Поворачиваюсь к Лэнсу. Самое время задать вопрос, который меня мучает.

– Как Джудит уговорила вас поехать на каникулы, еще и заграницу?

Лэнс поглаживает свою «туристическую» рубашку с гибискусами.

– Заплатила за мой билет.

Закатываю глаза.

– Ты меня понял. Твой папа, велосипеды?

Он пожимает плечами.

– Мама настояла. Папа работает как не в себя. Дома сплошной стресс. Мама уговаривает его выйти на пенсию, но это бред. Можешь представить их весь день дома или в доме на колесах? Они же переубивают друг друга. Да и вообще, мама хотела тебя навестить.

Ох. Меня обволакивает приятное теплое чувство, но Лэнс тормозит этот процесс, добавляя:

– И она не хотела, чтобы ты была одна в годовщину.

Годовщина. Слово ударяет меня как кулак. Год с тех пор, как моя лучшая подруга одна уехала восвояси.

– Джудит это помнила? Она ничего мне не сказала, когда бронировала тур.

Лэнс фыркает, и я слышу обиду в его словах:

– Думаешь, только тебе было дело до Джем?

– Н-нет, – заикаюсь я. – Нет, конечно нет. Я не хотела…

– Потому что я тут – как десять бывших Джем в одном лице, – говорит он, снова надевая маску шутника.

Я знаю, что ему не все равно. Джем и Лэнс то встречались, то расходились со старшей школы, а в периоды расставаний продолжали дружить. Но я думала, что Лэнс будет держаться в своем репертуаре – скрывать чувства, держать все в себе.

Он словно читает мои мысли.

– Я почти что отказался сюда ехать. То есть, конечно, я хочу почтить память Джем, но при чем тут семейный отдых? Да вообще, папа мне в последнее время покоя не дает.

Лекси выходит из сарая с тремя новыми бутылками своего зелья.

– И я подумал, что Лекс это понравится, – говорит Лэнс. – Я такой классный парень – Лекси обожает активный отдых. – Он толкает меня локтем. – Конечно, надо было и тебя проведать, узнать, что это за безумная любовь к велосипедам.

Лекси подходит к нам.

– О чем говорите? – спрашивает она, протягивая Лэнсу бутылку. – У вас такой серьезный вид.

Лэнс решает опустить серьезную часть нашего разговора – Джем и годовщину.

– Извинялся перед Сэйди, что вчера пропал.

Вот, значит, как? Интересно, я слово «извини», видимо, пропустила мимо ушей.

– Мне принять его извинения? – говорю я Лекси. – Ты их приняла?

Она улыбается и протягивает руку.

– Да, в какой-то момент. Он достаточно пострадал.

Лэнс поглаживает виски.

– Папа выносил мне мозг, что твоя гид оставила его лежать в канаве, Сэйди. А в баре показывали только матчи по рэгби. На французском!

– Надя не… – начинаю я.

– Я знаю, – перебивает меня Лэнс, подняв ладонь. – Он сам виноват. Знаешь, в чем тут ирония? Потом он начал мне заливать про ответственность. Мол, пора уже, пора признавать свои ошибки. Повзрослей. Стань мужиком. Бла-бла-бла, ответственность.

Лекси массирует его плечи и бормочет какие-то слова поддержки.

Она, наверное, слышит это все уже не в первый раз.

Лэнс фыркает.

– Он как будто решил вспомнить все мои ошибки. Когда меня в школе наказали. Все царапинки на его любимых машинах. «Ты же знаешь, что сделал, сынок».

– Ты разве не утопил его кабриолет на глазах пятидесяти человек? – Лекси мне подмигивает.

– Да нам было по семнадцать! – протестует Лэнс.

Мы с Лекси снова закатываем глаза, но на этот раз наши чувства совпадают.

– Ты считаешь, это оправдание? – усмехаюсь я, вспоминая ту ночь. Лэнс заехал за мной и Джем на ярко-красном кабриолете Дома и повез нас на вечеринку на озере. Заскучав в компании шумных парней и заигрывающих с ними девушек, мы с Джем вдвоем забрались в одиночную байдарку, с которой мы в лунном свете наблюдали, как кабриолет медленно скатывается по берегу из-за того, что на него слишком сильно облокотились ребята из футбольной команды.

Лэнс улыбается.

