– Мне не говорили, так-то, – сказал он, глядя на красноглазого паренька, который задумчиво глядел на переливающийся зелеными огоньками браслет.

– Плохо, – Игорёк руку опустил и широко улыбнулся. Только теперь Стас обратил внимание, что и у него клыки имеются. Длинные. И выглядывающие из-под верхней губы иглами. – Но это ничего… выясним. Обязательно.

Глава 15
Где проходит конкурс женихов

Я смотрела на серо-белых, серо-голубых, фиолетого-голубых голубей, просто голубей. Местами это были воробьи. Которые клацали своими маленькими губами пережевывая хлебное крошево.

К вопросу о том, почему не стоит покупать квартиры рядом с химкомбинатом.

Лес расступился, и теперь, идя по узкой тропинке, Земеля кожей ощущал готовность зеленых стен сомкнуться и раздавить его.

Вот так-то просто.

Раз и…

Под ногами шевелились корни, словно странные уродливые черви. Рядом, перепархивая с ветки на ветку, скакала сорока. Птица то и дело принималась трещать, и излишне резкий её голос пугал.

Ерунда какая.

Это ж просто птица.

А лес… и лес – это лес. Деревья. Дело не в них, но в Лешем. Эта тварь сильна, но Земеля Лешему не враг. Договор он выполнил. Женихов вон привёл. И сам идёт. А для нечисти слово – не пустой звук. Так Хозяин пояснил.

И дар свой прислал.

Вот аккурат накануне и прислал.

Земеля прижал рукой сумку, сквозь тонкую кожу пытаясь нащупать этот самый дар. Странный, конечно, донельзя. Скомканная грязная тряпица, которую он, как и было велено, завернул в платок, при церковной лавке купленный. В первую минуту Земеля даже подумал, что господин издевается, потому что этот обрывок то ли рубашки, то ли просто старого кухонного полотенца на дар никак не тянул, но…

Господин явно знал о происходящем больше Земели.

И про платок повторил трижды.

Ещё и доплатить пришлось, чтоб заворачивал не сам Земеля.

И значит, был какой-то смысл. Тайный. Глядишь, Вран Потапович и смилостивится, пояснит неразумному. Дураком обзовёт? Пускай. Земеля и дураком побудет, главное, чтоб выжить.

А там, глядишь, не только выживет, но и прибыль получит.

Как знать…

Загудели вековые ели. И ведь лес-то по сути пригородный. Откуда в нём взяться таким, прям как со старой открытки, огроменным елям с широченными колючими юбками? А они вон есть. Стоят, растопыривая лапы, солнечный свет закрывая. И потому-то здесь, внутри, сумрачно и влажно. Пахнет мхом, сырой землёй.

Зверями.

И снова кто-то что-то лепечет из этих, бестолковых. А что, неужто думали, что долги их Земеля просто вот так, за красивые глаза спишет? Точно думали. И теперь того и гляди побегут. Может, уже бы побежали, да только тропа из сплетёных кореньев, которая сюда вела, сзади пропадала. Земеля оглянулся и даже не удивился, поняв, что нет за спиной тропы.

И знание пришло, что не выберется он отсюда, если не будет на то позволения лесного хозяина.

– Почти уже, – Вран Потапович остановился и огладил ветки-волосья, а потом крутанулся и превратился в человека. Вроде как. Высокий, статный, одетый по древней моде в зеленый кафтан да штаны пузырями. Кафтан тот широким жёлтым поясом перепоясан, на ногах – сапоги красные, с носами острыми, загнутыми. Земеля сразу и не понял, что с ними не так. А пригляделся – левый сапог на правой ноге, а правый, наоборот, на левой. В руках же Врана Потаповича посох появился длинный, с загогулиной наверху.

На голове – шапка высокая, вроде тех, которые киношные бояре носят.

– Дочка у меня славная, хозяйка, каких мало. Да только не место ей тут, в лесу диком. Так что, ступайте, добры молодцы. Кто сердце девичье тронет, тому она женою и станет.

– А… – белобрысый поднял руку. – А отказаться можно? Так-то я подумал, что мне и льготных условий достаточно, чтобы…

– Сгною, – прошипел Земеля, чувствуя, как щёки заливает краска.

– Экий… купец трусливый, – Вран Потапович головой покачал и взгляд его – глаза остались нечеловечьими, округлыми – задержался на Земеле. – Что ж ты, мил человек, обмануть меня вздумал? Привёл, кого не жалко, стало быть?

