Вадим Фарг: Похоже, я попала 2

Глава 1

Стук молотков в Вересково теперь был самой привычной музыкой. Город, побитый, но не побеждённый, потихоньку прихорашивался. На месте чёрных пепелищ, словно крепкие боровики, вырастали свеженькие срубы, и пахло от них так вкусно – смолой и новой жизнью. Мужики, хмурые и сосредоточенные, таскали брёвна, чинили крыши и вставляли стёкла в окна, что ещё недавно смотрели на мир пустыми, обугленными глазницами. Женщины на реке отстирывали сажу с рубах, а в огромных котлах на всю деревню булькала похлёбка. В воздухе смешались запахи гари, свежих стружек, хлеба и общей беды, которая, как ни странно, всех очень сплотила.

А я? Я стала местной знаменитостью. Моя скромная лавка знахарки превратилась в центр вселенной. С утра и до самой ночи ко мне шли и шли люди. Я промывала раны, вправляла вывихи, накладывала лубки на переломы. Моя «дикая сила», от которой раньше у меня душа в пятки уходила, теперь слушалась меня, как ручная. Я научилась пускать её тоненькой струйкой, почти незаметной. Прикоснусь к руке – и кости срастаются быстрее, проведу пальцами по порезу – и он на глазах затягивается, оставляя лишь тонкий розовый шрамик.

Я не только лечила людей, но и лечила дома. Проведу ладонью по свежему бревну – и оно становится крепче, словно впитывая мою силу. Теперь этим стенам никакой ураган не страшен!

Люди были благодарны. Кланялись, совали в руки то молочка, то кусок пирога. Но смотрели на меня как-то по-новому. С восхищением, да, но и со страхом. Закончила я лечить плотника, а он, поблагодарив, отдёрнул руку, когда я хотела его по-дружески по плечу хлопнуть. Смотрел на мои ладони, будто они не человеческие, а какие-то… волшебные. А всего волшебного почему-то принято бояться. Я спасла их, но своей для них быть перестала.

Но это было ещё полбеды. Настоящей бедой стала моя круглосуточная охрана. Добровольная и до того заботливая, что хотелось на стену лезть.

Фёдор и Дмитрий, мой личный медведь и мой персональный столичный лис, заключили какой-то тайный пакт. Теперь они действовали заодно, превратившись в две мои неотлучные тени.

Фёдор, как обычно, всё делал молча. Он просто был. Всегда. Шла я к реке – он в двух шагах позади, головой во все стороны вертит, будто высматривает вражескую засаду в кустах смородины. Присела на лавочку – он тут же рядом, протягивает флягу с водой. Его молчаливая забота была похожа на каменную стену, которая с каждым днём становилась всё выше, отгораживая меня от всего мира.

Дмитрий избрал другую тактику. Он стал моим менеджером, секретарём и главным советчиком.

– Ната, звёздочка моя, тебе нужно отдохнуть, ты совсем себя загоняла, – ласково говорил он, отодвигая меня от очередного страждущего.

– Ната, я уже обо всём договорился со старостой, не волнуйся.

– Ната, эта женщина пришла просто поболтать, я сам её выслушаю, не отвлекайся на пустяки.

Он решал, когда мне спать, что мне есть и с кем говорить. Он даже составил для меня расписание дня, где был прописан обязательный послеобеденный сон! Я знала, что он хочет как лучше, защитить меня от всего на свете. Но его забота была как пуховая перина, в которой я медленно, но верно задыхалась.

Я оказалась в золотой клетке, построенной из их заботы и любви. И мне отчаянно не хватало воздуха.

– Хозяйка, они меня доконали! – однажды вечером взорвался Шишок, который до этого мирно дремал у меня на плече. Дмитрий как раз отчитывал мальчишку, который слишком громко смеялся под окнами моей лавки. – Ну честное слово! Один ходит с таким лицом, будто у него последнюю шишку отобрали, и на всех смотрит, как на врагов народа! Второй трещит без умолку и командует, будто он тут царь! Никакой личной жизни! Я даже не могу спокойно совершить секретную операцию по изъятию пирожка с кухни! Это же прямое нарушение моих прав на свободу передвижения и доступ к стратегическим запасам провизии!

И тут я поняла – всё, хватит. Я превращаюсь в какую-то фарфоровую куклу, которую все берегут, но боятся лишний раз тронуть.