– Это вина тормозов. Да и вообще, в итоге на машине – ни царапинки. В отличие, к слову, от его нового малыша. Он паркуется у загородного клуба. На что он вообще рассчитывал? Какая-то бабуля врезалась в него, а извиняться мне?

Лекси сжимает его плечо.

– Похоже, сегодня у тебя передышка, дорогой.

Я перевожу взгляд туда, куда смотрит Лекси. Дежа-вю. Джудит идет по мощеной дорожке. Одна.

* * *

Группа с Надей уехали без меня. Я же пошла разбираться со взрослым дядей, который отказывается хорошо проводить время. По дороге я, разумеется, решила зайти за круассаном.

Вхожу в любимую пекарню и вдыхаю масляный, сахарный аромат свежеиспеченных булочек – настоящая ароматерапия. Пекарь, мадам Пино, понимающе мне улыбается.

– Bonjour^[15], мадам Грин, – говорит она, разглаживая свой идеально чистый белый фартук. – Этот ветер сегодня, от него приходят нервы, верно?

Не только от ветра. Мы немного беседуем о прогнозе погоды и неприятных сильных ветрах. Мадам спрашивает о нашем маршруте.

– Прекрасно, но для меня слишком много километров. – Она надувает щеки и шумно выдыхает. – Ваши велосипедисты – très enthousiastes^[16]. Еще и рано встают. Вы работаете по расписанию пекаря.

Я встала в пять утра, чтобы проверить свою территорию, сарай и дорогу из города. Никакого вандализма не обнаружила. Но я не спешу радоваться. Вчера я уже совершила эту ошибку.

Мадам переводит взгляд на стену, часы на которой вместо цифр показывают булочки и пирожные. Четверть после профитроля. Мадам ахает.

– А что это вы здесь, мадам? Вы ведь всегда уезжаете в девять, нет? Надеюсь, ничего не случилось!

– Нет-нет! – говорю я. – Просто гость опаздывает. Человек, который не умеет отдыхать.

– Inconcevable^[17], – говорит мадам, которая берет себе отпуск на весь август, как и похвальные (но прискорбные для меня) отпуска на Пасху, Рождество, Новый год, дни святых, воскресенья, понедельники и в принципе любые дни, которые она хочет.

– Немыслимо, – соглашаюсь я и покупаю всегда придающий сил пан-о-шоколя и два круассана в дорогу. Можно и такую цель на день поставить. Вдруг на свежем французском воздухе Дом возьмет и съест штучку?

Если нет – я все равно в плюсе. Тогда у меня будет два круассана.

* * *

Вытираю растаявшее пятнышко шоколада о велосипедки (шоколад – еще одна причина носить темный спандекс) и захожу в отель «Топаз».

Отель встречает меня блестящим интерьером в стиле ар-деко. Полированная латунь. Извилистый розовый мрамор. Тут и там – вкрапления синих минералов. Прохожу мимо горшков с цветами и мраморной женщины, вечно льющей воду в журчащий фонтан. Скрипучими кроссовками подхожу к стойке регистрации и к мадам Лоран, хозяйке отеля.

Честно признаюсь, мадам Лоран меня пугает. Когда она меня видит, у нее на лице неизменно появляется одно из двух выражений. Первое – как будто она сейчас чихнет из-за аллергии на меня. Второе – холодный взгляд, от которого, мне кажется, я могу замерзнуть и превратиться в статую.

А вот Надя считает мадам Лоран самым настоящим солнышком, которое всегда придет на помощь. Мадам тоже вчера заглянула на нашу внеплановую вечеринку с трубадурами. Я увидела, как она рядом с сараем беседует с Бернардом. И указывает на мои прекрасные фонарики с таким недовольным лицом, словно я тут тухлую рыбу развесила.

Машу ей рукой – слишком радостно – и здороваюсь – слишком радостно.

Мадам опускает взгляд на гору чемоданов у стойки ресепшена.

Это мои чемоданы. Точнее, не лично мои, но под моей ответственностью. Когда все (Дом!) выселятся, Жорди соберет вещи и перевезет их в наш сегодняшний отель.

Выдаю череду извинений, театрально жестикулируя, чтобы мое отчаяние было очевидно. Пожив во Франции, я разработала собственную теорию, состоящую в том, что никакие гримасы и жестикуляция здесь не будут перебором. Я надуваю щеки, поднимаю ладони и тяжело выдыхаю через губы трубочкой.

