Алевтина нахмурилась, пытаясь вспомнить. Антон Длиннопёров – мэр Стрептопенинска, дальний родственник по материнской линии, из той же обрусевшей немецкой семьи. Видела его несколько раз в детстве, потом на похоронах деда, куда приехала скорее из приличия, чем из чувства долга. Невысокий, полный мужчина с вечно влажными ладонями и бегающим взглядом, смотревший всегда с неприятной фамильярностью.

– Это конечно печально, – ответила нейтрально, не понимая причины звонка. – Но чем я могу помочь?

Снова возникла пауза, как будто Лидия собиралась с силами.

– Ты знаешь о нашей традиции? – наконец спросила сестра. – Той, что касается незамужних родственников?

Алевтина напряглась. В глубине памяти всплыло смутное воспоминание – старая семейная история, рассказанная матерью в детстве, давно отнесённая к разряду провинциальных суеверий, недостойных внимания современного человека.

– Напомни, – сказала сухо.

– По нашей семейной традиции, если умирает неженатый мужчина из рода, он должен быть похоронен женатым, – медленно произнесла Лидия, как будто объясняя очевидное. – Иначе его душа не найдёт покоя, а род будет преследовать несчастье.

Алевтина не сдержала короткий, недоверчивый смешок.

– Лида, ты серьёзно? Я думала, эти сказки остались в девятнадцатом веке.

– Для тебя это может быть сказкой, а для нас здесь – традиция, которой следуют поколения, – в голосе Лидии появились нотки раздражения. – Антон должен быть похоронен женатым. А поскольку он умер холостым…

– Постой, – перебила Алевтина, начиная понимать направление разговора. – Ты же не предлагаешь…

– Именно, – твёрдо сказала Лидия. – Как старшая незамужняя родственница, ты должна стать его посмертной невестой. Это символический брак, просто формальность для соблюдения традиции.

Алевтина отошла от окна и села на край кровати, чувствуя, как спина выпрямляется в защитной позе, даже несмотря на расстояние, разделяющее с сестрой.

– Это абсурд, – сказала жёстко. – Я директор федерального агентства, а не участница провинциальных предрассудков. Найдите кого-нибудь другого для этого… спектакля.

– Нет никого другого, – голос Лидии стал ещё напряжённее. – Я не могу, потому что младше тебя, а больше незамужних родственниц по материнской линии нет. Это должна быть ты.

– И что, по-твоему, я должна всё бросить и прилететь в Стрептопенинск, чтобы участвовать в каком-то языческом ритуале? – Алевтина почувствовала, как нарастает раздражение.

– Да, – просто ответила Лидия. – Именно это я предлагаю. Похороны через неделю. Сначала церемония символического брака, потом отпевание и погребение.

Алевтина рассмеялась – резко, почти зло.

– Ты с ума сошла. У меня работа, обязательства, встречи. Я не могу взять отпуск для… для этого.

Климент, лежавший на кровати, внимательно наблюдал за происходящим, но не вмешивался. В глазах любовника Алевтина заметила любопытство – он никогда не видел её такой выбитой из колеи.

– Есть ещё одна вещь, которую ты должна знать, – сказала Лидия после паузы, и в голосе появились новые нотки – почти расчётливые. – Антон оставил завещание. Очень необычное завещание.

Алевтина замерла. Что-то в тоне сестры заставило насторожиться.

– Что за завещание?

– Всё имущество, включая особняк на холме и банковские счета, переходит к жене, – медленно произнесла Лидия. – Той, которая будет с ним в момент погребения. Даже если брак был заключён посмертно.

В комнате воцарилась тишина. Алевтина смотрела в окно, где виднелась панорама Москвы – города, который она завоевала ценой отказа от прошлого. Теперь это прошлое протягивало руку через тысячи километров, предлагая странный, почти мистический союз с мёртвым человеком и… наследство.

– Ты понимаешь, что я юрист, – наконец произнесла Алевтина, и в голосе сквозила ледяная ирония, которую она раздавала подчинённым, отстаивающим невыполнимые проекты. – И знаю, что такое завещание не имеет юридической силы. Посмертная свадьба, Лида, – это даже не юридический казус, а проявление мракобесия. Кто вообще в здравом уме будет оспаривать права наследования, если речь идёт о спектакле для провинциальных бабушек?

