– Леди Мелисандра говорит, что иногда Рглор позволяет своим преданным слугам увидеть в пламени будущее. Нынче утром мне показалось, что я вижу в огне танцовщиц, прекрасных дев в желтом шелку, – они плясали и кружились перед великим королем. Мне думается, это правдивое видение, сир. Это одна из картин торжества, ожидающего его величество, когда мы возьмем Королевскую Гавань и трон, принадлежащий ему по праву.

«Такие пляски не во вкусе Станниса», – подумал Давос, но поостерегся перечить дяде королевы.

– Я видел только огонь – притом от дыма у меня глаза заслезились. Прошу прощения, сир, меня ждет король. – Давос прошел мимо, гадая, зачем он понадобился сиру Акселлу. Он человек королевы, я – короля.

Станнис сидел у Расписного Стола с кучей бумаг перед собой. За его плечом стоял мейстер Пилос.

– Сир, – сказал король подошедшему Давосу, – взгляните на это письмо.

Тот послушно взял в руки бумагу.

– Написано красиво, ваше величество, – вот кабы я еще прочитать это мог. – В картах Давос разбирался не хуже кого другого, а вот писанину так и не одолел. Зато Деван знает грамоту, и младшенькие, Стеффон и Станнис, тоже.

– Да, я забыл. – Король раздраженно нахмурил брови. – Пилос, прочти ему.

– Слушаюсь, ваше величество. – Мейстер взял у Давоса пергамент и прочистил горло. – «Все знают, что я – законный сын Стеффона Баратеона, лорда Штормового Предела, от его леди-жены Кассаны из дома Эстермонтов. Честью нашего дома клянусь в том, что мой возлюбленный брат Роберт, наш покойный король, законных наследников не оставил. Отрок Джоффри, отрок Томмен и девица Мирцелла суть плоды гнусного кровосмешения Серсеи Ланнистер с ее братом, Джейме Цареубийцей. По праву рождения и крови я ныне требую вернуть мне Железный Трон Семи Королевств Вестероса, и пусть все добрые люди присягнут мне на верность. Писано при Свете Владыки, под собственноручной подписью и печатью Станниса из дома Баратеонов, первого этого имени, короля андалов, ройнаров и Первых Людей, правителя Семи Королевств». – Пилос с тихим шорохом свернул пергамент.

– Поставь «сиром Джейме Цареубийцей», – хмуро указал Станнис. – Кем бы он ни был, он остается рыцарем. Не знаю также, стоит ли называть Роберта «возлюбленным братом». Он любил меня не больше, чем был обязан, как и я его.

– Это всего лишь вежливый оборот, ваше величество, – заметил Пилос.

– Это ложь. Вычеркни. Мейстер говорит, что у нас в наличии сто семнадцать воронов, – сказал Станнис Давосу, – и я намерен использовать их всех. Я разошлю сто семнадцать таких писем во все концы государства, от Бора до Стены. Надеюсь, что хотя бы сто из них достигнут своего назначения вопреки бурям, ястребам и стрелам, и сто мейстеров прочтут мои слова стольким же лордам в их горницах и опочивальнях, после чего письма как пить дать отправятся в огонь, а прочитавшие их будут молчать. Все эти лорды любят Джоффри, или Ренли, или Робба Старка. Я их законный король, но они отрекутся от меня, дай им только волю. Поэтому мне нужен ты.

– Я к вашим услугам, государь, – как всегда.

– Я хочу, чтобы ты отплыл на «Черной Бете» на север – к Чаячьему Городу, Перстам, Трем Сестрам, даже в Белую Гавань зайди. Твой сын Дейл отправится на «Духе» к югу, мимо мыса Гнева и Перебитой Руки, вдоль дорнийского побережья до самого Бора. Каждый из вас возьмет с собой сундук с письмами, которые вы будете оставлять в каждом порту, остроге и рыбацком селении. Будете приколачивать их к дверям септ и гостиниц для всякого, кто умеет читать.

– Таких мало, – заметил Давос.

– Сир Давос прав, ваше величество, – сказал Пилос. – Лучше, чтобы эти письма читались вслух.

– Лучше, но опаснее. Радушного приема эти слова не встретят, – возразил Станнис.

– Дайте мне рыцарей, которые будут их читать, – предложил Давос. – У них это выйдет доходчивей, чем у меня.

