Виктор Федоров: Память небытия

Пролог. Срочная доставка

Смотреть на сборище циркачей ему мешало солнце. Выбраться из допросных закутков было приятно, но небесное светило било по глазам, заставляло щуриться, рассеивало внимание. В обычные свои будни он двигался во тьме, спешным шагом перетекая из одного мрачного переулка в другой. В помещениях, куда его закидывала судьба и долг службы, зачастую окон не было вовсе. А если и были, то за ними висела непроглядная тьма, изредка отступающая под напором лунного света и мерцания звезд.

Другими словами, Гораций считал себя человеком ночи. И любил тень. Сам был тенью.

Однако сегодня очередной изгиб судьбы напополам с долгом привел его сюда: на отполированную множеством задов скамью в уголке небогато обставленной комнаты. Иные обители замка поразились бы, узнав, какое непрезентабельное помещение было зажато меж шикарно обставленными залами и бархатными коридорами этажей.

Каменные стены не несли на себе никаких украшений, а обстановка больше напоминала комнату для общения с душевнобольными. Гораций никак не мог отделаться от подобного ощущения, даже спустя множество визитов. Стол с одинокой свечкой, ныне не горящей, да пара стульев, хозяйский и гостевой. Поле битвы для столкновения двух умов. А некогда грубо стесанные доски (а теперь зеркально-гладкие), выполняющие роль скамеек, тянулись по бокам помещения, словно место для стражи и врачевателей, наблюдающих за разговором.

Сегодня роль праздного наблюдателя выпала ему. Тонкие губы едва не искривились в ироничной усмешке, но Гораций сдержал порыв. Личина была в новинку, обычно он стоял по центру комнаты, никогда не садясь, словно не желая принять правила игры. Стоял, чеканя слова, глядя на хозяина кабинета и борясь с мыслью, что если в комнате и есть душевнобольной, то вот он: сидит, сцепив руки, на колченогом стуле, на который без слез было не взглянуть. Иного объяснения подобному насилию над собой у Горация не было. Нет-нет, а на лице начальника проступала мучительная гримаса, но был тому причиной неудобный стул, изнурительный подъем по лестницам столичного замка или груз забот на плечах – оставалось загадкой.

Тем удивительнее было существовать в этой комнатушке на рассвете, чего давно не случалось. Пусть близость к земле не позволяла отнести кабинет к «высоким этажам», бьющему в оконный проем солнцу это ничуть не мешало. Проказливые лучи стелились по скамье, перебегали на стены и лупили по глазам, что тоже было в новинку. В новом антураже фигура начальника, скрюченная за пустым столом, выглядела будто черный колтун, горстка изломанных углов, темнеющих на фоне окна.

Сидя в уголке комнаты, наконец-то вровень с хозяином кабинета, Гораций поймал себя на мысли, что по утрам Черная мантия выглядит куда более устрашающе, чем в покровах ночи. То было неправильное сосредоточение темноты. Иррациональное. Притягивающее к себе взгляд и затмевающее все вокруг. Жаль лишь, что надоедливые лучики все же находили обходной путь до его век, мешая в полной мере рассмотреть сборище гостей.

К слову о них. Пара фигур колыхалась чуть в стороне, на том же самом месте, где обычно стоял Гораций. Сам он вынужденно забился в угол, следуя немому приказу, а теперь не мог как следует рассмотреть визитеров: их силуэты так же темнели на фоне света, заполняющего комнату. А на противоположную скамью Тень всеми силами старался не смотреть. Он едва не скосил взгляд в ту сторону, но вместо этого раздраженно почесал тонкими пальцами ладонь, моргнул и перевел взгляд на начальника, словно ища успокоения в привычной черноте. Глубоко вздохнул, услышал тихий смешок по левую руку, сжал зубы. Казалось, сидящая там девица видит его насквозь. Собравшись с силами, вновь покосился на стоящих гостей.

Циркачи как они есть. Ворвавшиеся в мир теней и начавшие нести околесицу. Околесицу, которая, как он понимал, может оказаться правдой. И от этого на душе было гадко.

Двойка мужчин, нелепая парочка. Между собой ничуть не похожи, но скованы одной цепью, как мог бы выразиться уличный поэт. Такую же связь порой можно разглядеть в семейных союзах, продирающихся сквозь жизненные перипетии бок о бок уже с не один десяток лет. Эти двое в подобном союзе явно состоять не могли, но незримо подпирали друг друга, будто два сросшихся вековых дерева.

Почему не могли? Внешней схожести в них было – чайная ложка, да и то без горки. Оба рослые, поджарые, загорелые. Одежда простая, обувь припорошена пылью. Гораций с интересом подметил, что даже лица, пусть и чисто вымытые, словно покрыты тонким слоем переживаний и тревог, особенно у юнца.

Парень нацепил на голову нелепый чепец, больше напоминающий подшлемник. Щеки запали, губы потрескались, а оттого карие глаза выразительно блестели на лице. Болтал он мало, а когда открывал рот, казалось, что речь его доносится откуда-то издалека. Говор был припорошен легкой хрипотцой, и слова спотыкались о нее, будто голос поломался совсем недавно, а его обладатель еще не привык к этому. Несмотря на это, парнишка твердо стоял на ногах, всматриваясь в клокочущую за столом темноту.

