Да, уже неделю дожди хуя*т, так что она просто валяется на диване и ест мороженое.

И ждет.

Как и я.

Я вижу, что Алёна уже мечтает разродится, но у нас еще неделя впереди, не меньше. Так сказал ее врач.

– Я сам дома буду, – сообщаю Вадику.

– Да? – с надеждой пищит Алёнушка, глядя на меня снижу вверх.

Целую ее плечо и подтверждаю:

– Да. Эту неделю всю дома буду.

Ну твою ж мать. Опять слезы? Да, я решил побыть с ней, потому что знаю, как она мается. Она целый, сука, месяц на сохранении пролежала, я чуть от тоски не подох. Если бы мне пришлось целый месяц на больничной койке жить, я бы повесился, но моя Алёнушка как американский солдат: надо – значит, надо.

Пока ее не было, я на стены кидался. Просто нереально, как я привык к тому, что она всегда рядом.

Как я жил без нее?

Да хрен знает.

Было много гастролей, да и возраст был другой. Я бы мог сказать, что время летело быстро, но это не так. Все значимые события в своей жизни я могу перечислить по щелчку, и за последние годы их случилось не мало. В том числе, событие, которые сидит сейчас передо мной.

У меня столько всяких баб было, и все как размытое пятно. В плане ощущений. Хотя порой секс был десятибальный, этого не отнять. Они на меня вешались, я и двух слов сказать не успевал. С возрастном все это надоело. Я их уже в миг читал от и до. Знал, что им всем от меня надо. Кому-то секс, но большинству «секс с перспективой». Многие рассчитывали на предложение вроде «семья по расчету». Я не ждал любви большой любви, просто не тянуло на семью с посторонним человеком.

Была еще Вера. Вера другая. Верины мотивы у меня как на ладони. Быть со мной, даже несмотря на то, что нам не очень комфортно. Да х*ли, притремся. Мы, что ли, первые? Возможно, лет в двадцать пять я бы клюнул на подобные доводы, но, слава богу, в тот период мне было не до Веры, иначе к тридцати пяти я бы обнаружил себя с кучей детей и посторонней женщиной в качестве их матери. Как ни крути, а я предпочитаю все настоящее.

Когда Алёнушку в том туалете увидел, вообще внимания не обратил. Просто еще одно лицо, причем не самое ходовое. Одета она была как куль, так что физические параметры я и оценивать не стал. Я ее даже не воспринял как женщину. Вплоть до того момента, пока она не начала тому менту ситуацию описывать. Если бы у меня была возможность ржать, я бы ржал. Смотрел на нее и думал о том, что она ну вообще из другого мира. Ну вообще не в моем вкусе.

Она – обычная.

Но, бл*ть… почему мне так она нравится?

Когда вызвала такси домой, такая вся уставшая и деловая, осознал, что это какое-то неповторимое явление в моей жизни.

Вспоминаю, как она посматривала на меня. Как пыталась скрывать влечение.

Бл*******.

В сочетании с тем, как моя девочка показывала «зубы» – атомная смесь.

Тут уж я ее захотел и все никак не расхочу. Надеюсь, никогда. Она сначала мой мозг трах*ла, потом меня самого. Именно так, она меня, а не я ее.

Когда я узнал о том, как Вадик ее на поезд сажал… блин… я тут в квартире половину посуды переколотил. Я понял, что являюсь классическим долбоебом. Против кого я воюю? Против Алёнушки? Да у нее на лице все написано, и там написано, что я для нее величайший герой галактики. Но я то и сам от нее оху*аю!

У меня тогда шел тур, и я не мог разорваться. Тур – это самоотдача на девяносто девять процентов. Мешать его с чем-либо я никогда не умел.

Возвращаюсь к реальности и выпроваживаю Вадика. Веду свою коровушку на диван. Куда ж еще? Укладываемся с ней и смотрим телек.

