Хорошо не было. Ни когда Вэйд заявил моим нервным родственникам, что забирает меня к себе, ни тем более, когда Гарс обмолвился, что за моим здоровьем следить будет теперь он.

Мама сидела, едва дыша, и белизной лица соперничала со своим снежно-белым платьем, бабушка была крепче и только поджимала губы, борясь с желанием высказаться. Вэйда она побаивалась, что лично меня в данный момент очень радовало.

– Моя дочь не будет жить в доме с посторонним мужчиной, – собственно, это было все, что смог сказать папенька на столь наглое заявление.

– Лорд Эллэри, – терпеливо заговорил дознаватель тоном, не терпящим возражений, – я жених вашей дочери, не посторонний человек, в начале зимы состоится наша свадьба. Но я понимаю ваше беспокойство и обещаю, что чести вашей дочери ничего не угрожает. Не так давно ко мне приехала племянница, думаю, им будет интересно вместе.

– Девочке нужны положительные эмоции, – значимо произнес Гарс с самой доброжелательной улыбкой, на какую только было способно его худое лицо, – едва ли она получит их, запертая здесь в одиночестве.

Мама судорожно всхлипнула, прижимая дрожащими пальцами платок к побелевшим губам, и это был единственный звук, что нарушил тяжелую тишину после этого заявления. Меня долго не хотели отдавать в ненадежные руки этих темных личностей, признаться, я даже начала восхищаться лордом Эллэри. Такое удивительное упрямство, которое, к сожалению, не смогло выстоять под уверенным напором сразу двух темноглазых чудищ.

В итоге меня послали.

В смысле, отправили собирать вещи, но с таким выражением лица, что я прямо посланной себя почувствовала и гордо удалилась, уже на лестнице позволив себе скривиться.

Просто зверски хотелось поплакать, так было себя жалко. Я тут одна, вообще в непонятном месте, в теле какой-то девицы, счастливая жизнь которой закончится осенью в день свадьбы… как-то совсем не таких изменений я себе хотела.

Девушки, паковавшие мои вещи – от слова «служанки» кололо язык – с опасением поглядывали на то, как я, меряя шагами комнату, нервно грызу ногти.

Были у меня подозрения, что раньше Селина заботилась о своем маникюре… так же, как о прическе и нарядах.

Едва ли я когда-нибудь смогу забыть, как в день, когда мне, наконец-то, позволили покинуть комнату, пришлось просидеть без движения час, дожидаясь, когда на моей голове уже возведут шаткую башню, и я смогу встать.

Это был самый тяжелый день в моей жизни. Платье жало в самых интересных местах, туфельки натирали ноги, а прическа подозрительно шевелилась, в любое мгновение рискуя распасться… ну, было у меня такое ощущение.

На следующий день мне с боем удалось отвоевать свое право одеваться так, как мне того хочется. С трудом отыскав в гардеробной пару брюк, несколько рубашек и даже тунику сложного кроя, я смогла вздохнуть с облегчением.

А домашние со временем привыкли, что их Селина, всегда очень любившая наряжаться, в один день изменила своим вкусам, и предпочла сложным прическам и изысканным платьям простую косу и брюки.

Хотя бабушка так и не смогла понять, почему ее внучка вдруг взялась считать, будто бы дома можно ходить в удобном, забив на красоту.

– Юная леди всегда должна быть безукоризненно одета, – возмутилась она как-то, вдавливая меня своим сильным голосом, тяжелым взглядом и авторитетным видом в пол.

– Полностью согласна, – поддакнула я, пряча руки за спину. Слишком быстро бежала по садовой дорожке, слишком неожиданно упала и в итоге сбила коленки и расцарапала ладони, – пойду, приведу себя в порядок. Прошу прощения.

И вот теперь, наконец-то, я не буду мозолить взгляд пожилой леди своим непрезентабельным видом. Только она довольной совсем не выглядела.

И даже шепнула, церемонно обняв меня на прощание:

– Если по каким-то причинам ты решишь, что тебе там некомфортно, непременно возвращайся.

Чудища стояли в нескольких шагах от нас, у кареты и, по идее, не должны были услышать ее, но Гарс подозрительно весело хмыкнул аккурат после этих слов.

