– Обязательно ошибётесь и не по разу. И до самой смерти ошибаться будете.

Как-то это не особо вдохновляет.

– Я тоже по сей день ошибаюсь, хотя, казалось бы.

Странно это. Она ведь вон, старая и мудрая, а так говорит… хотя, наверное, потому что мудрая, и говорит. Признать свою ошибку непросто. Ульяна это знает.

– А если… если ошибка будет такой… такой… непоправимой? Чтобы… и всем плохо станет? Я вон Филина в козла превратила!

– И? Недовольства он не проявляет.

– Так он! А если кто другой… и вот я тут людей прокляла. Правда, не уверена, что получилось. Там так… размыто было. Они девушек продавали. За границу, – Ульяна забралась на лавку с ногами и села, скрестив их по-турецки. – Там целая схема, если так-то и… и один в полицию отправился, на нём точно проклятие. Я его увидела. Но отправился не поэтому, а потому что Ляля его послала.

Бабушка кивнула.

А рассказывать так сложно. Ульяна никогда не умела говорить, чтобы внятно. То есть в университете ещё получалось, но там же просто или пересказ, или вот реферат, или работу какую. А тут про жизнь. Про жизнь рассказывать, выходит, сложнее, чем про формулы Ретта-Конева и их применение для ускорения алхимических реакций.

– Вот, – выдохнула Ульяна. – И теперь… не знаю. Как это? Скажется на мне?

– Всё, что ты делаешь, как и всё, чего ты не делаешь, на тебе сказывается, – спокойно ответила бабушка. – И только ты сама можешь понять, как. Что ты чувствуешь?

– Не знаю.

– Хорошо… тебе жаль их?

– Их?! Нет, – Ульяна покачала головой. – Филина… тут да, наверное, я слишком… но он ведь угрожал. И… и как с ним быть?

– Поговорить?

– Он же козёл.

– И что? Никита тоже не человек, но ты ж понимаешь? Даже когда он не словами разговаривает.

– Да? – Ульяна задумалась, пытаясь припомнить, было ли такое, чтоб Никита разговаривал не словами, а она всё равно понимала. Почему-то ничего подходящего не вспоминалось.

– Да. Ты ж ведьма. Просто ты до конца в это не поверила.

– Значит, я могу понимать животных?

– Не всех. Да и всех тебе не надо.

Пожалуй что. Если понимать всех, то это с ума сойти можно. Ульяна попыталась представить, что будет, и затрясла головой. Мало того, что комары над ухом звенят, так ещё теперь в этом звоне смысл будет.

– Я… я хотела им смерти, – призналась она. – Мучительной и долгой за то, что они сделали. Это ведь… это даже хуже, чем если просто украсть и продать, как с Лялей собирались там, на парковке. Или со мной. Они же… они говорили, что любят. Играли в эту любовь, а потом вот… и я хотела их убить.

– Но ведь не убила?

– Нет. Но я бы могла?

– Могла. Ты сейчас многое можешь, – согласилась бабушка. – Твои силы раскрываются, и источник помогает, он того и гляди проснётся, и тогда сил у тебя хватит не то, чтобы с полдюжины человек проклясть, но и на то, чтоб реки вспять повернуть.

– Зачем?

– Откуда я знаю. Вдруг да захочется? – и бабушка лукаво улыбнулась.

Ульяна, прислушавшись к себе, убедилась, что пока столь странных желаний у неё не возникло. Реки? Пусть себе текут, как положено. Леса растут. Луга буяют и в принципе… в общем, чтоб как оно и раньше было.

– А если бы я не сдержалась? – уточнила Ульяна.

– Тогда было бы плохо.

– Я бы стала тёмной ведьмой?

– Боишься этого?

– Не знаю. Звучит страшно. Но я начинаю думать, что… может, это, конечно, глупость… хотя что тут умность. Я просто не знаю ничего о ведьмах. О том, какие они должны быть. И если так, то… если матушка тёмная, но вы с этим ничего не делаете, то… то это же не просто так, верно?

– Верно.

– И всё сложно?

– Именно.

– Вот именно, что хотелось бы знать больше. А ты не рассказываешь.

– Так ты и не спрашиваешь, – бабушка погладила нитки. – Бегаете всё где-то, носитесь, что оглашенные. Но так-то да, тёмные ведьмы тоже миру нужны.

