– Ничего себе рефлексы. На этих твоих рефлексах можно так отреагировать, что и в гроб человека отправить. Хорошо, хоть кладбище рядом. Ладно, сиделец, пошли ко мне в хату, там расскажешь, где сидел, как до жизни такой докатился и почему у тебя рефлексы такие жёсткие – руки отрывать незнакомым людям.

Паша попытался взять свою сумку, но Кузьма его остановил.

– Хотя тут идти недалеко, кидай свой баул мне на тележку. Довезу, раз уж ты гость. Хотя гость на кладбище – как-то звучит не очень, не считаешь?

Ерёмин покачал головой.

– Ну, я же пока живой, так что гостить можно где угодно. У нас среда обитания сейчас такая, что на кладбище порой безопаснее, нежели в центре города. Кстати, а чего ты тут копался, насколько я знаю, Новодевичье ведь давно уже официально закрыто?

Кузьма, кряхтя, вывез свою тележку в центр аллеи, и, толкая её вперёд, на ходу принялся объяснять.

– Кладбище, конечно, закрыто, но если есть родственники тех, кто тут захоронен, то можно подзахоронения делать. Ну или за могилками старыми уход нужен, вот и организовали здесь бизнес такой – контору открыли, называется «Помни всегда». Мне же, как сторожу здесь платят копейки, могильщики давно не нужны – городские погребальные конторы имеют своих могилокопателей. Вот я и подрабатываю в такой конторе – она и памятники изготовит, и могилу выкопает, и оградку, и реставрацию. В общем, весь спектр услуг. Так что я тут и смотритель кладбища, и сторож, и могильщик и даже садовник. Работы по озеленению стоят дорого, кстати. А тут вообще работы выше крыши – видишь, как всё разрослось?

Паша кивнул.

– Да вижу. Я потому и пришёл сюда, что кладбище это – заброшенное. Я только сегодня прилетел из Португалии. Так что ночевать мне негде, денег тоже кот наплакал… А, как я тебе говорил, среда обитания сейчас здесь самая спокойная. Нет, возможно за восемь лет, что я тут не был, стало спокойнее, но, когда я тут жил, всякое бывало. В общем, пока осмотрюсь, пока обживусь…

Кузьма внезапно остановился.

– Нет, тут уж ты извини. Переночевать сегодня устрою, но дальше ты уж, мил человек, сам как-то устраивайся. Не я тут банкую, у меня начальство есть и напарники. Они сегодня загулять решили, так что я один здесь. А завтра эта троица подвалит, да ещё с похмелья – начнут тебе пытаться диктовать условия, да строить тебя. Ты же, как я погляжу, мужик резкий, поломаешь кого-то, потом снова сядешь, но уже здесь, у нас. Оно тебе надо?

Паша грустно улыбнулся и покачал головой.

– Спасибо, что предупредил. Конечно, ты прав, не нужны мне проблемы. И на том спасибо, что на эту ночь приютишь, завтра будет день – будет и пища, разберусь, что к чему. Опять же, в нашем посольстве отметится надо. Документы получить. Я же сейчас как бы только наполовину гражданин России, а так… В общем, поехали, а то холодно что-то…

Они двинулись дальше ко входу на кладбище.

Административное здание было и конторой, и мастерской, и жильём одновременно. Кузьма подкатил тележку к дальнему входу и оставил её там стоять.

– Завтра уже мусор выкину, всё равно сегодня все могилки не успел благоустроить, еще время будет.

Он достал ключи и открыл одну из дверей.

– Заходи, Святой Йорген, в эту святую обитель, не побрезгуй.

Паша хохотнул.

– Да ну тебя, скажешь тоже. Я давно уже ничем не брезгую, да и брезгливости у меня после тюрьмы давно нет.

Кузьма вопросительно уставился на своего гостя.

– Ну, про тюрьму я понял, а что – в Европе разве тюрьмы не лучше наших? Я по телику смотрел, там у вас и телевизор, и душевая кабина, и все удобства – типа диван или кровать с ортопедическим матрасом. В общем, лафа, а не отсидка!

Паша, разуваясь и положив в угол свой рюкзак и сумку, удивлённо посмотрел на Кузьму.