Я на это особого внимания не обратила, но вот бабушка не побоялась одарить его тяжелым взглядом.

– Я вверяю в ваши руки свою внучку, – холодно сказала она, крепко сжимая мои запястья, – хочется верить, что вы в состоянии о ней позаботиться.

– С ней ничего не случится, – пообещал Вэйд.

А мне вдруг резко перехотелось отсюда уезжать. Селину тут любили, о ней заботились, а там меня что ждет?

Опыты улыбашки и хмурый женишок?

Будь я настоящей Селиной, ни за что бы не поехала с ними. А так, лишь неуверенно улыбнувшись на прощание, неловко забралась в темное нутро кареты, где забилась в дальний угол, планируя грустить там всю дорогу до моего нового дома.

Но мне не позволили и этого. Стоило только карете выехать с территории семьи Эллэри, как Гарс вспомнил, что я теперь его подопытный образец:

– Если ты позволишь, я бы хотел задать тебе несколько вопросов, – дружелюбный Отравитель, какая прелесть.

– А если не позволю? – Карета плавно покачивалась, рессоры смягчали ход, но меня все равно начинало мутить. И тут уж я не знала, достался ли мне бракованный вестибулярный аппарат в подарок от Селины, или это родные слабости переселились вместе со мной в новое тело.

– Все равно задам, – беспечно пожал плечами Гарс. В полумраке его волосы мягко золотились, выделяясь в сумрачной обстановке кареты, нутро которой было отделано черной парчой.

В отличие от Вэйда, предпочитавшего короткую стрижку, Гарс мог похвастаться небольшим хвостом, небрежно перехваченным шелковой лентой. И если сам Отравитель меня изрядно напрягал, то продуманная небрежность его прически вызывали зависть.

Селина, любившая таскать на голове сложные конструкции, больше похожие на результат нервного припадка парикмахера, вероятно, и знать не знала, насколько непослушные у нее волосы, зато об этом знала я. Так же, как знала, что вот так же изящно их уложить лично мне не представляется возможным.

– Итак, – подавшись ко мне, Гарс задал очень интересный вопрос, – сколько тебе лет?

– Семнадцать…

– Правда? – приятно удивился он, но быстро сообразил, что не так, и хмуро уточнил: – Хорошо. Сколько лет тебе было в том мире?

– В каком мире? – Судя по его недовольству, один наивный Отравитель решил, что я добровольно ему сейчас все выложу.

А мне было неспокойно и тошно… причем мутило с каждой минутой все больше.

– Селина, – терпеливо начал Гарс, собираясь поведать мне о том, что они знают, что я на самом деле не совсем Селина. И что я знаю, что они это знают. И единственное, чего они не знают – зачем я упрямлюсь, если знаю, что они знают…

Вэйд поступил проще:

– Не будем забывать, что мы можем видеть твои магические каналы. Мы, храмовники и каждый мий-асэ.

Кто такие мий-асэ, я уже успел узнать и потому не смогла не оценить эпический масштаб своих неприятностей. Мий-асэ звались светлые, обладающие искрой, проще говоря, маги, и численность их составляла почти сорок процентов от всего населения местных жителей.

– И что, мне нужно всех бояться?

– Только тех, кто был знаком с Селиной раньше.

– Таких, как вы, – недружелюбно заключила я, силясь разглядеть в полумраке равнодушное лицо Вэйда.

После того, как я пришла в себя, драгоценные родственники не пускали ко мне никого, кроме вездесущего жениха, заворачивая всех друзей прежней Селины, среди которых вполне могли быть и одаренные. Именно благодаря этому тайна моя пока так и оставалась тайной. Но долго это едва ли продлилось бы…

– Таких, как я, – подтвердил он.

Гарс согласно кивнул, добавив:

– Селина была важна для храмовников, оттиск ее силы есть в храме, и он не совпадает с твоим. Не после такой основательной перестройки. Я видел Селину достаточно близко всего раз, и этого было достаточно, чтобы понять, что ты не она.

– И что, может это последствия обряда? – да, я не спешила сдаваться без борьбы. Да и кто бы на моем месте спешил?

