– Кажется, ты строга к себе, поэтому думаешь, что все остальные так же строги к тебе.

Он залпом допил лимонад, вытер лоб тыльной стороной ладони и улыбнулся. Один передний зуб у него рос под наклоном, немного перекрывая другой.

– О чем это ты?

– Ты постоянно находишь причины держать нас на расстоянии.

– Люди приходят и уходят. Я не хочу к ним привязываться.

– Привязанность – единственная причина жить. Особенно здесь. Иначе какой смысл?

После этого невозможно было найти слова, чтобы оттолкнуть его. Что-то внутри Брук просто сломалось. Все это время она так старалась закрыться ото всех, чтобы защититься, а Тайсон в ответ не позволил ее враждебности ни на капельку себя изменить.

Зачем она так себя вела? Какой в этом был смысл?

Она опустила взгляд к ногам и только кивнула. Тайсон потянулся к ее руке, словно спрашивая разрешения. Первым желанием было оттолкнуть его по привычке. Но Брук сдержалась. Его рука, огрубевшая от работы на улице, коснулась нежной кожи, и все было кончено. Брук теперь принадлежала ему. Она подалась вперед, чтобы обнять его, а затем заплакала. Тайсон крепко ее обнял.

После этого он показал Брук, чем занимается. Место на заднем дворе, где он начал копать яму рядом с кучей щепок. Когда Тайсон отодвинул закрывавший яму тонкий кусок фанеры, Брук увидела, что она глубиной около двух футов. Парень рассказал про свой план побега.

– И ты занимался этим все это время?

– В общем, да. Дождь мешает, особенно сильный, но теперь наступило лето и, думаю, дело ускорится.

Брук уже пыталась сбежать. Ну, вроде как пыталась. В первые несколько лет она была одержима мыслями о побеге и возвращении к Джесси. Но у нее никогда не хватало смелости решиться. А у остальных ничего не вышло. Она понимала, что все это не имеет смысла, ведь слишком велика вероятность, что побег не удастся и придется расплачиваться жизнью. Брук точно никогда больше не увидит дочь, если умрет. А так, по крайней мере, она еще жива.

Глава 5

– Они здесь, – кричит Кинси, отвлекая Брук от мыслей о Тайсоне. – Они же были здесь вчера вечером. Почему возвращаются так скоро?

Кинси права. Грейс и Митч редко возвращаются так быстро, проведя здесь целый день. Брук ничего не говорит, но приступает к действиям, приводя в порядок гостиную, перепроверяя, все ли готово к неожиданному визиту.

Митч входит первым, и Брук этому рада. Может быть, у нее будет несколько минут, чтобы выяснить, в чем дело, прежде чем Грейс доберется до крыльца.

– Вы же приходили еще вчера, – шепчет Брук.

Митч хмыкает, толкает дверь и входит.

– Это не ответ, – говорит она.

– Ты и не задавала вопросов.

Грейс на полпути к входной двери. Она двигается не так, как ждешь от семидесятилетней женщины – осторожно, щадя старые бедра или колени. Она самодовольно вышагивает. Видимо, теперь семьдесят – новые пятьдесят.

Щеки Брук вспыхивают от гнева. Она ненавидит эту женщину. Ее эго, ее подтянутое тело, красные губы и, скорее всего, фальшивую грудь. Грейс словно пытается бросить вызов смерти, и каким-то образом ей это удается.

– Почему она здесь? – сквозь стиснутые зубы спрашивает Брук у Митча.

Он пожимает плечами, затягивается сигаретой, а потом затаптывает бычок на деревянном полу.

– Она делает что хочет. Ты же знаешь.

Затем его взгляд скользит по Брук. Митч часто так делает, но она просто не обращает внимания. Брук выкрикивает:

– Кинси! В спальню!

– Уже бегу!

Кинси вскидывает руку.

Брук оглядывается во второй раз – убедиться, что все в порядке, идет на кухню и делает вид, что протирает столешницу.

Но чувствует, что Митч по-прежнему за ней наблюдает.

