномен, о чем я и заявляю на первых ста пятидесяти страницах своих письменных упражнений.

Говоря откровенно, я считаю некоторых героев дерзкими негодными выскочками, однако это не мешает мне их любить и воспитывать, особенно тогда, когда они совершают поступки, за которые мне приходится краснеть – в эти моменты я посылаю им новые испытания, чтобы, преодолев их, они стали лучше.

Так я замахиваюсь объяснить, что писателя с его героями связывает болезненный, кропотливый и изнуряющий труд. Труд почти Божий – если хотите – в отдельно взятой книге!

После трех эмоциональных повестей ваше внимание потребуется пьесе – этот жанр в наше подвижное время называют неактуальным, но от этого он не перестает быть современным, понятным и очень живописным.

Пьеса слезлива и прекрасна, особенно та её часть, когда вам покажется, что всё безнадежно плохо, но мы-то с вами отлично понимаем: из отчаянья всегда есть выход, и только из скуки и глупости выхода нет.

Пожалуй, это всё, что я хотела сказать и о чем предостеречь!

Я желаю вам полюбить мою книгу, я желаю вам её перечитывать!

С любовью, ваша София Осман.

Для связи с автором

Записки графа Гулявина

Часть I

Дорогая моя графиня!

Любовная лихорадка не дает мне покоя. Прошлой ночью я метался до утра, мучаясь страшной бессонницей, напоминая самому себе маятник, и… мечтал.

Мечтал о Вас! Вы, Вы – причина моего зыбкого равновесия, симптом моей невыразимой печали. Глубокая и неизлечимая тоска упекла меня в узилище. Я – заключенный. Я обезличен. Я забыт.

Эта ядовитая изоляция изводит меня. Я живу и не живу, я скован пудовыми кандалами безысходности.

Разлюбезная моя графиня, малейшего Вашего намека будет достаточно, чтобы я смог успешно противостоять моей арестантской жизни. Уверен, я смогу покинуть железную клетку, не дожидаясь свершения правосудия.

Милая Александра, я чувствую свою вину и полон хоть и запоздалого, но искреннего раскаяния.

Сквозь туман воспоминаний выхватывается то одно, то другое и прилипает, примиряясь с новым грехом.

Удивленно шепчу: «Тоже мне?» – и виновато соглашаюсь принять от Вас любой упрек.

Пусть так. Готов виниться во всем, на что укажете, желая доказать душевные перемены, к которым Вы так часто меня призываете.

Я мечтаю о Вас как о прелестном пристанище, которого у меня никогда не было.

Вы прекрасны, мудры, восхитительны и горды. Я же ничтожен и, к своему стыду, неутомим.

Мое воображение мучается картинами союза горячих сердец, окрашенных ликованием от невероятных возможностей двух гибких тел.

Всё, что я хочу, – это Вы.

Если на секунду Вы представите всё то же, что и я, наши мысли объединятся в мечте и заменят зыбкую иллюзию жизнью, приблизив нас к совместному будущему.

Отзовитесь моей просьбе! Испытайте этот прием и убедитесь в его результате.

Почувствовав Вашу эмоциональную настроенность, я подхвачу ее и никуда не выпущу, сделаюсь главным героем ваших телесных наслаждений на радость своей тоскующей душе.

Прошлая ночь была ужасна и вместе с тем значима: вместо привычной обстановки собственной спальни, мне представилось что я в темницы, а рядом со мной – палач! Он не колебался: кинулся ко мне, приковал, вырвал из меня все нервные узлы, и развесив их на штанге, возле воротничков, выстиранных Палашкой накануне, достал скрипичный смычок!

Он пилил по моим бедным потрохам до утра и вы знаете, я – дурной музыкант, ничего не смыслю в музыке, замер от звуков собственного адажио – это было восхитительно!

Помню, как лежал на полу у кровати и слушая музыку собственной любви, рассматривал предрассветную серость за окном. Но знали бы Вы, какую неземную благодарность я испытывал тогда к своему истязателю – душа моя ликовала, ведь я всё переосмыслил: уничтожив мое тело, мой мучитель, сам того не ведая, сделал для меня невероятное благо – я понял, что испытываю предвкушение!