– Нет… просто… сейчас люди такие пошли. Никому нельзя доверять.

– Сказал вор, – тихо в сторонку произнёс Шикушин. И добавил: – Куда идти? Тропой?

– А то… один годен.

– Я… я тоже готов, – второй одёрнул костюм. – В конце концов… какая разница…

– А я не пойду! Вы права не имеете! Вы… – белобрысый попятился.

– Не иди, – махнул рукой Вран Потапович. – Кому ты, беспутник, надобен с водою в жилах-то. А вот ты его и заменишь.

Палец ткнул в Земелю.

– Холост же?

– Холост, – Земеля мысленно дал себе слово, что не забудет, ни унижения, ни того, что последует дальше. – И готов, если твоя дочь пожелает.

– Гнилой, но не трус… что ж… тогда иди вон, – Леший указал на тропу, что пролегла меж каких-то совсем уж несуразно огромных елей. Да не бывает таких в природе!

Не бывает!

– Поспешай. А я уж следом. Мне туда только и можно, что по следу человечьему, живому.

Земеля стиснул зубы. Ладно. Если надо, он пойдёт… и женится. Почему бы, собственно говоря, и нет? Может, конечно, дочка у Лешего ещё то страшилище, да… жена – она не для любования. Потерпит как-нибудь. С другой стороны, Леший силён. Может, если и не сильнее Хозяина, то и не слабее.

И силу эту можно использовать да с выгодой. Значит, что? Значит, надо улыбаться… бабе, если так-то, немного надо. Улыбка. Пара добрых слов, а там оно и видно будет.

Гудели и поскрипывали дерева, где-то там, над головой, ухнула сова.

Или Филин?

Вспомнился Филин и как-то… а может, тут он где-нибудь? Шёл вот, забрёл и с концами? Логично же… чуялось, скажи Леший слово своё, и самого Земелю не найдут. А удобно, если так-то. Нет тела, нет дела… и с должниками работать веселее станет, если в перспективе.

Тропинка вывела к забору.

Такому, высоченному, в два человеческих роста, из неошкуренных брёвен поставленному. Наверху брёвна стёсаны, заострены и черепами украшены. Земеля аж попятился. А этот, в костюме, вовсе всхлипнул и креститься начал. Как его фамилия-то? Главное, читал же документы, собеседования проводил, выбирая, а вот, вылетело из головы.

Что игрок заядлый, так это Земеля помнил. А вот фамилию или имя…

– Господи, господи… что это?

Над воротами, мхом поросшими, висел огромный бычий череп, глаза которого светились. Зеленью отливали и огромные рога, расходившиеся полудугами. Это что за зверина-то была… справа от него, кажется, виднелся и медвежий.

Слева – волчьих целый выводок.

А дальше… человеческий? Земеля моргнул, надеясь, что ему примерещилось, но череп никуда не делся. Точно человеческий, стало быть, людьми лесная нечисть не брезгует. И… и что это даёт?

Перспективу.

С небрезгливыми работать легче. Главное теперь, чтоб собственный, Земели, череп на этом заборе не оказался. И, затолкав шепоток страха, решительно зашагал к воротам. А у них уже замер Шикушин, задрал лысую башку, бычий череп разглядывает.

И ни страха, ни удивления, будто каждый день такое видит. Вот это нервы у человека.

– Ведьма… я не пойду туда, тут ведьма! – нервный шёпоток за спиной раздражал. Но Земеля заставил себя сдержаться.

С ведьмой в жёнах придётся тяжко, но выгода…

– Сам ты ведьма, – раскатисто пробасил Вран Потапович, неспешно приближаясь к забору. Шёл он и вправду по следам, которые ярко на мху пропечатывались. – Ягинья она. Потомственная. В матушку пошла. И красавица такая же.

А на воротах лебеди вырезаны, но какие-то неправильные. И ведь не скажешь, что не так. Просто глядишь на этих лебедей и жуть прям до костей пробирает. С чего? Раскинули крыла, летят по-над полями, по-над лесами…

Рука потянулась к створкам.

– Погоди, – Шикушин перехватил. – Постучаться надо. Невежливо так с ходу ломиться.

Вежливо. Не вежливо. Совсем страх потерял? Но Шикушин дважды стукнул по лебединому клюву и на третий раз створки со скрипом раздались в стороны.