Входит Грейс. Ее седые волосы уложены в плотное каре, разделенное пробором посередине. Одета Грейс по последней моде, хотя Брук может лишь догадываться об этом, не имея ни малейшего представления о том, что сейчас носят. У актеров вся одежда из пятидесятых, но Грейс всегда выглядит более современно. Сегодня на ней бежевое трикотажное платье до колен и замшевые шлепанцы на пробковой подошве. На минуту Брук останавливается, и у нее возникает совершенно бесполезная мысль:

«Неужели эти шлепанцы из девяностых так и будут нас преследовать?»

Митч заходит в спальню Кинси. Во время визитов Грейс он сидит там вместе с Кинси, потому что иначе его присутствие создало бы аномалию.

– Привет, мам, я дома!

Грейс входит в образ юной Грейс, здороваясь с Брук, как в каком-то ситкоме. Как будто они актеры, играющие ради забавы, а не заключенные, исполняющие роли, чтобы выжить.

Брук собирается с силами. Снежная королева внутри, идеальная мать снаружи. Единственный способ пройти через это.

– Привет, солнышко, – мурлычет Брук.

Грейс важно не то, какие слова ты говоришь, а то, как ты их говоришь и можешь ли импровизировать, чтобы ответить ей. Брук вытирает руки о фартук и тянется к Грейс. Противно даже прикасаться к этой суке, но Брук должна играть роль, ее жизнь зависит от того, насколько хорошо она сыграет.

– Как прошел твой день в школе?

– Плохо. Джерри снова дергал меня за косички, – говорит Грейс, надув губы, и подходит к ней обняться. Брук напоминает себе, что надо дышать, Грейс не должна почувствовать, как она напрягается от прикосновения.

– Ну, ты же знаешь, он делает это только потому, что ты ему нравишься.

От этих слов Брук хочется орать. Какая же глупость, ее роль вся состоит из подобной чуши.

– Ты думаешь, я ему нравлюсь?

Грейс смотрит на нее с намеком на настоящую детскую надежду. Но нет, это игра. Сплошная игра.

– Я не знаю наверняка, милая, но у меня есть ощущение, что да. Мальчики дразнятся, когда им нравится девочка. Это хороший знак.

Брук хочется блевать от этой тошнотворной, сентиментальной бредятины, но Грейс такое обожает.

– Надеюсь, ты права, – говорит Грейс. – Расплетешь мне косички, мамочка?

«Какого хрена она снова явилась так скоро?»

Брук как будто двигается в темноте на ощупь, ожидая, что в любой момент на нее выскочит чудовище.

– Конечно, солнышко! – Брук расплывается в сияющей улыбке и идет в спальню Кинси за серебряной щеткой. Митч читает в кресле какой-то автомобильный журнал.

Когда Брук возвращается, Грейс, закинув ногу на ногу, сидит на горчично-желтом виниловом диване.

– Короткий перерыв в сцене, – монотонно произносит она уже без искусственной улыбки.

Брук замирает, ожидая, что последует дальше.

– Митч нашел тебе нового мужа.

«Новый муж. Новый Альберт Гамильтон. Потому что Тайсона больше нет».

Внутри у Брук все сжимается, но она улыбается и кивает, сдерживая рвотные позывы.

– С ним все наконец получится, – уверяет Грейс.

От такого небрежного напоминания о том, со сколькими людьми не получилось, внутри у Брук приливной волной поднимается гнев, но она не поддается ему. А просто меняет тему, чтобы взять под контроль расстроенные эмоции.

– Да, мэм, – говорит Брук, сохраняя нейтральное выражение лица, и гнев снова утихает. – Пойдем, милая, – воркует Брук, садясь рядом с Грейс на диван. – Давай распустим косички.

Грейс улыбается и кладет голову Брук на колени. Конечно, у старухи нет косичек, но Брук расчесывает ее волосы с нужным нажимом. Со временем она поняла, что нравится Грейс.

Вскоре она стонет и вздыхает, а затем поднимает взгляд и говорит:

– Я люблю тебя, мамочка.

А потом кладет голову обратно Брук на колени.

Похоже, ее это заводит. Брук точно не знает, что для старухи приятнее – представлять себя молодой или убивать.

– Я тоже тебя люблю, мой тюльпанчик, – шепчет Брук, безучастно глядя в окно.