Я понял: я испытываю предвкушение! Рождающиеся чувства влекут эмоции, которые более никогда не повторятся, ведь всё прочее я нареку послевкусием.

Я самонадеянно затрепетал и уже собрался поделиться с палачом своими мыслями и поблагодарить.

Однако налаженный было контакт вдруг оказался испорчен Сёмкой, петухом.

Этому известному разбойнику незнакомо примерное поведение. А в этот раз его громкий крик разнесся над имением раньше положенного. В отчаянии я схватился за голову, вскочил и начал нервно прохаживаться по комнате – моя догадка, не получившая подтверждения и поддержки, поблекла.

Ажиотаж не отпускал меня до самого обеда, тело требовало ясности. Как бы я ни пытался отвлечься, мне становилось только хуже.

Я усматривал Вас в любом избытке, любом действе. Всё кругом отзывалось мыслями о Вас. Представьте только: в тиканье часов мне чудилось биение вашего сердца, а оконные портьеры шуршали так же, как Ваши подъюбники.

Вид с балкона был мной проклят, ведь холмистые очертания окрестностей повторяли сладостные изгибы Вашей изящной фигурки.

Я старательно избегал всего, что напоминает о Вас, но, окончательно умаявшись и к тому же иззябнув, я совершил ошибку: взялся за кочергу.

Металлическая палка пронзила меня невообразимым желанием, а разворошенные угли полыхнули жаром, схожим с пылом Ваших ласк.

Вы выжгли меня! Меня почти не осталось!

Мой разум мутится, а тело стонет от праздности.

Я усердно пытаюсь отрешиться от мыслей, но справиться с внутренним огнем, увы, не могу.

Прошу Вас, сжальтесь. Если в Вас осталась хоть капля сострадания, если Господь, щедро одарив Вас красотой и статью, не забрал взамен сострадательности, умоляю, ответьте мне.

Ваш преданный Родион.

Любезный Родион Алексеевич!

Едва превозмогая себя ввиду дерзких проявлений Вашей страсти, я всё же решила ответить.

Выбранный Вами способ добиться от меня расположения весьма резок, однако Вы употребляете его всякий раз, отчего я догадываюсь, что иного приема для Вас не существует.

Хочу поделиться с Вами внезапной догадкой. Возможно, мое рискованное предположение подтолкнет Вас подозревать иную природу такой бурной увлеченности. Прошу, Вы должны прислушаться.

Следует отметить Вашу правоту: прошлая ночь выдалась на редкость беспокойной. Но причиной этому стало погодное явление, а не Ваше стремление мной овладеть.

Почему я так думаю? Сейчас объясню.

Вчера к ужину прибыл доктор Бронас.

Вы, должно быть, знаете, о ком я говорю, ведь он гостит неподалеку от Вашего имения. Как мне удалось выяснить, он не раз посещал с визитом Вашу матушку и оказывал ей медицинскую помощь. Какая поддержка требовалась графине Гулявиной, он смущенно не уточнил, однако по его лихому виду и пунцовому румянцу на бледных впалых щеках стало понятно, что помощь получилась вполне эффективной.

Вчера в обед моя тетушка отправила Бронасу приглашение отужинать. Она, точно так же как Ваша матушка, иногда нуждается в целительных методиках, о чем ему и было указано в записке. Он с радостью принял приглашение и прибыл на ужин даже раньше положенного времени. Развлекать его пришлось мне.

Однако наше общение не было бестолковым. Бронас оказался весьма эрудирован. Когда я распознала в нем серьезный умственный кругозор, то поинтересовалась его мнением относительно волнующих меня вопросов и увидела искреннее желание пофилософствовать. Выяснилось, что Фредерик – увлекающийся и любознательный человек. Эти качества побуждают его интересоваться медицинскими открытиями в человеческой сфере, хотя по роду профессиональной деятельности он занят животными.

Думаю, он может посмотреть Сёмку и наладить работу его хронографа, чтобы следующая встреча с Вашим истязателем могла завершиться логичным финалом.

Вскоре мы отправились ужинать.

И после запеченной утки Фредерик поведал увлекательную теорию о влиянии погодных перепадов на внутренние процессы, проистекающие в человеческом организме, справедливо заметив совпадение дождливых и пасмурных дней с плохим настроением, угнетенностью и ипохондрией.