Этого было еще до того, как принц Доран вызвал Квентина в Водные Сады. Теперь его ждала в Миэрине самая красивая в мире женщина, и он должен был исполнить свой долг, взяв ее в жены. Она ему не откажет. Дорн нужен ей для завоевания Семи Королевств, а значит, и Квентин нужен. Из этого, однако, еще не следует, что она полюбит его – может, он вовсе ей не понравится.

Там, где река впадала в море, продавали животных: украшенных драгоценностями ящериц, гигантских полосатых змей, обезьянок с розовыми лапками.

– Не хочешь купить обезьянку в подарок своей серебряной королеве?

Квентин понятия не имел, устроит ли Дейенерис такой подарок. Он обещал отцу привезти ее в Дорн, но все больше сомневался, может ли с этим справиться.

Сам бы он никогда напрашиваться не стал.

За широким голубым Ройном виднелась Черная Стена, поставленная валирийцами, когда Волантис был не более чем далекой окраиной их империи: огромный овал из расплавленного камня высотой двести футов. Ширина стены позволяла проехать в ряд шести упряжкам из четырех лошадей, что и делалось ежегодно в день основания города. Иноземцы и вольноотпущенники допускались в огороженное стеной пространство лишь по приглашению тех, кто там жил – потомков древних валирийских родов.

Движение здесь сделалось более оживленным. Хатай приближался к западному концу Длинного моста, связывающего две половинки города. Улицу запрудили повозки и экипажи, а рабов, выполняющих хозяйские поручения, было что тараканов.

Недалеко от Рыбной площади и «Купеческого дома» на перекрестке послышались крики. Откуда ни возьмись появилась дюжина Безупречных с копьями, в нарядных доспехах и плащах из тигровых шкур: они расчищали дорогу для едущего на слоне триарха. Башенка на спине серого гиганта в позвякивающей эмалевой броне была так высока, что задела за арку, под которой слон проходил.

– Триархам во время их годового правления не разрешается ступать ногами на землю – считается, что они выше этого, – объяснил Геррису Квентин.

– Поэтому они загораживают всю улицу и оставляют за собой кучи навоза. Не пойму, зачем Волантису целых три принца – Дорну и одного хватает.

– Триархи – не короли и не принцы. В Волантисе республиканский строй, как в древней Валирии. Все свободнорожденные землевладельцы имеют право голоса, даже женщины, если у них есть земля. Триархи выбираются сроком до первого дня нового года из благородных семей, могущих доказать прямое валирийское происхождение. Ты бы сам знал все это, если б потрудился прочитать книгу, которую дал тебе мейстер.

– Она без картинок.

– А карты?

– Карты не в счет. Она подозрительно смахивает на исторический труд – скажи он, что там говорится про слонов с тиграми, я бы, может, и попытался.

На краю Рыбной площади их маленькая слониха задрала хобот и затрубила, как белая гусыня, – ей не хотелось лезть в гущу повозок, паланкинов и пешеходов. Возница толкнул ее пятками, посылая вперед.

Торговцы рыбой, предлагая утренний улов, голосили вовсю. Квентин понимал их с пятого на десятое, но здесь можно было обойтись и без слов: треска, рыба-парус, сардины и бочонки с моллюсками сами за себя говорили. Один лоток украшали связки угрей, над другим висела на железных цепях гигантская черепаха. В чанах с соленой водой и водорослями скреблись крабы. Тут же рыбу жарили с луком и свеклой и продавалась в маленьких котелках сильно наперченная уха.

В центре площади под безголовой статуей давно умершего триарха собиралась толпа: какие-то карлики в деревянных доспехах готовились представить потешный турнир. Один сел верхом на собаку, другой вскочил на свинью и тут же свалился, к общему хохоту.

– Давай поглядим, – предложил Геррис. – Посмеяться тебе не повредит, Квент: ты похож на старика, который уже полгода запором мается.

«Какой же я старик, – хотел сказать Квентин. – Мне восемнадцать, я на шесть лет моложе тебя».

– На что мне карлики, если у них корабля нет, – ответил он вслух.

– Может, и есть, только малюсенький.

