– Велели мне, – сказал он наконец, – торговаться с тобой усердно. Начать с двухсот… Обожди, не крути головой, дай мне закончить. Они, хоть и нищие, недостойны того, чтоб я для них торговался. Согласны дать максимум пятьсот марок, столько насобирали. Так мы с тобой и договоримся, не торгуясь.

Молчание Геральта низушек воспринял как согласие, и не ошибся.

– Ну ясное дело, – бросил он как бы между прочим, – предоплаты не будет. Даже об авансе разговора нет. Я их опасения понимаю. Потому как если б, допустим, меня местный народ, невинных женщин убивающий, считал за поганого мутанта, разносчика чумы да миазмов, за падкого на девок извращенца, если б брезговал мною так, как они тобой… Мне б не показалось слишком неэтичным взять деньги вперед и свалить. Так им и надо. Ты об этом не думал?

– Нет. Ни на минуту.

– Ну я так и полагал. Да чего там, уверен был. Но спросить нельзя, что ли?

* * *

От края бора до кузницы была неполная миля. На середине этого расстояния стояло нечто, еще осенью наверняка бывшее повозкой с сеном, а сейчас превратившееся в заросшую руину, у которой от былого великолепия остались лишь оси да колеса, которые колесник соорудил из материала получше, чем все остальное. Три колеса, четвертое было сломано. Нетрудно было догадаться, что поврежденную повозку бросили в панике, как только выпрягли из нее коня – чтобы способней было удирать. И смельчаков вернуться за ней потом не нашлось.

Геральт задержался у повозки, минутку понаблюдал за краем леса. Потом приступил к подготовке. Согласно с принципами, вдолбленными в него в Каэр Морхене.

Достал меч. Оружие довольно серьезно отличалось от обычных боевых мечей своего класса. Меч ведьмака, выкованный из метеоритной стали, имел полную длину в сорок с половиной дюймов, из которых на сам клинок приходилось двадцать семь с четвертью. У обычных мечей клинок был либо на дюйм короче, либо на дюйм длиннее. Меч ведьмака весил тридцать семь унций. Обычные мечи, даже те, что короче, как правило, были значительно тяжелее.

Он проверил остроту клинка. В принципе это было не нужно, поскольку лишь вчера ее проверял. Но таковы были правила работы.

Из сумки он вытащил небольшой ящичек. Нажал пальцем на секретную впадинку, открывающую крышку. Внутри, в проложенных мягкой тканью ячейках, тесно стояли флакончики темного стекла. Их крышечки выстроились ровными рядами, как солдаты в строю. Геральт закрыл глаза. Он умел – обязан был уметь – узнавать флакончики на ощупь, знать их место в шкатулке и индивидуальную для каждого, легко распознаваемую прикосновением пальца форму крышечки. Он дотронулся до флакончиков, определяя их один за другим. Лечащие эликсиры: Иволга, Черная Чайка и Чибис. Морфирующие: Трясогузка, Черный Дрозд и Цапля. Метаморфирующие: Козодой и Чечевица.

Он сделал по глотку из двух – Черный Дрозд и Цапля. Решил, что этого должно хватить.

И бодро двинулся в сторону леса, сквозь вымахавшие выше колена травы.

У заката был цвет копченого лосося.

* * *

Гораздо позже – и очень неохотно, кстати – Геральт мысленно возвращался к этому случаю. И всегда приходил к выводу, что выжил он, собственно, по чистой случайности. И что в том, что он выжил, собственная его заслуга была минимальной. Что жизнь ему спасло в первую очередь время года. И во вторую очередь то, что кот, которого ему предстояло убить, котом вовсе не был.

* * *

Лес был весенним, негустым, прозрачным в свете луны. И по-весеннему выстланным ковром гниющих листьев и опавшего прошлогоднего сушняка. Но тем не менее, если бы это кот атаковал из засады, то атака была бы бесшумной. Однако это был не кот, и его когти не прятались в мягких подушечках лап. И треск сухой ветки выдал его. А реакция ведьмака, принявшего эликсир, была достаточно быстрой, чтобы он смог избежать коварной атаки.

