Внимательно озираясь по сторонам, я направилась в сторону дома, где меня ждал горячий ужин и слова поддержки родных, которые сейчас были крайне мне необходимы.

Пусть наша семья и жила от зарплаты до зарплаты, я все равно могла назвать ее счастливой. У нас был маленький и уютный дом, который отец получил за долгие годы тяжелого труда в шахтах в одном из самых северных секторов страны.

Получить жилплощадь стоило либо невероятных жертв и труда, либо огромных денег. В основном люди жили в трущобах или, кому повезло больше, в тесных общежитиях. Но из-за риска заражения вирусом, атаковавшим мир, человек, даже получив жилье, мог лишиться его и оказаться в секторе для больных.

Стараясь отделаться от тяжелых мыслей, я все-таки благополучно добралась до дома. Каждый день, чтобы восстановиться после работы, мне требовалось какое-то время. Страдания и боль нуждающихся эхом отзывались в сознании, не давая покоя. Казалось, ни ужин, ни горячий душ, ни ободряющие слова родных не могли освободить меня от давящих тисков реальности.

Обязательным и приятным ритуалом перед сном было чтение. Я любила погружаться в мир романтики, которой так не хватало в жизни. Захватывающий сюжет и непростые отношения героев помогали мне ненадолго отвлечься от повседневных забот. Приятно было на сон грядущий подумать о чем-то светлом и вдохновляющем. Однако в этот раз усталость взяла свое, и я заснула с любовным романом в руках.

Глава 2

Когда прозвенел будильник, за окном еще царила ночь. Пока я приводила себя в порядок, мысли уже были заняты работой. За два года в правительственной компании я достигла неплохих результатов и получила ответственную должность. Однако карьерный рост ждал далеко не всех, так как для этого приходилось соответствовать большому количеству неоднозначных требований. В числе прочих называлась и внешность сотрудников. Она была важной составляющей маркетинговой стратегии компании и помогала в работе с населением, как бы абсурдно это ни звучало. На определенных должностях государственные служащие должны были выглядеть безупречно, чтобы вызывать у граждан уверенность и спокойствие. Я негласно благодарила родителей за натуральную красоту, единственной неприятной особенностью которой был альбинизм.

Я собрала белые волосы в тугой пучок на макушке, черной тушью полностью перекрыла белые ресницы, чтобы соответствовать регламенту. Натянув капюшон почти до самого носа, я, сгорбившись, быстро пошла на работу, старательно избегая любых контактов с прохожими. Из-за небезопасной обстановки на улицах мне приходилось носить мешковатые мужские вещи. В такую рань в городе можно было встретить только спешащих по своим делам мужчин, озлобленных бездомных или преступников. Одинокая привлекательная девушка была диковинкой на улицах Аковама. Не помогали даже дежурившие повсюду служители правопорядка, поскольку многое попросту ускользало от их внимания и риск нажить неприятностей оставался всегда.

Уже на подступах к большому красивому зданию меня охватило привычное желание сбежать.

Собравшись с мыслями, я все же открыла входную дверь. В офисе я быстро переоделась: длинная черная туника с красным поясом была нашей постоянной униформой. Мы прошли ежедневный часовой инструктаж до начала рабочего дня и приступили к своим обязанностям. В первые минуты после открытия люди хлынули потоком – все со своими просьбами, проблемами и порой даже мольбами.

Часами мы беспрерывно консультировали граждан и направляли их в нужные ведомства. К середине дня у многих моих коллег образовалась внушительная очередь. Мы стали предупреждать людей, что ожидание может занять несколько часов и попасть к специалистам все не успеют. Люди злились, кричали, но не уходили.

Возвращаясь с документами к столу, я заметила среди прочих мужчину, который выглядел очень растерянно. Казалось, он вот-вот упадет в обморок. Его несчастные глаза не могли оставить меня равнодушной, поэтому, пообещав себе только поинтересоваться его проблемой, я пошла прямиком к нему.

