Телефон милиции 02: Алло, милиция? Алло, КГБ? Алло, помогите хоть кто-нибудь! (страница 13)
Вообще-то, уголовный розыск в прокуратуру вызывают редко. Как правило, это связано с необоснованным отказом в возбуждении уголовного дела, написанным скрепя сердце, чтобы не портить статистику раскрываемости намертво повисшим глухарём и не создавать себе лишней работы. Тут всё просто. Надзирающий прокурор читает отказной материал и обнаруживает, что похищенное у гражданки N меховое пальто помнит Деникина, заношено до дыр и потому не представляет материальной ценности, отчего содеянное не является преступлением в силу малозначительности ущерба. Вызванная в прокуратуру заявительница N рвёт и мечет, объясняя, что пальто новое и стоит больше, чем в сумме зарплата среднего инженера за год. Постановление отменяется, сыщик получает нагоняй, возбуждается уголовное дело, и спустя полгода после происшествия создаётся видимость бурной работы по поискам пальто. Ещё через два месяца производство по делу приостанавливается до обнаружения вора, то есть до никогда, и бумаги преспокойно покрываются пылью.
Несколько реже вызывают из-за жалоб граждан. Например, тот же Вася-Трамвай в ноябре был обласкан по заявлению, что не проявил достаточного рвения в поисках злодейски похищенного детского велосипеда из подъезда.
Но вот так – под самый Новый год, вызвав панические реплики всегда спокойного как удав Папаныча, это, и правда, грозило чрезвычайными неприятностями.
Может, громы и молнии связаны с терактом на Калиновского?
Не сговариваясь, опера заперлись в кабинетах и вывалили на стол всё содержимое сейфов и столов, пока это не сделано проверяющими из главка по заданию прокуратуры. Или КГБ – желающих насолить ментам достаточно.
Рвались бумаги. Уничтожались целые папки. Ворох небрежных писулек приводился в менее стыдный вид. Выбрасывались вещдоки, забытые и неприобщённые к уголовному делу. Хуже того, второпях отправились в контейнер несданные бутылки, а по отделению их набралось бы рублей на пятнадцать.
Через два часа явился Папаныч, вполне себе довольный жизнью. На вопрос зама и других оперов о случившемся пожал литыми боксёрскими плечами.
– Зампред райисполкома пригласил в прокуратуру всех начальников отделений РОВД и судей. У прокурорских свежий ремонт, цивильно. Красиво даже. Поздравили нас, подарки вручили. Да что рассказывать, я же Трамваю говорил – за подарками еду, вы готовьте поляну пока.
Примерно через сорок секунд после окончания этого спича Лёха увидел глаза Васи-Трамвая. За миг, как он скрылся за фигурами более массивных сослуживцев. Васины глаза молили: помоги! Убьют! А как помочь? Тем более, нельзя шутить только над двумя вещами в мире – говорить матери, что её единственный сын смертельно болен, или сообщать милиционеру, что его ожидает п-п-пц в прокуратуре.
Потом расселись за столом, пожертвовав одним из парней по жребию. Он, трезвый до идиотизма, ну – почти трезвый, отирался около дежурной части, изображая готовность бежать по команде «опергруппа на выезд». Вася был жив и без следов увечий на лице, но и только. Даже выпил с трудом, когда Папаныч провозгласил за него тост и поблагодарил: ни разу в истории Первомайского угрозыска документы не приводились в столь идеальный порядок.
Сыщики поржали, выпили, закусили, снова налили.
Лёха накидывал в себя наравне со всеми. Но ни на секунду не забывал, что сегодня состоялись первые похороны погибших в гастрономе № 7. Двух близняшек, задохнувшихся прямо на руках у своего отца.
Поэтому хмель долго не приходил. А потом вырубил напрочь.
* * *
Варю удалось перехватить в коридоре.
– Постой! Хорошо вчера посидели? Что девочки говорили?
– Всё нормально.
Она, наклонив голову в нелепой беретке, попробовала обойти Егора, но он не позволил.
– Эй! Хотел на Новый год напроситься. У меня сложности в отношениях с моими.