Родится наша девочка, и начну опять жену тра*ть. От секса с моей Алёнушкой у меня в глазах мутнеет. Во время оргазма у нее лицо такое… я, как правило, только от одного этого зрелища за ней следом кончаю.

Аааа… блин… лучше не думать об этом.

Она теперь моя.

Даже если бы у нее мужик был, я бы ее себе забрал. Она для меня. Специально для меня.

Сопит на моей груди и просит вырубить баскетбол. Да ради бога. Я теперь как послушный собакен.

Включаю ей какой-то говнофильм, и она залипает. Глажу живот, глажу ее волосы. Люблю ее, пи*ц просто.

Мы с ребятами сейчас пишем новые песни, одна про мою Алёнушку. Называется «Решиться».

Я о детях вообще никогда не думал, но в Тае у меня крышу снесло. Я понял, что вот так они делаются – просто и понятно. Мы вместе, у нас все правильно. Я ее люблю, она – меня. Почему нет? Она все пищала о каких-то презервативах, но я последние пять дней вообще от них отказался.

Мне тридцать пять. Я знаю, чего хочу. И решил не откладывать.

– Антон?.. – подает Алёна голос.

– М-м-м? – лень даже говорить.

– Может, Маша?

Маша. Маша – это почти как Настя. Типа, Шарик или Барбос. Хотя… Машенька…

– Может и Маша… – отзываюсь, проверяя почту в телефоне.

– А Саша? Как твоя бабушка…

Мою бабушку все по жизни называли Шурой. Мне как-то не очень.

– Ну, а твою как звали? – спрашиваю, почесывая ее затылок.

Зарываюсь пальцами в волосы. Она от этого аж дрожит вся, мурлычет.

– Паша… – смеется Алёна..

– Тогда уж лучше Маша.

Она вздыхает. Хочу ее всю объять и сжать в своих руках, но тут приперается мистер Страшилище. Садится на наши сплетенные ноги, потому что знает – при ней я его не пну. Смотрит на меня нагло.

Сука.

Дом давно готов, но мы решили остаться в городе. Здесь ее врач. Застрять в пробке на въезде с рожающей женой – это последнее, чего бы мне хотелось в жизни. Родится наша Маша, и сразу поедем туда.

Алёнушка какая-то неспокойная. Уже три раза меняет положение.

– Что?.. – спрашиваю ее, поднимая лицо за подбородок.

– Не знаю… что-то живот тянет… – жалуется Алёна.

– Воды?

– Да… можно… – устало отзывается она.

Бедная моя Алёнушка.

Осторожно встаю и чешу к холодильнику. Достаю холодную бутылку «боржоми». У нас их тут целая батарея. Наливаю в стакан и несу ей.

Моя девочка привстает, хмуря брови.

Пока она пьет, замечаю огромное мокрое пятно на диване.

Что за?..

Бл*ть…

Меня пот прошиб…

– Алёна?.. – с подозрением зову я.

– М-м-м?.. – отзывается она, глотая воду.

– Ты рожаешь, что ли?..

ЭПИЛОГ

– Сегодня у меня в гостях Алёна Наумова, – объявляет Вика, после чего следует заставка и дается краткая сводка моих скромных достижений:

«Алёна Наумова. Тридцать три года. Жена Антона «Беса» Наумова, фронтмена группы F.G.M. Все помнят знаменитое фото пары…»

В этом месте дают ту самую фотку. Я смеюсь. Антон сидит перед ноутбуком, развалившись на стуле.

Этот выпуск нашего с Викой влога посвящен мне.

Это тщеславно?

Но ведь я жена Беса! Имею право!

Антон нажимает на паузу и спрашивает, повернув ко мне голову:

– Ты уверена, что мне стоит это смотреть?

Опять смеюсь.

Моя дочь начинает капризничать и кривить личико.

– Чш-ш-ш… – шепчу, качая ее в руках так, будто я маленькая американская горка.

Бес качает головой и снова запускает видео.

– Он тебе сразу понравился? Или ему пришлось постараться?