Четырехэтажный «Купеческий дом» высился над низкими портовыми зданиями. Здесь останавливались торговые люди из Староместа и Королевской Гавани, их конкуренты из Браавоса, Мира и Пентоса, волосатые иббенийцы, бледнолицые квартийцы, черные жители Летних островов в сшитых из перьев плащах и даже заклинатели теней из Асшая, прячущие лица под масками.

Квентин вылез из хатая. Плиты мостовой были горячими даже сквозь подошвы сапог. В тени гостиницы поставили стол на козлах; над ним развевались белые с голубым вымпелы, и четверо наемников окликали всех проходивших мимо мужчин и мальчишек. Сыны Ветра: им требуется свежее мясо для пополнения рядов перед отплытием в залив Работорговцев. Каждый, кто запишется, станет юнкайским мечом и будет пускать кровь будущей Квентиновой невесте.

Один из Сынов Ветра и ему что-то крикнул.

– Не понимаю по-вашему, – сказал Квентин. Он умел читать и писать на классическом валирийском, но разговорной речью почти не владел, да и волантинское яблочко откатилось далеко от валирийского дерева.

– Вестероссцы? – спросил наемник на общем.

– Дорнийцы. Мой хозяин – виноторговец.

– Ты раб? Иди к нам – будешь сам себе господин. Мы научим тебя обращаться с копьем и мечом. Пойдешь в бой с Принцем-Оборванцем и вернешься богаче лорда. Будут тебе и девочки, и мальчики, что захочешь. Мы, Сыны Ветра, вставляем в зад богине резни!

Двое других наемников затянули военный марш. Квентин улавливал смысл: Сыны Ветра обещали полететь на восток, убить короля-мясника и поиметь королеву драконов.

– Будь с нами Клотус и Вилл, мы прихватили бы здоровяка и перебили бы всю их честную компанию, – сказал Геррис.

Но Клотуса и Вилла нет больше.

– Не обращай внимания, – посоветовал Квентин. Купец и его приказчик вошли в гостиницу под дразнилки наемников, обзывающих их бабами и трусливыми зайцами.

Здоровяк ждал их в комнатах на втором этаже. Капитан «Жаворонка» отзывался об этой гостинице хорошо, но Квентин все-таки опасался оставлять без присмотра золото и другое добро. В каждом порту есть воры – в Волантисе даже поболее, чем в других.

– Я уж собирался идти искать вас, – сказал, отперев засов, сир Арчибальд Айронвуд. Здоровяком его прозвал кузен Клотус, и было за что: шесть с лишком футов росту, широченные плечи, огромное пузо, ноги как древесные стволы, ручищи как окорока, а шеи, считай, вовсе нет. Из-за перенесенной в детстве болезни у него выпали волосы, и голова, совершенно лысая, напоминала Квентину розовый гладкий валун. – Ну как, наняли корыто? Что контрабандист вам сказал?

– Что готов отвезти нас… в ближнее пекло.

Геррис, сев на кровать, стянул сапоги.

– Дорн с каждым часом кажется мне все милее.

– Предлагаю выбрать дорогу демонов, – сказал Арч. – Может, там не так опасно, как говорят. А если опасно, то тем больше нам будет чести. Кто посмеет нас тронуть? У Дринка меч, у меня молот – такого ни один демон не переварит.

– А что, если Дейенерис умрет, не дождавшись нас? – возразил Квентин. – Нет, надо плыть морем. Пойдем на «Приключении», раз ничего лучше нет.

– Сильно же ты любишь свою Дейенерис, раз готов терпеть эту вонь месяцами, – фыркнул Геррис. – Я, к примеру, дня через три начну молить, чтоб меня прирезали. Нет уж, мой принц, только не «Приключение».

– Можешь предложить что-то другое?

– Могу. Вот только сейчас пришло в голову. Тут есть свой риск, и чести мы себе этим не наживем… но к твоей королеве доберемся быстрее, чем по дороге демонов.

– Поделись, – сказал Квентин.

Джон

Он перечитывал письмо, пока слова не начали расплываться. Нет. Не может он подписать это и не подпишет.

Борясь с желанием сжечь пергамент на месте, он допил остатки эля от прошлого ужина. Придется все-таки подписать. Его выбрали лордом-командующим. Он отвечает за Стену и за Дозор, а Дозор ни на чью сторону не становится.

Джон испытал облегчение, когда Скорбный Эдд Толлетт доложил о приходе Лилли. Письмо мейстера Эйемона он на время отложил в сторону.