Станнису это, видимо, понравилось.

– Хорошо, ты получишь их. Я могу набрать целую сотню рыцарей, которым чтение больше по душе, чем битва. Будь откровенен, когда можно, и скрытен, когда должно. Пусти в ход все свои контрабандистские штуки: черные паруса, потаенные бухты и прочее. Если тебе не достанет писем, возьми в плен пару септонов и засади их за переписку. Твой второй сын мне тоже понадобится. Он поведет «Леди Марию» через Узкое море, в Браавос и другие Вольные Города, чтобы доставить такие же письма тамошним правителям. Пусть весь мир знает о моей правоте и о бесчестье Серсеи.

«Узнать-то он узнает, – подумал Давос, – но вот поверит ли?» Он задумчиво посмотрел на мейстера Пилоса, и король перехватил этот взгляд.

– Мейстер, пора браться за переписку. Нам понадобится много писем – и скоро.

– Слушаюсь, – сказал Пилос и с поклоном удалился. Король дождался, когда он уйдет, и спросил:

– О чем ты не хотел говорить в присутствии моего мейстера, Давос?

– Государь, Пилос неплохой парень, но каждый раз, глядя на его цепь, я не могу не пожалеть о мейстере Крессене.

– Старик сам повинен в своей смерти! – Станнис уставился в огонь. – Я не звал его на тот пир. Он гневил меня, он давал мне дурные советы, но я не хотел, чтобы он умер. Я надеялся, что он хоть несколько лет поживет на покое. Он вполне это заслужил, но… – король скрипнул зубами, – но он умер. И Пилос хорошо служит мне.

– Дело не столько в Пилосе, сколько в письме. Нельзя ли узнать, что говорят о нем ваши лорды?

Станнис фыркнул:

– Селтигар находит его восхитительным. Если б я показал ему содержимое моего судна, он и это нашел бы восхитительным. Другие кивают головами, как гуси, – кроме Велариона, который полагает, что дело решит сталь, а не слова на пергаменте. Как будто я сам не знаю. Пусть Иные возьмут моих лордов – я хочу знать твое мнение.

– Вы пишете прямо и сильно.

– И правдиво.

– И правдиво. Но у вас нет доказательств этого кровосмешения. Их не больше, чем было год назад.

– Доказательство своего рода имеется в Штормовом Пределе. Бастард Роберта. Зачатый в мою свадебную ночь, на постели, приготовленной для меня и моей жены. Делена принадлежит к дому Флорентов и была девицей, когда Роберт взял ее, поэтому он признал ребенка. Его зовут Эдрик Шторм, и говорят, он вылитый отец. Если люди его увидят, а потом посмотрят на Джоффри и Томмена, у них невольно возникнут сомнения.

– Кто ж его увидит в Штормовом-то Пределе?

Станнис побарабанил пальцами по Расписному Столу.

– В этом и заключается трудность. Одна из многих. – Он поднял глаза на Давоса. – Ты хотел сказать еще что-то – так говори. Я не для того сделал тебя рыцарем, чтобы ты изощрялся в пустых любезностях. На то у меня есть лорды. Выкладывай, Давос.

Давос послушно склонил голову:

– Там в конце есть одна фраза… как бишь ее? «Писано при Свете Владыки…»

– Да. И что же? – Король сцепил зубы.

– Народу не понравятся эти слова.

– Как и тебе? – резко спросил Станнис.

– Не лучше ли будет сказать: «Писано пред очами богов и людей» или «Милостью богов старых и новых…»

– Ты что, святошей заделался, контрабандист?

– О том же я мог бы спросить и вас, господин мой.

– Вот оно что? Похоже, мой новый бог тебе не больше по душе, чем мой новый мейстер?

– Я не знаю Владыку Света, – признался Давос, – зато богов, которых мы сожгли нынче утром, я знал. Кузнец хранил мои корабли, а Матерь дала мне семерых крепких сыновей.

– Сыновей тебе дала жена. Ей ведь ты не молишься? То, что мы сожгли утром, – всего лишь дерево.

– Может, оно и так – но когда я мальчишкой попрошайничал в Блошином Конце, септоны меня иногда кормили.

– Теперь тебя кормлю я.