– Они злые? Как матушка?

– Матушка твоя злая не потому, что тёмная ведьма. Скорее уж просто характер такой.

– Какие они бывают, ведьмы?

– Уль, – в окне появился Данила. – Там у нас чемпионат по шахматам! А потом военный совет. Ты идёшь?

– На шахматы – нет, а на совет постараюсь. Вы там только не подеритесь.

– Да ну, какая драка. Так, лёгкие дружеские разногласия. Кстати, Антонина Васильевна, ваш козёл жульничает!

– Так ведь козёл, – пожала плечами бабушка. – Какой честности ты от него хочешь?

– Ну да… действительно. Что-то я не подумал. Ладно… вы тут… всё в порядке?

– Просто разговариваем.

– Чаёк вот поставим. Самоваром. За чайком и советоваться будет проще.

– Это точно.

И Данила исчез.

– Хороший мальчик, – сказала бабушка. – И демон этот… как не демон.

– Он Эльке нравится. Кажется. Я не уверена. Но они друг другу подходят. Хотя… не знаю. Сами пусть решают.

– Именно. И хорошо, что ты это понимаешь.

– Как не понять-то?

– Обыкновенно. Чаще как раз и не понимают. И ладно, когда просто люди, хотя и они способны дел наворотить всяких, но вот если ведьма, то такое непонимание дорого стать может. Причём не со зла даже. Чаще это вот непонимание наоборот, идёт от желания причинить добро. Вот, скажем, приходит юноша и говорит, что любит девицу некую больше жизни. Что всё-то для неё сделать готов, хоть звездочку с неба снять, хоть луну из колодца вычерпать. И плачется, бьёт челом, что без девицы оной жизнь ему не мила. А ведьма глядит, что и девице он вроде как не противен, что поглядывает она на него с интересом, да без особое страсти. Вот и решает, что отчего б и не помочь влюблённым?

– Привораживает?

– Есть разные способы, но да… приворотами тоже можно. И вот уж у них любовь да согласие, брак, детки пошли. Но только ладу в семье нет, потому что, получивши свою ненаглядную, юноша вдруг понимает, что не того хотел. Что она его влекла, когда была далека да недоступна. А вот своя, под боком, и надоела уже. И вовсе у него новая любовь случилась, которая тоже такая, что прям сил нет устоять…

– Вот… сволочь!

– Именно. А девица и не понимает, что не так. И остаётся одна, с разбитым сердцем… и хорошо, когда одна, а то случалось, что и с детьми. И всякое случалось. Так что старые ведьмы в дела человеческие стараются не лезть, потому как, что ни сделай, всё одно виноватою останешься.

Бабушка поднялась и, оглядевшись, велела:

– Самовар несите.

И по ногам словно сквозняком потянуло, правда, тёплым. Краем глаза Ульяна уловила движение, но такое смазанное, которое будто и было, а может, совсем его даже и не было.

А на столе появился самовар.

Вот только что не было, а тут раз и возник.

– Учись, девонька. Домовые в твоём доме живут.

– Да, но…

Как сказать, что Ульяна понимает, что они живут, только это всё равно в голове не укладывается. Наверное, слишком много всякого-разного в последнее время случилось, и вот оно до сих пор всё в голове и не укладывается.

– Прикажи показаться.

– Покажитесь, – послушно сказала Ульяна.

И ничего не произошло.

– Не чуешь ты за собой силы пока, – бабушка покачала головой.

– А как надо?

– Покажитесь, – произнесла она вроде бы и спокойно, но так, что Ульяна и дышать перестала. А над полом заклубился туман, складываясь в нечто… человекоподобное?

Точка, точка, огуречик…

Как будто детские рисунки ожили. Такие вот, нелепые, угловатые и напрочь схематичные. Только и понятно, что у этих, сплетенных из тумана и теней существ, есть руки, ноги и головы. И что одно из них – женского роду, потому что в стороны торчали две косицы.

– Идите, – разрешила бабушка. – Им тягостно в мире людей быть.

– Они… недовольны, – Ульяна вдруг поняла, что теперь, увидев домовых, ощущает их присутствие, которое вроде бы и нигде конкретно, но и везде.

– А то. Не любят переселяться. И дом этот давно от хозяйской руки отвык. Да и ты… домовые – создания полезные до крайности. Но и опасные.