Он отскочил, а точней резко бросился в сторону, упал на колени, туша атакующего чудовища лишь отерлась о него, а когти едва коснулись плеча. Тварь изогнулась в прыжке точно лента, атаковала вновь, еще не коснувшись земли. Геральт не успел подняться с колен, но успел выхватить меч. И нанес им удар.

Удар был неприцельным, лезвие лишь скользнуло по плоской голове твари и срезало часть скальпа вместе с торчащим из головы пучком щупалец. Зоррил – Геральт уже понял, что перед ним зоррил – припал к земле, затряс башкой, разбрызгивая вокруг кровь. Зверь больше походил на ящера, чем на большого кота, хотя пучки щупалец на голове и впрямь могли напомнить кошачьи уши. Да и белые клыки в пасти тоже отчасти смахивали на кошачьи. Длинный хвост, сейчас хлещущий по сухим листьям, чудовище также использовало по-кошачьи, для балансировки в прыжке.

Огромным прыжком зоррил бросился на ведьмака. Геральт и на этот раз ускользнул от атаки, но и на этот раз без изящества, отпрыгнув более отчаянно, нежели ловко. Однако вновь сумел ударить, широко и бестолково, но метко, почти отрубив одну из передних когтистых лап зоррила. Монстр, несмотря на это, успел цепануть ведьмака когтями другой лапы, но вместо того, чтобы разорвать тело, они лишь скрежетнули по серебряным шипам куртки. Зоррил рухнул на траву, а ведьмак ударил мечом сверху, изо всей силы. Кровь взметнулась фонтаном, тварь бешено завыла, несмотря на распоротое брюхо уже готовясь к новой атаке. Геральт с разбега рубанул еще, клинок дошел до позвоночника; зоррил свернулся, страшно, почти по-человечески, закричал, ведьмак снова ударил, достал до спинного мозга. Зоррил задергался, начал рвать когтями землю. Геральт ударил еще раз, перебивая позвонки в другом месте. Зоррил визжал и метался, Геральт рубил. И тоже визжал. Зоррил выл, Геральт рубил. Раз за разом, как дровосек топором. Зоррил уже не выл, лишь скулил.

Потребовалось время – и еще больше ударов – чтобы чудовище перестало двигаться.

Луна вышла из-за туч, светила сквозь голые ветви деревьев. В лунном свете разбрызганная кровь была черной словно смола.

Геральт рухнул на колени, его стошнило. И тошнило долго. А поскольку было почти нечем, то процесс был очень, очень мучительным.

Выходящие обратно эликсиры жгли горло будто огонь.

Глава седьмая

Изобретение нового блюда приносит человечеству больше счастья, чем открытие новой звезды.

Жан-Антельм Брилья-Саварен^[19]

Ежемесячное собрание Благородного Братства Гурманов было созвано – как обычно – на первую среду месяца, в июле приходящуюся на третье число. Местом собрания, как обычно, был рыцарский зал королевского дворца в Ард Каррайге. За составленными подковой столами уселись члены Братства, в полном составе, числом в двадцать три персоны. Застольные разговоры и сплетни под вино из Туссента и соленый миндаль прервались при появлении в зале двадцать четвертого члена Братства, короля Каэдвена, Его Величества Миодрага Первого.

Король вступил в зал один, без пышности и фанфар, и встречен был также без пафоса, без аплодисментов и вставания с мест.

– Приветствую, уважаемые Собратья, – начал король, едва усевшись на почетном месте в середине стола.

На время собраний Братства его члены, вне зависимости от своих титулов и рангов, назывались просто Собратьями. Сам же король на это время переставал быть королем и становился Председателем.

– Блюдо, которым мы сегодня порадуем наши органы вкуса, есть настоящий раритет, – деловито продолжал Председатель, – и таковым мы обязаны, как и многим предшествующим, уважаемому Собрату Метцгеркопу, владельцу многих известных нам ресторанов. А вот и само блюдо! Добро пожаловать!

Речь была одобрена поднятыми бокалами; вино из Туссента быстро исчезало из графинов, слуги только успевали подносить следующие.

В зал вошел, гордо вытянувшись по струнке, главный королевский кухмейстер, praefectus culinae. За ним, словно солдаты на параде, вышагивали четыре пузатых помощника в снежно-белых фартуках и шапочках, вооруженные длинными ножами и тесаками размером с алебарду. Вслед за помощниками появились четыре поваренка, сгибающихся под тяжестью огромных деревянных носилок. На носилках же, в венце печеных яблок, покоился…

Собратья охнули единым голосом.