– Обряд мог выжечь всю твою магию, но не перестроить потоки. Твоя искра теперь сияет иначе, – очень предупредительный Вэйд с готовностью давил мою упертость.

– И что теперь будет?

– Для начала, ты все нам расскажешь, – снова Гарс, – и мы решим, что делать дальше.

Нет, все же не от поездки меня мутило, а от сложившейся ситуации. Точно, от нее.

И я, разумеется, упрямо молчала. В основном из-за того, что понятия не имела, с чего бы начать рассказ, но и немного от того, что не хотела его вообще начинать.

– Не хочешь по-хорошему, твое право, – постановил Вэйд, а потом возмутительно спокойным голосом сообщил непонятное, – ты слышишь мой голос. Ты будешь говорить.

– Может, не стоит? – голос Гарса доносился словно издалека, в ушах странно зазвенело, но звон быстро уходил, оставляя после себя только какую-то скованность в мыслях. Словно стальной обруч на мозг одели, не больно, но неприятно. – Все же твоя невеста.

– Именно поэтому я должен знать все, – огрызнулся Вэйд, устало вздохнув, – мне это недоразумение в жены брать.

– Я не недоразумение! – возмутиться удалось с заминкой, просто смысл его слов не сразу до меня дошел.

– Так докажи это, – велел Вэйд, задавая первый вопрос, – твое настоящее имя?

Вот вас когда-нибудь предавало ваше собственное тело? И меня нет. Мое тело меня никогда не предавало, зато тело Селины с удовольствием это сделало при первой же подвернувшейся возможности.

Стоило Вэйду только задать вопрос, как я с удовольствием на него отвечала. Как звали? Снежана. Сколько лет было? Почти двадцать один (в этот момент Гарс как-то странно хмыкнул). Где жила? Таких городов нет на картах этого мира. Что ощутила при пробуждении в этом теле? Да охренела, если честно…

Я выложила им все, что знала и даже то, о чем лишь догадывалась.

И спустя час, обессиленная и несчастная, с трудом сдерживающая тошноту и слезы, сдавленно попросила:

– Карету остановите, пожалуйста.

Вэйд не хотел, но Гарс, правильно оценивший мой бледный вид, трижды стукнул в стену кулаком.

Мы остановились, и я, с трудом распахнув дверцу, чуть не вывалилась на мостовую, но повисла на руке женишка, вовремя успевшего меня перехватить, и жадно глотая воздух, затравленно огляделась.

Не знаю везде ли так, или нам просто повезло остановиться в таком месте, но широкая улица и недлинный мост, у начала которого мы встали, были приятно безлюдны.

Я смогла спокойно выбраться из кареты, проигнорировав протянутую руку, и уже у перил моста, все еще ощущая, как завтрак неспокойно шевелится в животе, расплакаться.

Он просто спросил, и я рассказала. Рассказала все, начиная с самого счастливого дня в своей жизни – мне исполнилось семь, и бабушка подарила мне котенка. Маленького, черного, с огромными ушами и уже тогда наглыми глазами неопределенного цвета. Со временем глаза стали желтыми, но остались все такими же наглыми. И заканчивая воспоминанием о том, как отец, лицо которого я уже едва ли могла вспомнить, променял нас с мамой на другую семью. Основные моменты моей жизни теперь были им хорошо известны. Включая самую эпичную, но бездарно провалившуюся попытку списать на экзамене, или экстремальные попытки ходить на кулинарные курсы, или не самую удачу попытку покрасить волосы в синий цвет… и еще кучу позорных или просто стыдных попыток моей косячной жизни.

Подозреваю, многое они так и не смогли понять, хотя уточняющих вопросов не задавали.

Последний вопрос касался как раз моего сюда переселения, и рассказать мне больше было нечего. Мне самой требовались ответы и объяснения, которых никто не спешил давать.

– Приятного, конечно, мало, – облокотившись о перила, рядом со мной встал Гарс, глядя на вялый водный поток под нами.

– Вообще ничего приятного, – прошептала я, быстро вытирая рукавом рубашки непрошенные слезы. Не хотела же плакать.

– Не спорю, – усмехнулся он, – но теперь мы знаем, что ты миленькая.