– Что у вас случилось? – спросила я, держась на безопасном расстоянии.

– Медицинские одобрения, – выговорил он, трясущимися руками растирая грудь. – Нас только выписали из роддома, и состояние детей резко ухудшилось, но врачи отказываются даже осматривать их, так как у нас нет медицинских одобрений…

Во мне вспыхнула ярость. Я сделала глубокий вдох, выдох… еще один и еще.

Недобросовестные врачи, чьей первостепенной задачей было помогать больным, пользовались своим исключительным положением, без стеснения настаивая на взятках при любом удобном случае. Безнравственность и лицемерие их руководства и контролирующих органов, увы, стали отражением жестокой действительности, в которой любое безумие оправдывали личные убеждения заинтересованных высокопоставленных лиц.

Дыхание молодого отца участилось, растерянный взгляд метался по помещению. Рукой он схватился за воротник, оттягивая его.

Мне передалась его паника. Холодный пот смешался с нервными покалываниями во всем теле. Я поняла, что уже не смогу ему не помочь.

– Справка о рождении у вас собой?

Мужчина кивнул и протянул мне папку с документами.

– Идите за мной, – тихо сказала я.

Я провела его мимо больших колонн вглубь зала.

– Ждите меня здесь. Я попытаюсь справиться как можно быстрее, – и торопливо указала ему на свободное кресло.

Коллеги, которая могла нам с этим помочь, на месте не оказалось. Она ушла на обеденный перерыв, поэтому через запруженный зал мне пришлось пробираться к месту, где она допивала свой чай. Пристроившись рядом, я шепотом пересказала ей историю отца, чьей единственной надеждой оставалась она.

– Ты можешь оформить бумаги до конца перерыва? – спросила я, нервно постукивая пальцами по столу.

Я не просто подкидывала ей дополнительную работу, мы нарушали целый ряд внутренних правил. И конечно, понимали, что нам за это грозило. Но у нас в отделе был свой негласный закон, которого все придерживались, – если речь шла о жизни или здоровье детей, каждый старался помочь чем мог.

– Ну а кто, если не мы? – с улыбкой сказала коллега, отставив чашку с дымящимся чаем.

Через пару-тройку минут она, подмигивая, протягивала мне готовые одобрения и папку с документами.

– Горжусь тобой! – негромко бросила я и стремительно направилась к мужчине, который ждал меня среди прочих посетителей.

Завидев меня, он встал, пытаясь понять, радоваться ему или расстраиваться.

– Все готово, – сказала я, протягивая папку, из которой выглядывали два новых одобрения.

По выражению его лица было видно, что мужчина сначала не поверил своим глазам. В них угадывались сомнения, какая-то внутренняя борьба, как будто, получив отказ врачей, он убедился в безразличии системы, однако сейчас его уверенность в этом пошатнулась.

– Спасибо. – Слезы блестели в его глазах. Казалось, он вот-вот бросится обнимать меня. – Я никогда не забуду, что вы для нас сделали…

– Мы под камерами, – тихо сказала я. – До встречи!

Мужчина стал протискиваться к выходу, а я вернулась на свое рабочее место. Весь оставшийся день я с сожалением думала о том, что такое случалось изо дня в день. Поначалу я обивала пороги, считая важным сообщать руководству о каждой проблеме, ведь иногда для того, чтобы облегчить кому-то жизнь, достаточно было самых скромных усилий. Но мне снова и снова отвечали: «Атанасия, распоряжения идут сверху вниз, а не наоборот. Это понятно?»

Время шло, но ничего не менялось. Вышестоящее руководство неохотно занималось вопросами граждан. Видимо, перед ним стояли иные задачи. Как и многое другое, обсуждать подобное вслух было запрещено, но игнорировать ежедневное равнодушие к нуждающимся казалось уже невозможным. Когда я наблюдала за плачущими матерями, голодающими стариками и беспризорными детьми, сердце волей-неволей разбивалось. Так мы с коллегами стали понемногу брать инициативу в свои руки и помогать людям.