– Чем?

– А вот тем, что, если другого хозяина в доме нет, то они сами себя таковыми считать начинают. И тогда уж не служат, а пытаются заставить других служить. И дом становится злым.

– Это как?

Самовар сам собою наполнялся водой. Странно было смотреть, как плывёт кувшин по воздуху. И как на столе появляются тарелки и миски. Вот в одну, закружившись вихрем, легли сушки. А другая наполнилась пряниками. Запахло сладко, вареньем.

– А так, что силы он тянет. Людям в нём находится муторно. Сны дурные мучают, предчувствия. А то и начинают люди меж собой лаяться, по любому поводу. Мужики пить принимаются, потому как над пьяными у нежити сил нет. А во хмелю, на дурную голову, творят всякое-разное. И дом скрипит, меняясь. И домовые тоже… из иных мавка вылупиться способна. Они это знают. И боятся.

– Как-то… необычно.

– А то. Потому и надобно, чтоб ты себя хозяйкой тут почувствовала. Сама. И тут я тебе не помогу.

– Как и с источником?

– Как и с ним.

– Мама… она знала про источник?

– Знала, конечно. Искать, думаю, ходила.

– Не нашла?

– Так это ж не ручей, который в камнях прячется. Он, как вот домовые, сам не здесь. И покажет себя не всякому.

– Только доброму?

– Чтоб всё так просто было, девонька. Добрый, злой… это наше понимание, человеческое. А уж как источник выбирает, кому открыться, тут не угадать. Нынешний не одну сотню лет спит. Уже, говоря по правде, подумывали, что вовсе он ушёл…

На столе появлялись какие-то плошки и плошечки.

С сушеными ягодами.

С сахаром белыми кубиками. С баранками и крендельками, которые тоже из воздуха появлялись.

– Так ведьмы… какими они бывают? Чем светлые от тёмных отличаются? И почему вы матушку не остановите?

– Стоять! – вопль Данилы заставил Ульяну подпрыгнуть. – А ну выплюнул! Фёдор Степанович! Вы ж взрослый человек! Играйте честно!

– Сила, Улюшка, она просто есть. Вот как железо. Из одного куска можно сделать узорочье, которое не хуже золотого будет по красоте-то, из другого – меч, а из третьего – плуг. Понимаешь? Так вот и сила. Одна будет ею людей исцелять да проклятья снимать, а другая – насылать.

– Это же плохо… проклятья насылать, – сказала Ульяна и задумалась. – Тогда получается, что я тёмная?

– Разве?

– Но я ведь проклинала…

– И светлая проклясть способна, и тёмная – исцелить. Просто кому-то одно легче даётся, а кому-то – другое. У ведьм ведь и таланты разные. Кто-то вот землю слышит и может сделать так, чтоб родила та щедро. Кто-то лес от огнёвки или иной напасти заговорит. Или вот воду услышит да поправит неладное. Кто-то со зверьём ладит… просто одно даётся легче, чем другое.

– Тогда совсем не понимаю!

Бабушка вздохнула. Ну вот, сейчас скажет, что Ульяна дура. Или не скажет, но подумает. Вон она как смотрит. Матушка тоже так смотрела, и ещё с насмешкою, от которой порой было больнее, чем от слов.

– Ох, видать, не умею я объяснять, – бабушка покачала головой. – Не с того начала. Смотри, мир велик. И в нём всякое встречается. Есть тьма, и есть свет. И то, и другое миру надобно. Это понимаешь?

Ульяна кивнула.

Вроде бы пока да.

– Вот и получается, что одним проще брать силу тёмную, а другим – светлую. Но ни та, ни другая не во вред человеку. Уж как эту силу ведьма использует, сугубо на её совести остаётся. Тем, кто хорош в проклятьях, их и снимать проще. А тот, кто исцелять умеет, сможет и обратное.

– То есть, ведьмы делятся по силе? Так? В первую очередь. Светлые и тёмные. А уже во вторую – по тому, как эту силу используют. Во благо или во вред людям.

– Миру, – поправила бабушка. – В первую очередь миру. Люди – это уже после, это уже совсем другое. Ясно?

Не очень. Но Ульяна разберется.

– Тогда, – разум выцепил главное. – Я пока не различаю силу тёмную и светлую. И если так, то какую использую?