Мадам Лоран не впечатлена.

Почему я ей так не нравлюсь? Одна из теорий – моя велосипедная одежда. Мадам как-то сказала мне, что приличная одежда – обычная вежливость, а ее противоположность – оскорбление элегантности.

Это потому что я иностранка? Но ведь Надю и Би она обожает. Может, ей просто не нравятся американцы? Из-за наших громких голосов и больших чемоданов?

Или это потому что я – новая владелица «ПеДАлей»?

Одна из горничных мадам сказала мне – в строжайшей тайне, – что сын мадам тоже пытался купить «ПеДАли». Я спросила об этом Би, но она сказала только то, что мое заявление было на голову выше остальных.

– Жорди скоро придет за вещами, – говорю я и выдаю настолько тревожную улыбку, что мадам закрывает глаза, чтобы меня не видеть.

У Жорди я тоже попрошу прощения, но он из-за этого переживать не будет. Жорди – регбист. Насколько я поняла, это значит, что для него любые физические нагрузки являются тренировкой. Как бы то ни было, я всегда заранее говорю гостям, чтобы много вещей не брали. Так и легче, и меньше шансов что-то потерять. Манфред взял одну небольшую гладкую сумку – у него все сочетается. У Найджела – два небольших твидовых чемодана. Конни и Филли взяли еще несколько сумок для дальнейшей поездки в Грецию. Они хранятся у меня. А вот Эпплтоны и Лекси…

Джудит с Лекси, наверное, закупились какими-то дизайнерскими контейнерами. Они напоминают панцири с молниями, припухшими от обилия вещей внутри. Рядом с большими панцирями стоят несколько маленьких, как котята с родителями.

– Это еще не все, – говорит мадам. – Месье задерживается в своем номере.

Тяжело вздыхаю, признавая свое поражение.

Это приносит мадам настоящее наслаждение. Улыбаясь, сцепив руки, она советует мне подняться в тот самый номер. Я сама доплатила, чтобы Дома и Джудит поселили в номере с видом на море.

Стучу в дверь.

– Не беспокоить, – бурчит Дом изнутри. Затем, вспомнив, что он во Франции, добавляет: – Но, но, мерси.

«Мерси» ты мне скажешь вечером, Дом, потому что я во что бы то ни стало заставлю тебя хорошенько отдохнуть!

Снова стучу.

– Дом? Это Сэйди.

Еще немного бормотания – и дверь открывается. И любая надежда на то, что Дом выйдет покататься, улетучивается. На нем полосатая пижама, пушистый халат и кислое лицо. На кровати лежит раскрытый чемодан. Стеклянные двери и вид на море закрыты тяжелыми шторами.

– Отлично, – говорит он. – Как раз поможешь мне. Проблема со счетом Ортисов. Ты же его помнишь?

Конечно, я его помню. К горлу подкатывает тошнота. Именно над этим отчетом я и работала в прошлом году, когда Джемма уехала кататься одна.

Но гнев берет верх над болью. Я злюсь на себя и на Дома. Неужели тот день ничему его не научил?

Я обхожу его, пересекаю комнату и открываю шторы.

Дом прищуривается. Он говорит медленно и нарочито четко, словно решив, что я забыла не только «Эпплтон Файненшал», но и родной язык.

– Ортисы, Сэйди. Наш главный клиент. – Он поворачивает ко мне экран ноутбука. – Как ты это понимаешь?

Вспоминаю Надин подход. Можно отключить его ноутбук от Сети. Выбросить его с балкона? Нет, мусорить я не хочу, да и так явно не подобает делать хорошим тур-гидам.

И вообще, мне даже интересно. Перехожу на другой конец комнаты, чтобы прочитать. Электронное письмо пришло в 4:46 утра от аккаунта «ВанессаОртис1967» – Ванесса, отвечающая за бизнес, половина супружеской пары, владеющей мировым пищевым конгломератом. Письмо краткое и лаконичное. Говорится о необычных обстоятельствах, но без уточнений. Редко кто-то пишет письмо, чтобы сообщить о повышенном уровне радости и удовольствия. Вполне понимаю, почему Дом нервничает.

Дом ходит взад-вперед за моей спиной.

Письмо заканчивается словами Ванессы о том, что она хочет вести дела с Домом – исключительно с Домом.

Значит, делегировать это он не может. И позвонить он тоже не может, во всяком случае сейчас.