Антон снова врубает паузу и смотрит на меня, вскинув брови, и я снова смеюсь.

Да, вопрос поставлен так, будто стараться пришлось ему, а не мне. Но ведь вопросы мы готовили вместе с Викой, так что извините.

– Он мне вообще не понравился. Первый месяц нашего знакомства я его именовала исключительно как «козел».

Наумов делает характерное движение, разминая шею. Гоняет голову вправо и влево, но на паузу не ставит.

– Он вел себя так, что после каждой встречи я клялась себе в том, что это последняя наша встреча.

– Почему же она не стала последней?

На видео я заметно краснею.

Наумов смотрит на меня и так нагло улыбается, что хочу швырнуть в него детскую бутылочку. Он прекрасно понял, когда случился тот перелом. Дождливым вечером в его машине. Когда у нас произошла «пижамная вечеринка».

– Он ухаживал за тобой?

В этом месте я начинаю хохотать.

– Господи! – восклицаю. – Он не ухаживал!..

– Какого хрена?! – возмущается Антон, обращаясь к той мне, которая на мониторе.

– Он просто делал, что ему хотелось. Всегда.

В последнем слове зашито больше смысла, чем кажется. В большинстве своем я имею в виду маленький изворотливый кулек, который держу сейчас в руках. Я много позже поняла, как целенаправленно и хладнокровно Наумов мне его заделывал. Розовый туман похоти и влюбленности помешал тогда это разглядеть.

Моей дочурке уже восемь месяцев. Я отказывалась мелькать на просторах ютуба, пока не сбросила вес. Самое поразительное заключается в том, что вес ушел на сто процентов самостоятельно. Я сейчас похожа на скелет, по сравнению со своей версией двухлетней давности.

Наумову, в принципе, все нравится. И тогда, и теперь. Как только наша супружеская жизнь возобновилась, надо мной нависла серьезная угроза очередной беременности.

Но в этот раз все по-другому…

Антон стал относиться к моему телу с каким-то трепетом… мне иногда даже хочется пожестче…

Слава Богу, он быстро улавливает мое настроение. У нас с ним в этом плане идеальная совместимость. Как и во всех других.

Кладу маленькую Наумову в люльку и убеждаюсь в том, что она спит. Иду к ее отцу и обнимаю его плечи сзади. Целую его шею, вдыхаю запах.

– Я думала, ты король мудаков… – шепчу ему на ухо и глажу руками его торс.

Мой муж – самый ох*й мужчина на свете.

Он самый нежный отец. Он воркует над нашей крохой, как нянечка. Никому не позволяет с ней сидеть, кроме меня и наших мам. Когда у нее болел животик, Антон практически плакал в унисон и все время спрашивал: «ну почему она так орет?!»

Наш папочка заявляет, что у нее его лицо, хотя это очень спорно. Я, например, вижу, что у нее его нос, но это ведь не все лицо! Брови у нее точно мои, это стало особенно очевидно несколько месяцев назад.

Я просто дрожу, когда понимаю, что этот маленький человечек уже такой породистый. А когда вижу, как Антон укачивает ее, плачу.

Мне кажется, что мой отец никогда не был так трепетен ко мне. Но почему-то я именно этого и ожидала от Наумова.

Просто он любит нас, своих девочек.

Он так поддержал меня в период беременности, что я готова ко второму. Я еще не сказала ему об этом, но он сам все понимает. Все мои мысли красными буквами маячат на лице.

– …хочешь на свидание? – спрашивает он, кладя мою руку на свой пах.

– Хочу…

В принципе, даже если мы отлучимся в гараж и закроемся в машине на пятнадцать минут, я уже буду считать это свиданием.

– Твоя мама когда приедет?

– В среду приедет… – шепчу я и прихватываю мочку его уха зубами.

Следует моментальная отдача под моей ладонью.

– А что горлодерка? – спрашивает он, разворачиваясь и усаживая меня себе на колени.

– Спит…

Конец.