– Не знаю, что и где ты смотрел, но лафы никакой у меня не было. Судебная система Португалии, чтоб ты знал, является одной из самых жестких в Европе. Я тебе скажу, что португальские заключенные отбывают наиболее длинные в странах Европейского союза сроки. И если, например, та же Швеция тратит 359 евро в день на одного заключенного, то скупердяи из правительства Португалии выделяет на них только около 41 евро в день. А это и еда, и одежда, и постельное бельё, и много чего ещё. Пообедать там в самом дешёвом кафе стоит 5 евро. А нормальный такой обед – это уже 10 евро. Вот и считай. А вообще, скажу тебе, что любая тюрьма – это уж никак не лафа. Даже для тех, для кого тюрьма – дом родной…

Кузьма тоже разулся, снял свою куртку и жестом показал Паше на санузел.

– Так, ты это – давай мой руки, я сейчас сварганю ужин. Ты как – выпить хочешь?

Паша кивнул.

– В принципе, не откажусь. Хотя водку я не пил уже лет двадцать…

Кузьма присвистнул.

– Ты что, так долго сидел?

Паша улыбнулся.

– Да нет, что ты. Просто как-то обжег связки водкой, не рассчитал… С тех пор только коньяк пил. А в Португалии к портвейну местному пристрастился – классное вино, и пьянит, и полезно для здоровья.

Кузьма засмеялся и хлопнул Пашу по плечу.

– Ну ты эстет – портвейн тебе подавай, коньяк. Короче, «Бехеревку» уважаешь? У меня початая бутылка есть, я эту настойку употребляю, а водку сам не пью – не люблю.

– Да, уважаю, уважаю…

Паша кивнул и пошёл мыть руки.

За столом разговор пошёл живее. Конечно, разносолов не наблюдалось – было бы наглостью ещё и перебирать харчами. Но картошка в мундирах, солёные огурчики, домашняя колбаска вызвали самый настоящий восторг у гостя из Португалии.

– Ну, Кузьма, удружил и угодил одновременно, смотри, я в долгу не останусь. Как немного устроюсь, обязательно ещё раз приду в гости, но уже со своим угощением! – еле прожевав очередной кусок, вымолвил Паша.

– А за это не грех и выпить, слава тебе, Господи – во славу твою, к вящей радости, а не ради греха! – провозгласил работник лопаты и метлы.

Когда был утолён первый голод, возникла потребность в светской беседе.

– Ты, Кузьма, как тут за столько лет не спился? Насколько я знаю, кладбищенские работники крепко закладывают, – осторожно поинтересовался Паша.

– Ты прав, закладывают. Мои напарники – такие вахлаки, прости, Господи! Среда эта чуть не засосала, Вера в Господа спасла. Ну и увлечения разные, – дипломатично ответил Кузьма.

– Да уж… Как там говорил один поэт… – Паша наморщил лоб. – Дай вспомню… А, вот…

Он вытянул вперёд руку в шутливом жесте и стал декламировать:

Нелегко осилить одному…– Вне среды поэтов не бывает Ни в Ельце, ни в Киеве – нигде. И, когда печаль одолевает, каждый сильно тянется к среде. Там всегда найдется для беседы. Кто-нибудь ровесник по уму, Ибо все сомнения и беды

Кузьма внимательно посмотрел на гостя и неожиданно продолжил:

Ты, да я, да Лермонтов, да Блок!»– Можно сесть и выдохнуть устало В расписной знакомый потолок, «Боже мой, как мало нас, как мало!

На лице у Ерёмина было написано такое неподдельное удивление, что Кузьма захохотал, потом снова достал бутылку с «Бехеревкой» и разлил по кружкам – бокалов в кладбищенской сторожке отродясь не было.

– Елена Казанцева, поэтесса и бард, знавал её. Я вообще одно время с бардами тусовался, а потом откололся от них… – сказал, выпив, Кузьма.