– Вы дали мне почетное место за вашим столом, а я взамен говорю вам правду. Народ не станет вас любить, если вы отнимете у него богов, которым он всегда поклонялся, и навяжете им нового, чье имя даже выговорить трудно.

Станнис рывком поднялся на ноги.

– Рглор. Что тут такого трудного? Не будут любить, говоришь? А разве меня когда-нибудь любили? Можно ли потерять то, что никогда не имел? – Станнис подошел к южному окну, глядя на освещенное луной море. – Я перестал верить в богов в тот самый день, как «Горделивая» разбилась в нашем заливе. Я поклялся никогда более не поклоняться богам, способным столь жестоко отправить на дно моих отца и мать. В Королевской Гавани верховный септон все вещал, бывало, что добро и справедливость исходят от Семерых, но то немногое, что я видел из того и другого, проистекало всегда от людей.

– Но если вы не верите в богов…

– …то зачем обременять себя новым? – прервал Станнис. – Я задавал себе тот же вопрос. В божественных делах я мало что понимаю, да и понимать не хочу, но красная жрица имеет силу.

(Да – но что это за сила?)

– Крессен имел мудрость, – сказал Давос.

– Я верил в его мудрость и в твою хитрость – а что я получил взамен, контрабандист? Штормовые лорды отправили тебя несолоно хлебавши. Я пришел к ним как нищий, и они насмеялись надо мной. Ну что ж – я не стану больше просить, а им будет не до смеха. Железный Трон мой по праву, а попробуй возьми его! В стране четыре короля, а у трех других золота и людей больше, чем у меня. Все, чем владею я, – это корабли и она. Красная Женщина. Известно ли тебе, что половина моих рыцарей даже имя ее называть боится? На колдунью, способную вселить такой страх во взрослых мужчин, нельзя смотреть свысока, даже если она ни на что более не способна. Тот, кто боится, все равно что побит. Но может быть, она способна и на большее – скоро я это узнаю.

Мальчишкой я как-то подобрал раненую самку ястреба, выходил ее и назвал Гордокрылой. Она сидела у меня на плече, летала за мной из комнаты в комнату, брала пищу у меня из рук, вот только в небо подниматься не хотела. Я постоянно брал ее на охоту, но она никогда не взлетала выше деревьев. Роберт прозвал ее Слабокрылой. У него самого был сокол по имени Гром, который бил без промаха. В конце концов наш двоюродный дед сир Харберт посоветовал мне взять другую птицу. С Гордокрылой я только дурака из себя строю, сказал он – и был прав. – Станнис Баратеон отвернулся от окна и от призраков, блуждающих над морем к югу от замка. – Семеро посылали мне разве что воробьев. Пришло время попробовать другую птицу, Давос. Красного ястреба.

Теон

В Пайке не было якорной стоянки, но Теон Грейджой хотел взглянуть на отцовский замок с моря – как десять лет назад, когда боевая галея Роберта Баратеона увезла его в приемыши к Эддарду Старку. В тот день он стоял у борта, слушая, как плещут весла и бьет барабан мастера, а Пайк таял вдали. Теперь он хотел видеть, как Пайк приближается, поднимаясь из моря.

«Мариам», послушная его желаниям, обогнула мыс. Паруса хлопали, а капитан проклинал ветер, команду и капризы знатных лордов. Теон, натянув на голову капюшон плаща, ждал, когда появится его дом.

На берегу не было ничего, кроме голых утесов, и замок казался одним из них – его стены, башни и мосты, сложенные из такого же черно-серого камня, омывались теми же солеными водами, поросли той же темно-зеленой плесенью, и те же морские птицы гадили на них. Полоса суши, на которой Грейджои воздвигли свою крепость, некогда вонзалась в океан, как меч, но волны, бившие в нее денно и нощно, раздробили ее еще пару тысяч лет назад. Остались три голых островка да дюжина скал, торчащих из воды, как колонны храма какого-то морского бога, а гневные валы по-прежнему пенились вокруг них.

Темный, мрачный и грозный, Пайк словно врос в эти острова и утесы. Стена, отгораживающая его от материка, смыкалась вокруг большого каменного моста, перекинутого к самому большому острову. Там стоял массивный Большой замок, а дальше – Кухонный и Кровавый замки, каждый на своем островке. Башни и службы, расположенные на скалах, соединялись с ближними утесами крытыми переходами, а с дальними – подвесными мостами.