– Я пойду прогуляюсь, – твёрдо сказала я, поднимаясь с крыльца.

– Одной опасно, – тут же, как по команде, раздалось с двух сторон. Фёдор уже встал, готовый меня сопровождать. Дмитрий отложил свои бумаги.

– Я с тобой, – прогудел Фёдор.

– Я провожу, – тут же вставил Дмитрий.

Я обвела их взглядом. Два преданных, встревоженных лица. И почувствовала, как внутри что-то щёлкнуло.

– Нет, – мой голос прозвучал на удивление спокойно. – Спасибо. Но я хочу побыть одна. Просто одна.

Я развернулась и пошла прочь, впервые за долгое время не оглядываясь. Я чувствовала спиной их растерянные взгляды, но они не пошли за мной. Кажется, дошло наконец.

Я шла по тихой деревне, вдыхая запах смолы от новых домов, и смотрела на звёзды. Я спасла этот мир, но теперь мне предстояло отвоевать свой собственный. Маленький, хрупкий, но такой важный. И эта битва, похоже, будет посложнее прошлой. Ведь сражаться придётся не с врагами, а с самыми близкими людьми.

* * *

Суета не прекращалась ни на день. Все куда-то бежали, что-то тащили, а стук топоров не умолкал с рассвета до заката. Мужики, черные от сажи и пота, упрямо латали крыши и городили новые заборы, будто пытаясь заколотить досками сам страх.

Я, конечно, тоже без дела не сидела. Моя новоявленная «дикая сила», с которой я только училась обращаться, была нарасхват. Вот, например, коснусь треснувшего бревна в стене – оно на глазах срастается, да ещё и покрывается затейливой резьбой в виде листочков. Полезно? Очень! Но хозяин дома, дядька Михей, посмотрел на листочки, на меня, снова на листочки, почесал в затылке и отошёл на всякий случай подальше.

И так во всём. В глазах горожан плескался такой коктейль из страха, подозрительности и неловкого почтения, что хоть ложкой черпай. Они больше не видели во мне девчонку, которая лечила их от кашля и продавала сборы для крепкого сна. Они видели возможную угрозу. Чужую, непонятную, которая вчера спасла им жизнь, а завтра, чего доброго, чихнёт не в ту сторону и превратит весь городок в цветущий луг. Вместе с жителями.

– Хозяйка, а ты видела, как от тебя бабка Дарья шарахнулась? – захихикал у меня на плече Шишок. – Аж все яйца в корзинке побила! Будто ты у неё последний зуб выбить хочешь!

– Видела, Шишок, – мысленно вздохнула я, стараясь не улыбаться. – От твоего зоркого глаза ничего не укроется.

В тот день мы всем миром помогали разбирать пепелище на месте дома мельника Григория. Его изба сгорела подчистую, оставив после себя лишь чёрный прямоугольник обугленных брёвен. Сам Григорий, обычно тихий и вечно чем-то озабоченный мужичок, стоял поодаль и смотрел на руины пустыми, немигающими глазами. Его лицо, перепачканное сажей, походило на страшную маску скорби. Сердце у меня заныло от жалости.

Стараясь ступать как можно тише, я подошла к нему.

– Григорий, – начала я мягко, – не горюй ты так. Всем миром соберёмся, новый дом тебе поставим. Ещё лучше прежнего будет! Я помогу, брёвнышки своей силой укреплю, век простоит, внукам останется!

Я по-дружески протянула руку, чтобы ободряюще коснуться его плеча, но он отскочил от меня, как от огня.

– Не тронь! – взвизгнул он так пронзительно, что даже топоры на другом конце улицы замолчали. – Не нужна мне твоя ведьминская помощь! Изыди!

Он выставил вперёд дрожащий палец, и в его глазах полыхнула такая лютая, отчаянная ненависть, что у меня мороз по коже пробежал.

– Это всё ты! – закричал он, брызгая слюной и пританцовывая на месте от ярости. – Ты во всём виновата, проклятая!

Я застыла, как соляной столб. Кажется, даже дышать перестала.

– Пока тебя тут не было, и горя мы не знали! – не унимался мельник, входя в раж. – Жили себе спокойно! А ты притащила за собой эту нечисть железную! Это из-за тебя они пришли! Из-за тебя мой дом сгорел! Ты всё сожгла!