Варя обождала, пока мимо них не прошла группа парней, и только тогда ответила:
– Может, из-за того, что считают тебя стукачом?
– Считают, – не стал отпираться тот. – Однажды я открыто, на комсомольском собрании заявил о поступке… Подробности не имеют значения. Ну, и в отместку пустили слух, что я не только в лицо могу прямо сказать, но и нашептать. Да, мне сложно с людьми. Но оправдываться не собираюсь.
Она оттащила его к бытовой комнате.
– А вчера, когда мы спели «Полонез» со словами «Конi – клiч „Пагонi“» и всякое другое… Нам как сказали, что ты стукач, так сегодня мы едва занятия высидели, всё ждали вызова в деканат или в комитет комсомола.
– И как?
– Нет. Пока нет.
– Деканат – это мелочно. В таких случаях следует звонить в КГБ. Что смотришь? Прямой националистический призыв к восстанию, подрыв основ государственного и общественного строя СССР. Пятнадцать лет расстрела как с куста. Страшно?
– Ты издеваешься?!
– А ты слышала о теракте в гастрономе на Калиновского? Бабки в очередях только о нём и судачат, что там убитых тьма. Вижу – слышала. КГБ по моему доносу примчится в общежитие… – он наклонился, обдав Варю дыханием. – Примчится, чтоб арестовать вас четверых! Раз песни поёте крамольные, то и бомбу заложили, больше же некому.
– Я в Москве была, – жалобно пискнула Варя.
– Так себе алиби. Бомбу заранее готовили, ты всё знала, но не донесла. Ладно, тебе двенадцать лет хватит, выйдешь по амнистии. Да шучу я! – воскликнул он, увидев, что серые глаза с коротенькими ресничками наполняются слезами, которые вот-вот нарисуют дорожки на щеках. – Короче. Я принесу выпить. Клянусь – первым выпью свой бокал, а у вас появится на меня компромат – что нарушил приказ ректора не квасить в общагах. Не выгонят из БГУ, так выселят из комнаты. Ну, среди вашей четвёрки есть стукачка?
– Нет… Наверно.
– Вот! Проверим экспериментально. А пока – до вечера. Часов в десять нормально?
Варя, наконец, навела порядок в мыслях.
– Мы на четверых думали.
– Понял. Мне кого-то из парней позвать? Попробую Гриню. Добром не пойдёт, испугаю его до усрачки кровавой гэбнёй. Как тебя только что. Вы все такие доверчивые!
– Нет… Я не о том. И ещё…
– Из тебя каждое слово тянуть?
– Стеснялась, но спрошу. Ты Татьяну с собой не приведёшь?
– Мисс БГУ? Миску? Или целую кастрюльку? Слушай, расскажи, что про нас с ней говорят.
– Разное. Что у вас агитбригада выступала в меде. Ты ей на гитаре подыгрывал, а потом прямо на сцене предложил – выходи за меня замуж.
– Серьёзно? Немного молод я для свадьбы. А она?
– Послала тебя подальше.
– Класс! Выступление юристов в мединституте обсуждает филфак! Чувствую себя звездой.
– Правда? Я думала – ты расстроен. Хоть и не похоже.
Варя уже явно вспотела в зимнем, стащила беретку с головы, сразу похорошев. Егор всё же решил рассказать ей анекдот, сочинённый, правда в другое время и применительно к вузу другого города – Москвы.
– Знаешь, встречаются как-то Василиса Прекрасная и Баба-яга. Василиса рассказывает: поступила я на филологический, там, наверно, самая умная, но, к сожалению, не самая красивая. – А я – на юрфак, отвечает Баба-яга. – Среди юристов не самая умная, конечно, но что первая красавица – не отнять, – Варя вымученно улыбнулась, и Егор поставил точку: – До вечера! Отметим, а потом поведёшь меня в Мраморный зал.
– Хорошо, – сдалась она. – Но недолго, потом пойдём смотреть «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» по телевизору.
Глава 7
От предложения «пойти к девицам» Гриня офигел.
– Меня потащишь как некрасивую подружку?