Она говорила медленно, с расстановкой, будто читала официальную отписку в ответ на жалобу нерадивого гражданина.

– Я не сомневаюсь, что у любителя традиций всё схвачено, – процедила директор агентства. – Но неужели ты сама собираешься устраивать этот балаган? Или тебе просто хочется посмотреть, как я буду стоять в фате у гроба?

Тишина на другом конце длилась дольше обычного. Алевтина услышала, как Лидия глубоко выдохнула, и в этот момент появилось ощущение, что сестра не просто жертва обстоятельств, а соучастница спланированной комбинации.

– В обычных обстоятельствах – да, – спокойно ответила Лидия. – Но у Антона были связи, помнишь? Его завещание заверено у столичного нотариуса, причем у того, который известен своей… гибкостью. К тому же, текст написан не штатным юристом, а человеком, работавшим в областном суде. Там всё прописано настолько чётко, что местные даже проверять не станут. Ты же знаешь, как тут всё работает: если мэр сказал – значит, так и будет. В этом городе слово Длиннопёрова было не законом, а приговором, который никто не оспаривает.

В голосе Лидии прозвучало нечто новое, едва уловимое: смесь старой ненависти к порядкам города и какой-то странной, почти детской веры, что традиции сильнее здравого смысла и федеральных законов. Даже через километры московского воздуха Алевтина почувствовала, как атмосфера Стрептопенинска – густая, тягучая, с привкусом дрожжей и бессилия – протягивает костлявую руку.

– На похороны приедет весь город, – продолжила Лидия, – даже губернатор обещал выслать представителя. Все будут смотреть – и все захотят знать, кто станет вдовой Антона. Если не приедешь, сработает запасной план, но все узнают, что ты отказалась. Понимаешь, да? Тебя будут обсуждать, и не только у нас.

Последняя фраза прозвучала угрозой, замаскированной под заботу. Алевтина представила лица одноклассников, которых не видела, но регулярно встречала в интернете, неизменных в провинциальной зависти и мстительности. Представила, как фамилия Каглицкой всплывает на местных форумах и в архивах «Стрептопенинского Вестника», даже на федеральных лентах – с примечанием: «директор департамента отказалась от последней воли родственника». В России у таких историй длинные ноги.

– А если я всё-таки не приеду? – спросила женщина, давая время подумать.

– Тогда всё получит город, – безжалостно отрезала Лидия. – Либо назначат другую невесту. Уже звонили двоюродной тёте из Новосибирска, но у неё инсульт, не может даже передвигаться. Если не будет никого – мэрия оставит всё себе, а фамилия Длиннопёровых исчезнет из города. А из нашей – из твоей – жизни исчезнут крупные суммы денег.

Тут Лидия выдержала эффектную паузу – явно рассчитанную на осознание масштаба потерь. Было слышно, как на том конце линии сестра зажгла сигарету и медленно выдохнула в телефон.

Алевтина почувствовала, как в голове формируются расчёты. Аналитический ум оценивал потенциальные выгоды и риски. Особняк на холме – смутно помнила это здание, старинное, с претензией на дворянское прошлое. Банковские счета – у провинциального мэра наверняка немаленькие, учитывая многолетнее пребывание в должности.

– И сколько всего это стоит? – спросила она прямо.

Лидия усмехнулась – Алевтина почти увидела знакомую с детства усмешку.

– Достаточно, чтобы стало интересно, – ответила сестра и начала перечислять. – Пивоваренный завод «Стрептопенинское», – и в голосе появились интонации бухгалтера, привыкшего к цифрам и активам. – Только его стоимость оценивается в сто двадцать миллионов долларов. Основной поставщик солода для трёх крупнейших пивных концернов страны. Плюс особняк на холме – пятиэтажный, с подвалами и винными погребами девятнадцатого века. Там коллекция вин с царских времён, каждая бутылка – как годовая зарплата среднего российского чиновника.