– О боги! – вскричал первосвященник Иммергут. Он часто клялся богами и взывал к их заступничеству. Насчет же того, верил ли он в них, существовали обоснованные сомнения. – О боги! Почтенный Председатель! Что это такое?

– Птица, – ответил, глотнув из кубка, Абеляр Левесли, главный королевский инстигатор. – Это, очевидно, птица. То есть – дичь.

Трудно было не согласиться с прокурором. В определенной степени. Покоящееся на носилках нечто имело румяную от запекания кожу, всю в дырочках от ощипанного оперения, а также крылышки, ножки, шею и гузку, которую повара декорировали, воткнув в нее десятка полтора зеленых, блестящих, словно павлиньи, перьев. Однако что касается шеи, то она, торчащая вверх будто мачта корабля, длиной была не меньше сажени, а заканчивалась головой – черепом – размером что арбуз, вооруженной массивным и длинным, с локоть, клювом.

Полностью же дичь, издающая чудесный запах печеного мяса и майорана, весила на глаз добрых триста фунтов.

– Тут добрых триста фунтов, – оценил Руперт Мансфельд, маркграф Нижней Мархии. – На глаз.

– Это Птица Рух, – заявил Актеон де Ла Миллерэ, королевский герольдмейстер и секретарь Братства. – Без сомнения, это легендарная Птица Рух.

– Вот именно что легендарная, – глубоким басом отозвался Сириус Вайкинен, маркграф Озерной Мархии. – Птица Рух есть птица мифическая. Не бывает таких птиц!

– Но ведь есть они, есть, – возразил Властибор из Поляны, посол королевства Редании. – На островах Скеллиге их видят, и впрямь редко, но видят. Но рухи выглядят иначе. Этот же здесь словно страус… Гигантский страус?

– Это не страус, – возразил Мансфельд. – Гляньте только на этот клюв. Это, курва, диковина какая-то.

– Именно что диковина, – недобро усмехнулся Ян Айхенгольц, главный королевский ловчий. – Эй же! Почтенный Президент и ты, Собрат Метцгеркоп! Уж не мистификация ли это какая? Тщательно сложенная подделка из разных частей разных животных?

– Возражаю, – возразил король, прежде чем возмущенный Эзра Метцгеркоп успел сорваться со стула. – Возражаю против предположения, что это мистификация или подделка. А впрочем, пусть выскажется наука. Собрат Крофт!

– Предполагаю, – предположил убеленный сединами Эвклидес Крофт, ректор Академии Магии в Бан Арде, – что это одна из так называемых птиц ужаса. Вероятнее всего, птица-мамонт, Aepyornis maximus. Но эти птицы вымерли…

– Да и пусть себе вымерли, холера с ними, – воскликнул Мансфельд. – Главное, что один остался, и дал себя запечь. Выглядит вкусно! И пахнет чудно! Ну же, господа повара, вперед, нарезать пёрдниса!

– Пока птицу нарезают, – постановил король Миодраг, – почтенный Собрат Метцгеркоп угостит нас рассказом. Узнаем от него, каким образом сей эпиорнис попал на наш стол. Собрат Метцгеркоп, просим!

Эзра Метцгеркоп глотнул из бокала, откашлялся.

– Вы наверняка знаете, почтенные Собратья, – начал он, – кто такие ведьмаки. Так вот где-то за неделю до солнцестояния один ведьмак объявился в Западной Мархии, в городе Берентроде. И случилось там вот что…

* * *

Illustrissimus^[20]

Эстеван Трилло да Кунья

Praefectus vigilum

Ард Каррайг

Ex urbe Berentrode, die 23 mens. Junii

anno 1229 p. R.

Illustrissime Господин Префект,

немедля же по получению уведомления относительно подозреваемого ведьмака, как и требовала того важность дела, так я им statim и занялся. Как можно быстрей выслать моих соглядатаев non neglexi^[21], дабы за каждым шагом оного следили. Ибо разве мог бы недостаточно заботиться о законе и порядке я, на чьих плечах лежит эта ответственность? Я semper в распоряжении Вашего Превосходительства Господина Префекта, и каждый приказ statim исполнить готов.