– Я туда не пойду! – взвизгнул этот, в костюме. – Я не хочу туда… я не…

За воротами клубился туман. И вроде бы не такой, чтоб совсем уж непроглядный. Нет, видать и дом из бревен сложенный, высокий такой, с тремя крышами. Терем. Точно. В кино такие показывали. В них ещё бояре сиживали. И боярские жёны с дочерьми. Видно и часть двора. И ручеёк, что лёг водяною нитью аккурат поперек ворот, и мосток, через него перекинутый, горбатенький.

Шикушин первым на него ступил. Замер, будто прислушиваясь к чему-то. Мосток махонький, игрушечный почти. Небось, раздавить боится. И туман приходит в движение, расступается. Вот и вторая нога. Выдох какой-то судорожный. Видать, не всё просто с мостом этим.

А потому Земеля и решился, перепрыгнул через ручеёк, разом на той стороне оказавшись. И правильно сделал. Туман расступился. Двор… странный двор. Снаружи-то не так он и велик, а изнутри если смотреть, то и футбольное поле влезет.

И не одно.

И газончик зеленый тоже ассоциации навевает. Правда, ходят по этому газону не футболисты, но птицы, то ли гуси, то ли лебеди. Земеля не очень в птицах разбирался, только отметил, что конкретно эти – здоровущие. И смотрят недружелюбно.

Выкатили глаза-бусинки, выпялились.

Шипят, переговариваются.

И Шикушин через мостик перебрался и тоже озирается. Нет, если его выберут, то… то с Лешим можно будет иначе сговорится. Хорошо бы…

– Эй, Ялинка, – голос Врана Потаповича звучал приглушённо. – Выходи. Встречай женихов.

В ответ загоготали-засмеялись гуси-лебеди, а потом смолкли, повернули к людям головы. А после скрипнула дверь. И на крылечке показалась девица.

Дочка Лешего?

Разве что в мать пошла. Ей бы, такой, в модели или там актрисы, а не в лесной глухомани прятаться да птиц пасти. Высока, стройна, и тряпьё это с закосом под старину, ничуть не скрывает ни стройности, ни округлости в нужных местах. Лицо узкое, бледное до синевы.

Волос чёрный и гладкий.

Длинный. Это хорошо. Стриженых баб Земеля не понимал. А тут коса – косища даже – с его руку толщиной. Распусти такую… он сглотнул, столкнувшись взглядом. Глаза у неё холодные, что камень. И зеленью отливают, прям как рога того быка…

– Женихи, стало быть, – голос льётся мёдом и на какое-то мгновенье появляется желание не то, что поклониться – на колени упасть. Да удержался Земеля.

Не хватало.

Колдунья она? Или магичка? Не важно. Баба должна нутром чуять, где её место. Тогда и дома порядок будет. А Шикушин вон, несмотря на свою крутость, согнулся в поклоне.

– Давненько тут женихов не было… – произнесла она этак, презадумчиво. – Я уж и подумывать начала, что повывелись богатыри уже…

И на забор глянула.

На череп человеческий? Пугает. Бабы – ещё те фантазёрки.

– Что ж молчите, женихи-то?

– Так, – Земеля выдохнул. – Слова утратили от красоты твоей, хозяюшка. Столько лет живу, думал, что всё видел, а теперь вот понял, что ничего-то я не видел…

– Говорливый, – в руках девица держала кривую палку, увенчанную мелким черепом. Вот с этой готикой, конечно, придётся что-то делать.

Ладно, лес. В лесу, небось, её никто и не видит, а вот в городе уже не поймут.

– Это от волнения… ночь не спал, о тебе думал, – бабы ушами любят, и тут не важно, нечисть она или человек, главное, что улыбаться надо да говорить побольше. Дальше уже она сама себе всё, чего нужно, досочинит. – Теперь же, увидевши, вовсе сон с покоем потеряю.

– А ты что скажешь? – она повернулась и подошла к Шикушину. А вот идёт так, на палку свою опираясь, да прихрамывая отчётливо. Калека?

Разочарование было острым.

Обидно.

Такая красивая, а калека… хотя, может, если целителя нанять? Хороший целитель со многим справится способен. Дорого станет, но с другой стороны, а если Лешему намекнуть на расходы, которые на плечи Земели лягут? Пусть возмещает, раз такой любящий родитель.

Тут двойную выгоду поиметь можно.