Алевтина почувствовала, как пальцы непроизвольно сжались вокруг телефона. Перевела взгляд на Климента, с нескрываемым любопытством наблюдавшего за разговором, но ответила лишь лёгким движением руки, отсылающим в ванную комнату. Молодой человек понимающе кивнул, накинул халат и бесшумно скрылся за дверью – ещё одно качество, которое Алевтина ценила: умение исчезать без вопросов.

– Дом в Лондоне, – продолжала Лидия, не дожидаясь реакции сестры. – Район Найтсбридж, рядом с Гайд-парком. Шато во Франции, в Бордо, с собственными виноградниками. И это только недвижимость. На счетах в швейцарских банках около пятисот миллионов долларов. Возможно, больше – точных данных у меня нет.

Алевтина медленно опустилась на край кровати. В голове мелькали цифры, складывались и умножались, превращаясь в потенциальные возможности, в новый уровень власти, о котором раньше не смела мечтать. Такие деньги меняли правила игры. С таким капиталом могла бы диктовать условия даже таким, как Ордынцев, а не подчиняться им.

– И всё это перейдёт… жене? – спросила Алевтина, стараясь, чтобы голос звучал ровно, без намёка на внезапно вспыхнувший интерес.

– Той, которая будет с ним в момент погребения, – повторила Лидия. – Даже если брак заключён посмертно. Традиция имеет тысячелетнюю историю, Аля. В нашем роду это практиковалось веками. Антон был последним мужчиной-Длиннопёровым. С ним должна уйти в землю часть нашей женской линии.

– А что будет с… женой после погребения? – Алевтина осторожно подбирала слова.

Из ванной доносился звук льющейся воды. Климент принимал душ, и эти минуты давали возможность поговорить открыто, без свидетелей. Не то чтобы не доверяла любовнику, но чем меньше людей знало о планах, тем лучше.

– После? – В голосе Лидии послышался смешок. – После ты станешь одной из богатейших женщин страны. Свободной, незамужней и очень, очень состоятельной. Думаю, даже твоя должность в Москве покажется мелочью по сравнению с возможностями, которые открывает такое состояние.

Алевтина провела рукой по шёлковой простыне. Даже эта дорогая ткань, за которую когда-то выложила баснословную сумму, сейчас казалась дешёвой подделкой по сравнению с тем, что ждало в Стрептопенинске. Картина медленно складывалась в голове: директор агентства в чёрном траурном платье, с вуалью, стоит у гроба незнакомого человека, произносит какие-то слова, а через несколько дней улетает обратно в Москву, оставляя позади провинциальный городок и увозя ключи от нового мира.

– Мне нужно подумать, – сказала Алевтина, впервые за весь разговор позволив показать заинтересованность. – Это серьёзное решение, Лида. Я не могу просто так всё бросить и прилететь.

– Конечно, – согласилась сестра, и Алевтина услышала нотки удовлетворения, словно Лидия уже знала, каким будет ответ. – У тебя есть время до среды. В четверг нужно будет вылететь, чтобы в пятницу провести предварительные ритуалы. Сама церемония в субботу, погребение в воскресенье.

– Я перезвоню тебе завтра, – пообещала Алевтина. – Мне нужно уладить некоторые дела здесь, в Москве.

– Буду ждать, – просто ответила Лидия. – До связи, Аля.

Алевтина отложила телефон и посмотрела в окно, где солнце поднималось над московскими крышами. Город, который она покоряла пять лет, вдруг показался тесным и ограниченным. Люди, с которыми так старательно выстраивались отношения, внезапно превратились в фигурки на шахматной доске – маленькие, незначительные по сравнению с тем, что могло ждать впереди.

Из ванной вышел Климент – свежий, с мокрыми волосами и полотенцем на бёдрах. Улыбнулся своей мальчишеской улыбкой, которая обычно вызывала у Алевтины снисходительную нежность. Сейчас она смотрела на него словно через стекло, отделяющее настоящее от будущего.

– Всё в порядке? – спросил Климент, заметив её странный взгляд.

– Да, – кивнула Алевтина, возвращаясь к своей обычной маске спокойствия. – Семейные дела. Ничего важного.