– Нет, как громоотвод. Чтоб спустить на тебя избыток женской эротической энергии. Предупреждаю: мисс Лунинец там нет. И миссис тоже. Обычные студентки с четвёртого этажа. Но нормальные, душевные. Хоть каждая со своими тараканами в котелке.
– Дадут?
– Тут, брат, никаких гарантий. Как договоришься. И сколько вольёшь. Презервативы есть? Иначе повезёшь в свой Лунинец сразу жену с дитём.
По скуксившейся физиономии парня он понял, опыт натягивания кондомов у того минимальный. Как и опыт по женской части вообще.
– Я в деле.
Они быстро обсудили, кто и сколько чего возьмёт, скинулись по пятёрке.
– Вовану корвалол прихвати. Нанервничался, придурок, сегодня на зачёте.
Егор сложил деньги и отправился по короткому маршруту: гастроном и аптека. В продовольственном минут пять выбирал, минут сорок стоял в кассе. В аптеке повезло – всего человека три, за ним пристроилась старушка.
Презервативы продавались, но как-то стыдливо. Из-за капель в нос выглядывал только кончик упаковки, непонятно – какой. И стояла цена без указания, что за товар.
Из серии «в СССР секса нет».
– Мне презервативы, – попросил Егор, не смущаясь старушки сзади.
– Есть по два и по десять в упаковке, – дама за стеклянным оконцем, ощутив отсутствие комплексов у покупателя, не понижала голос.
– Десять. И корвалол, если не сложно.
– Зачем столько брать, коль сердце прихватывает? – участливо поинтересовалась старушка.
Подмигнув ей и всем пожелав наступающего Нового года, Егор покинул аптеку, отправившись в общежитие.
Неожиданно ему стало хорошо.
Ну и что, что в кранах только холодная вода, а к очку – очередь? Ему 21 год, в этом возрасте подобные мелочи не напрягают.
Нет интернета? Зато люди общаются не меньше. Только не гифками и не перепостами, не отправляют смайлики и ссылки. Просто – разговаривают, вместе поют, едят, занимаются делами. Если куда-то идут, чаще всего тоже вместе.
Да, все думают о карьере и распределении, о свободном трудоустройстве после БГУ не может быть и речи. Исключение – вышедшие замуж за минчанина, они получают открепление и идут куда хотят. Точнее – куда возьмут.
Да, конкуренция присутствует. Но не подлая. Это только деятели вроде прежнего Егора могут настучать и утопить конкурента.
Да, существует разница между благополучными минскими детками и «понаехавшими» с периферии. Как и в его московском универе. Сказываются различия между выпускниками школ и поступившими в БГУ после армии, особенно после подготовительного отделения, таких много именно в общаге. Егор пропустил период совместной учёбы «молодых» и «стариков», в комнате с ним жили только «молодые». Или бывшие золотые медалисты, или дети обкомовского-райкомовского начальства, другие на юрфак не пробивались. Престижная профессия.
Конечно, за считаные дни в СССР он узнал ещё очень мало, впитывая каждый бит информации. Главное – не спалиться в ближайшие недели. С поддержкой гэбистов он наверстает и заполнит дыры в «воспоминаниях». Всё же хорошо, что после Нового года надо будет идти в милицию, а не к одногруппникам. В Первомайском он не знает никого, никто не знает его. Наверное.
В общем, жизнь налаживается!
Поймав ртом пару снежинок, Егор нырнул в общагу и тут же был отловлен мужиком отставного вида с наградными планками на груди. Даже если ему написать на лбу слово «комендант», он бы не был похож на коменданта больше, чем сейчас.
– Евстигнеев! Зайди.
– Сейчас. Только продукты занесу.
– Немедленно! Что за разговорчики в строю…
Парень уныло поплёлся за отставником, не зная его фамилии, имени и отчества. Выручило, что они блестели вытертым самоварным золотом на табличке вверху двери кабинета.
– Садись, Евстигнеев.
– Спасибо, Пал Ильич.
Комендант уселся на командное место за обшарпанный стол.
– В спортивной сумке что – водка?
– Обижаете. Две бутылки шампанского на десять человек.