Каждое слово было как пощёчина. Я смотрела на его искажённое злобой лицо, на соседей, что побросали работу и теперь с немым любопытством глазели на наше «представление», и холодная, липкая мысль начала прорастать в моей голове: а ведь он прав. По-своему, по-страшному, но прав.

Бабки в толпе тут же зашелестели, как осиновые листья на ветру. «И то верно…», «Гришку-то как жалко…», «Принесла беду на наши головы…».

– Да вы в своём уме?! – раздался вдруг зычный голос Дмитрия. Купец как раз принёс работникам бочонок холодного кваса и теперь решительно протиснулся вперёд, заслоняя меня своей широкой, надёжной спиной. – Совсем память отшибло? Наташка нас всех спасла! Если бы не она, от Вересково и угольков бы не осталось!

– Тебе легко говорить, купец! – взвыл Григорий. – У тебя денег – хоромы новые строй! А у меня что?! Головешки!

Тут рядом со мной, словно из-под земли, вырос Фёдор. Он ничего не сказал. Просто встал передо мной, скрестив на могучей груди руки, и вперился в мельника своим знаменитым взглядом. Смотрел Фёдор так, будто решал, куда бы половчее эту крикливую тушку прикопать. Григорий тут же сдулся, как проколотый пузырь, икнул и попятился, но продолжал сверлить меня полными слёз и ненависти глазами.

– Не надо, – прошептала я, дёргая Фёдора за рукав. – Он… он просто убит горем.

Я обвела взглядом руины, уставшие лица людей, и победа вдруг показалась мне пирровой. Какая я спасительница? Я – ходячая катастрофа.

Резко развернувшись, я почти побежала прочь, к своей лавке, не разбирая дороги. Спиной я чувствовала десятки взглядов, но не оборачивалась. Слёзы обиды и несправедливости застилали глаза, а в ушах молоточком стучало одно-единственное слово: «Виновата… виновата… виновата…».

«Хозяйка, ну ты чего расклеилась? – осторожно пропищал в голове Шишок, когда я влетела в свою лавку и захлопнула за собой дверь. – Ну, погорячился мужик, бывает. Зато мы его врагов на лопатки положили! Хочешь, я ему ночью в сапог нагажу? Будет знать, как на мою хозяйку кричать!»

– Не хочу, Шишок, – всхлипнула я, сползая по двери на пол и обнимая колени. – Ничего я не хочу.

«А хочешь, я ему все усы в косички заплету? Или сделаю так, чтобы он до утра петухом кукарекал? А давай я…»

– Шишок, замолчи, а? – простонала я, но уголки губ против воли поползли вверх.

Наверное, самая сложная война, это война с чужой ненавистью и собственной виной. И как в ней победить, я пока не представляла. Тут уж точно не будет победителей, заочно проиграют все.

Глава 2

Я сидела в своей лавке, обхватив колени руками, и тупо смотрела на пучок сушёной полыни, свисавший с потолка. Слова мельника Григория, злые и несправедливые, крутились в голове, как назойливые осенние мухи. «Виновата… виновата… виновата…». А ведь он был прав. Если бы не я, не было бы ни железных волков, ни сожжённых домов, ни этой липкой, удушающей тишины, которая теперь повисла над нашим Вересково.

Дверь в лавку распахнулась с такой силой, что я вздрогнула. На пороге, мрачнее грозовой тучи, стоял Фёдор. Он не вошёл, а буквально ворвался, и от одного его вида, казалось, воздух в комнате стал тяжелее.

– Я так это не оставлю, – прорычал он, и его голос был похож на рык рассерженного медведя. Он мерил комнату широкими шагами, его кулаки были сжаты до белых костяшек. – Я пойду к этому мельнику. И я ему объясню. По-своему. Чтобы он до конца своих дней забыл, как на тебя голос повышать.

Я похолодела. Я прекрасно знала, что означает «объяснить по-своему» в понимании Фёдора. Это означало, что бедный, убитый горем Григорий в лучшем случае отделается парой сломанных рёбер и сотрясением мозга.

– Не надо, Федя, – прошептала я, поднимаясь ему навстречу. – Не трогай его. Он же не со зла, он от горя…

– Горе – это не повод оскорблять ту, что спасла ему жизнь! – отрезал он, и в его серых глазах полыхнул такой гнев, что мне стало страшно. – Если их не заткнуть сейчас, завтра вся деревня будет в тебя камнями кидаться! Они должны бояться!