И потом, отвечая на немой вопрос Паши, продолжил:

– Фальшивые они. Поют про любовь и верность, а сами блудят, поют про товарищей и дружбу, а сами гадят друг-другу исподтишка, интриги плетут. Злословят друг на дружку за спиной, завидуют. А уж про Родину сколько спели… Но, случись война – первые побегут туда, где жопу свою можно укрыть! Так что я иногда читаю их стихи, слушаю песни, но больше интересуюсь настоящей поэзией. Лучше Ахматовой или Ахмадулиной ни один бард ещё не смог сочинить. Все эти визборовские «лыжи у печки стоят» так и остались костровыми песнями…

Паша кивнул головой, но всё же решил возразить:

– Ну, барды – согласен, знавал их, тоже одно время в горы ходил, все эти песни у костра… Но вот насчёт поэтов ты не прав – много сейчас есть современных поэтов, интересных. Вот послушай…

Паша снова наморщил лоб, вспоминая, затем прочитал:

– Часть недоигранной мелодии,

Остывший желтый серпик месяца.

Потерянный конец истории

Мой ангел скоро перебесится…

Кузьма помолчал, затем спросил:

– Очень здорово написано. А кто это написал?

Паша помотал головой. Почему-то, когда он читал эти строки, вдруг сами собой слёзы появлялись у него на глазах. Он не думал, что воспоминания вот так внезапно смогут рвануться из самых потаённых уголков души, куда он их старательно заталкивал…

А потом они сжали его горло, и ни вздохнуть, ни охнуть…

Глава третья. Мой ангел скоро перебесится…

Это была даже не любовь. Точнее, не совсем любовь. Или не только любовь. Это было какое-то наваждение.

Паша тогда не только занимался альпинизмом и ездил в горы – он ещё внезапно обнаружил у себя талант певца и поэта. Сначала он стеснялся показывать свои стихи, но под влиянием старших товарищей, взяв в руки гитару и научившись на ней играть, вдруг стал сочинять песни. Свои песни. А когда осмелился спеть их однажды у костра, с удивлением увидел, что его песни людям нравятся. И даже очень нравятся. Так постепенно Паша вырвался из узкого круга костровых исполнителей и дорос до фестивалей авторской песни. А потом стал лауреатом нескольких таких фестивалей. В общем, кочевая спортивная жизнь плавно переросла в кочевую жизнь барда. Правда, альпинизм Паша к тому времени уже забросил, выполнив по скалолазанию норматив кандидата в мастера спорта, а вот сочинительством увлёкся не на шутку. И вот на одном из таких фестивалей авторской песни в Крыму он встретил ЕЁ.

На этом бардовском фестивале Паша, как всегда, выступал со своими песнями. Точнее, принимал участие в конкурсном концерте. Он тогда ещё не стал известным автором-исполнителем, но уже снискал популярность в тусовке и его имя стало мелькать в афишах небольших концертов авторской песни в разных городах бывшего Советского Союза. Денег эти концерты почти не приносили, но известность и популярность того стоили. Потому что постепенно его стали приглашать выступить всё чаще и чаще.

Вечером, после фестивального концерта, его пригласили попеть у костра в одном из палаточных лагерей. И вот во время своего вечернего выступления он и познакомился с ней.

В сущности, ничего в этой девушке такого не было. Он даже сначала и не заинтересовался Машей – так её звали. И только когда он узнал её фамилию, что-то в его сердце ёкнуло. Потому что фамилия у неё была очень нежная – Зайкина. Маша Зайкина. И сама она была очень нежная, даже, можно сказать, трепетная. Смешно получилось – Маша и Паша. Они сидели рядом после его выступления, и Маша что-то взахлёб говорила Паше, хвалила его песни, рассказывала о себе, о своих друзьях, с которыми она приехала сюда. Поначалу девушка привлекла Пашу вовсе не своей экзотической красотой – неброской, но очень запоминающейся, не умением много и быстро говорить, словно щебетать, и даже не своим голосом – Маша прекрасно пела и вообще училась в консерватории на композитора. Просто она была необычайно милая и мягкая. С ней было легко и свободно. А ещё она была очень умная. Потому что всё своё детство провела с книгами – также, как и Паша. У них сразу же нашлись и любимые авторы, и любимые книги. А потом пошли поэты, потом – фильмы, потом театр, живопись, музыка… Проговорили они почти всю ночь – ходили по ночному черноморскому побережью, и говорили, говорили… И даже не подумали о том, что можно, например, искупаться. Голышом. Ночью ведь так часто парни и девушки купались вместе голыми в Чёрном море. Особенно на фестивалях авторской песни, которые проходили в Крыму. Традиция…