Но иногда жизнь вносила свои коррективы, и практика показывала, что люди не всегда являлись теми, за кого себя выдавали. В такие моменты накатывали обида и разочарование.

На днях молодой мужчина пришел оформлять свидетельство о рождении сына. Такое прекрасное событие никогда не проходило для нас незамеченным, и мы не стеснялись поздравлять новоиспеченных родителей. Пока оформляли документы, сотрудницы помогли ему выбрать имя из трех вариантов, предложенных его женой. После я лично консультировала его о положенной им материальной помощи и пищевых наборах. Он поблагодарил каждую из нас и ушел счастливым. А уже вечером нас собрали на экстренное совещание, где выяснилось, что этот мужчина продал своего сына на органы.

Кто-то из нас плакал, кого-то тошнило, я же была морально уничтожена.

Дома, чтобы никого не расстраивать, я держала все эмоции при себе. Со временем таких историй, оставляющих глубокие шрамы на сердце, становилось все больше… Казалось, что места для новых ран уже не осталось, но то ли из глупости, то ли из жалости я все равно продолжала открываться людям. Знала, что осчастливить всех не удастся, но хоть кого-то… Боль и страдания посетителей предвещали неминуемое моральное опустошение. Каждая новая история поражала своим равнодушием либо к тем, с кем это происходило, либо тех, кто в этом был замешан.

Кого-то такая работа ожесточала и учила дистанцироваться, но я еще больше замыкалась в себе. Некогда беззаботная, любопытная и веселая Атанасия пряталась теперь где-то глубоко внутри, изредка вспоминая мир, который представлялся ей интересной загадкой и незабываемым приключением. Но однажды я вновь надеялась вручить ей свою жизнь.

К моему величайшему сожалению, я стала заложницей собственного пути. Удивляясь стойкости духа моих коллег, я тысячи раз думала о том, чтобы уйти с работы. Однако это решение грозило обернуться катастрофой. В течение нескольких дней после подписанного заявления о снятии с должности моя анкета попала бы в руки распределительного центра. Так как мой год для поиска жениха остался далеко позади, я была бы вынуждена стать невесткой в случайной семье… а зная, в каких условиях большинству людей приходится выживать, я не торопилась покидать родной дом.

Глава 3

На следующий день я снова стояла перед входом в офис и не могла заставить себя войти. Оставаясь снаружи, я будто отгораживалась от сознания собственной беспомощности и незначительности. Но опаздывать было запрещено. Это показало бы мое пренебрежение регламентом.

Пришлось взять себя в руки и пройти внутрь.

Переодевшись, я поспешила на утреннее построение. Восемь девушек моей должности стояли отдельно от других госслужащих. Мы были гордостью руководства, лучшими среди коллег. Мы считались красивее, умнее, ответственнее и перспективнее всех остальных, чем заслуживали особое расположение руководства.

В зал вошла наша начальница, утонченная, высокая женщина. Ее внешний вид был воплощением идеала государственного служащего: отстраненная и равнодушная. У нее были черные прямые волосы, которые гармонично сочетались с холодными серыми глазами. Она носила черные костюмы, что придавало ее образу еще больше строгости, ведь руководящий состав мог одеваться как угодно, а она всегда предпочитала что-то мрачное. Она прошла по залу, уверенно чеканя шаг и глядя на нас свысока, с вершины своего положения.

– Доброе утро, коллеги, – холодно поздоровалась начальница.

В этой системе добиться высокого положения можно было, только став такой же хладнокровной, как эта женщина. Меня пугало ее безразличие к окружающим. Обращаясь к ней напрямую, граждане ожидали участия и поддержки, но покидали ее кабинет униженными и со слезами на глазах. Подобная жестокость, выкованная годами, служила свидетельством высшей степени лояльности к государству.