Глава 6

Дерек с трудом разлепляет веки. Какой же яркий свет. Невыносимо яркий.

Голова раскалывается, и он снова зажмуривается. Толку-то. Давление лишь нарастает, закрыты его глаза или открыты.

– Не торопись. Вот, попей воды, – произносит женский голос, но Дерек не в состоянии ответить.

Тело налилось свинцом, он способен только стонать. Когда он наконец снова открывает глаза, в мозгу словно кто-то отплясывает джигу. Превозмогая боль, Дерек пытается понять, где очутился. Он почти ничего не помнит. Тело не слушается, но Дерек все же умудряется приподняться на локтях, намереваясь сесть. Удается лишь принять неудобное положение полулежа – что-то сдавливает горло, и он тянется к шее. На ней металлический обруч.

– Ой, не трогай, – предупреждает девица, опуская его руку. – Думаю, самое страшное уже позади. Долго же ты. Пару недель провалялся. Как тебя зовут?

«Пару недель?»

Дерек смутно припоминает лишь мучительную боль – такую сильную, что ему не до вопросов, где он и кто эти люди. Да и они кажутся какими-то призрачными, ненастоящими. Он бегло окидывает взглядом комнату, насколько позволяет состояние. Маленькая спальня, обшитая деревянными панелями. Словно детская.

– Дерек, – выдавливает он, подавив кашель. Вновь тянется к металлическому ошейнику, но не может даже просунуть палец между ним и кожей. – Что это?

– Тут многое придется объяснить, но сперва надо тебя отсюда вытащить, – отвечает девица.

Ее силуэт, подсвеченный солнечными лучами из узкого окна, напоминает ангела-хранителя с нимбом. Она протягивает стакан из прозрачного пластика, и Дерек берет его и подносит к потрескавшимся губам – сантиметр за проклятым сантиметром. Меньше всего ему хочется расплескать воду по груди, как какому-нибудь младенцу. Но руки дрожат. Прохладная вода… Он выпивает все до дна, внезапно осознав, как его мучает жажда.

– Откуда?

– Что откуда?

– Откуда вытащить? Где я?

Зрение Дерека постепенно проясняется, и он понимает, что его «ангел прохладной воды» – вовсе не девица. Это маленькая девочка. Хотя, если приглядеться, пожалуй, не такая уж и маленькая. Не то чтобы он ее оценивал – боже упаси, ему сейчас уж точно не до этого, – но ткань платья вызывающе топорщится на груди. Талия тонкая, а волосы заплетены в косички. Когда зрение окончательно фокусируется, он понимает: это точно не ребенок. И все же одета она по-детски. Словно сошла со страниц журналов пятидесятых. На шее у нее тоже металлический обруч, но больше всего настораживает, что, не ответив на вопрос, она переводит взгляд влево. Глаза у нее почти такие же огромные, как сиськи.

Дерек смотрит в том же направлении и, хотя каждое движение отзывается в голове ударами отбойного молотка, вздрагивает.

Там скелет. Останки мертвеца – на расстоянии вытянутой руки. Мало того, останки маленькие. Определенно ребенка. На нем бейсболка и комбинезон.

И металлический ошейник.

– Какого хрена?! – вопит Дерек, пытаясь как можно быстрее отползти к ангелу-спасительнице, но получается слишком медленно. Тело не слушается.

Она встает и отходит в сторону.

Дерек тоже пытается встать, но его шатает.

Она хватает его за руку, и он сразу понимает – толку не будет. Ну что она сделает своей крошечной ручонкой? Он, конечно, уже не качок, каким был до того, как жизнь покатилась под откос, но и не пушинка.

– Господи, ну и воняет же от него, – раздается еще один женский голос от двери. – И здоровенный. Зачем им понадобился такой верзила?

Дерек пытается подняться на ноги, но пару раз за секунду приходится останавливаться и пережидать приступы головной боли. Это бесит.

– Может, он справится с Митчем, – говорит Ангелочек и добавляет: – Брук, можешь подойти и помочь?

Эта кроха все еще пытается оттащить его от человеческих останков, но попросту буксует на месте.

– Не-а, мне и так хорошо, – отвечает Брук, прислоняясь к дверному косяку.