– Пусть войдет, и найди мне Сэма. – Джон боялся предстоящего разговора. – После нее я поговорю с ним.

– Он, должно быть, внизу, с книгами. Наш старый септон говаривал, что книги – это слова мертвецов, а я скажу, что лучше б они помолчали. Кому охота их слушать. – Эдд вышел, бормоча что-то о пауках и червях.

Лилли, войдя, тут же хлопнулась на колени. Джон встал из-за стола и поднял ее.

– Не надо этого делать, ведь я не король. – Лилли, хотя и успела родить, казалась ему ребенком – худышка, закутанная в старый плащ Сэма. В этой широченной хламиде поместилось бы еще несколько таких девочек. – Как ребятишки?

– Хорошо, милорд, – застенчиво улыбнулась из-под капюшона Лилли. – Я сперва боялась, что у меня молока на двоих не хватит, но они сосут, и оно прибывает.

– Хочу сказать тебе кое-что… не слишком приятное. – Джон чуть не произнес «хочу тебя попросить», но вовремя удержался.

– Про Манса, милорд? Вель умоляла короля его пощадить. Сказала, что пойдет за любого поклонщика и резать его не станет, только бы Манс жил. Небось, Гремучую Рубашку не трогают! Крастер всегда грозился его убить – пусть, мол, только сунется к замку. Манс и половины того не сделал, что он.

«Да… Манс всего лишь хотел захватить страну, которую поклялся оборонять».

– Манс, присягнув Ночному Дозору, сменил плащ, женился на Далле и объявил себя Королем за Стеной. Его жизнь теперь в руках короля Станниса. Мы будем говорить не о нем, а о мальчике – сыне его и Даллы.

– О малыше? – Голос Лилли дрогнул. – Он-то ведь присяги не нарушал. Спит, кричит, грудь сосет, никому зла не делает. Не дайте ей его сжечь. Спасите его!

– Только ты одна можешь его спасти, Лилли, – сказал Джон и объяснил как.

Другая на ее месте раскричалась бы, стала ругаться, послала бы его в семь преисподних. Другая била бы его по щекам, лягалась, норовила глаза ему выцарапать. Другая отказала бы наотрез.

– Нет, – пролепетала Лилли. – Прошу вас, не надо так.

– Нет! – заорал ворон.

– Если откажешься, ребенка сожгут. Не завтра, не послезавтра, но скоро… как только Мелисандре захочется пробудить дракона, поднять бурю или сотворить еще какое-то колдовство, для которого потребна королевская кровь. Манс к тому времени станет пеплом, вот она и бросит в огонь его сына, а Станнис ни слова не скажет ей поперек. Если не увезешь мальчика, он погибнет.

– Давайте я увезу их обоих – и Даллиного, и своего. – У Лилли по щекам тихо катились слезы – без свечи Джон нипочем не узнал бы, что она плачет. Жены Крастера, как видно, учили своих дочерей плакать в подушку – или уходить подальше от дома, где отцовский кулак не достанет.

– Если возьмешь обоих, люди королевы погонятся за тобой и вернут назад. Мальчика все равно сожгут, и ты сгоришь вместе с ним. – Нельзя сдаваться, иначе она подумает, что Джона тронули ее слезы. Он должен проявить твердость. – Ты возьмешь одного мальчика: сына Даллы.

– А мой как же? Мать, бросившая сына, будет навеки проклята! Мы так хотели его спасти, Сэм и я. Прошу вас, милорд. Мы так долго несли его по морозу.

– Замерзать, говорят, не больно, а вот огонь… видишь свечку?

– Да… вижу.

– Протяни над ней руку.

Лилли, чьи карие глазища заняли пол-лица, не двинулась с места.

– Ну же. Давай. – «Убей мальчика», – мысленно добавил он.

Она протянула дрожащую руку высоко над огнем.

– Ниже. Ощути его поцелуй.

Лилли опустила руку на дюйм, потом на два. Когда пламя коснулось ее, она отдернула ладонь и расплакалась.

– Смерть в огне – жестокая смерть. Далла умерла, родив сына, но вскармливала его ты. Ты спасла своего ребенка от холода, спаси ее мальчика от костра.

– Тогда она моего сожжет, красная женщина! Раз Даллиного не будет, она отдаст огню моего.