Спутник его выглядел еще тверже – крепкая свая, навеки вбитая в землю. Руки он миролюбиво сложил на груди, но Гораций почти физически чувствовал исходящую с той стороны опасность. Припорошенные сединой каштановые волосы были неровно острижены, то же касалось и многодневной щетины, покрывающей острые скулы. За все время своего присутствия в комнате он шевельнулся всего пару-тройку раз, каждый их них сопровождался скрипом кожаного, покрытого заплатами и потертостями жилета.

Сейчас оба молчали, буравя взглядом хозяина кабинета. Кривое лицо Морна не выражало ничего. В воздухе звенела тишина, прерываемая лишь смешками и шелестом одежды с противоположной скамьи. Не удержавшись, Гораций все же бросил взгляд на нарушителя спокойствия. Нарушительницу. Пара циркачей заявились вместе с девчонкой. Или же она притащила их за собой – это как посмотреть.

Каким образом эти люди получили приглашение, оставалось неясным. Но если от пары мужчин веяло напряжением, опасностью и проблемами, к чему Гораций был в целом привычен, то поведение девицы выпадало из принятых в этом месте норм. И это раздражало.

Едва явившись на порог, она тут же шлепнулась на скамью, не выразив ни капли желания маячить по центру комнаты, аки деревце на пологом склоне. Забилась в темный уголок, лишив его, Горация, этой возможности и обрекая на противостояние с солнцем. Но уселась там, словно правительница во дворце, закинув ногу на ногу и без капли уважения шаря глазами по всем присутствующим.

Гораций вызвал у нее не больше интереса, чем вчерашние новости. Лишь изредка в уголке губ застревала усмешка, стоило ей бросить на него взгляд, будто девчонка прекрасно понимала, насколько Тень не в своей тарелке. На спутников своих смотрела с интересом, пусть и немного вскользь. Одновременно уставившись, но при этом отводя глаза, особенно от парня. Сложно объяснить, однако Гораций всем своим естеством чувствовал, что что-то не так в этой компании.

Куда более сильный холодок пробегал по его спине, когда девчонка удостаивала взглядом Морна. Казалось, лед и пламя сталкиваются, объединяясь в единую стихию, уважение клокотало в темных глазах напополам с неприязнью. Невероятный букет, словно жухлые могильные цветы свалили на прилавок вместе с только-только срезанными розами.

Тишина начала сдавливать виски – никогда на всей памяти Горация Черная мантия не думал над ответом столь долго. Живущий отдельно от остального лица рот искривился пуще прежнего, но уголки сложились в идеальную линию. Шрам на лбу будто побелел; если бы Тень не знал Морна достаточно долго, то мог бы подумать, что тот волнуется. Никак нет. Просто начальник уделял каждому вопросу ровно столько времени, сколько тот заслуживал. И затянувшееся молчание было знамением очевидного: из кабинета они выйдут в изменившийся Мир. Как всегда и было.

– Много просите.

Два слова вылетели из-под плотно сжатых губ, хлесткие, два удара кнутом. Никто из гостей не дрогнул, а мужик постарше – тут Гораций пересилил желание протереть глаза – лишь слегка пожал плечами.

– До настоящих просьб мы еще дойдем. А учитывая все сказанное… Поболтаем на этих условиях.

Слова повисли в воздухе. Морн скривил лицо, отчего шрам на верхней губе уехал куда-то к носу. Выставив палец, покрутил им в воздухе.

– Болтовней обмениваются на других этажах. Я здесь занимаюсь тем, что слежу, как бы эта болтовня не свела страну в могилу.

– Не в моих привычках оценивать чужое старание, но ощущение такое, будто она уже давненько присыпана землей. На одно усилие приходится пара горстей свежего грунта. А где-то совсем близко притаился еще десяток гробовщиков, которые закопают этот Мир окончательно. Выглядит так, что мы вам вновь оказались нужны больше, чем вы нам.

Девчонка едва ли не прыснула, то ли восхитившись метафорой, то ли одобряя общую фамильярность, сквозящую в словах мужчины. Черная мантия даже не моргнул, его рот уже приоткрылся, чтобы ответить на очевидный выпад, как вдруг вмешался мальчишка:

– Страной мне заведовать не приходилось и никогда не придется.

Кривые губы сомкнулись, Черная мантия медленно перевел взгляд левее. Если юноша и смутился, то никак не выказал своего смятения, лишь слегка кашлянул и продолжил:

– Но я тоже мерил свое благополучие местом, где родился. Зачем думать о Мире вокруг, пока в твоем доме гнилые стены? Вот только, увлекшись латанием дыр, можно и не заметить, что снаружи ничего не осталось.

– Для родившегося в гнилом доме, вы, юноша, довольно бойко рассуждаете о вещах, неподвластных умам куда более гибким. Верно ли я понял, что благополучие страны ничтожно на фоне того, о чем вы хотите мне сообщить? – Уголок губ Морна приподнялся, словно предлагая оценить всю иронию ситуации.

Второй мужчина открыл было рот, но тут голос внезапно подала девчонка – чуть ли не впервые с тех пор, как Гораций столкнулся с ней на входе в кабинет.

– Обойдемся без витиеватой болтовни. Согласны? А насчет остального… – Она повернулась к Морну и отчеканила слова: – Стоит им довериться.

Прозвучало чуть ли не игриво. Гораций никогда не видел, чтобы к Черной мантии обращались так: повисший в воздухе совет можно было истолковать и как просьбу, и как приказ. Тем удивительнее, что Морн проглотил это. На сидящую в углу девушку он даже не взглянул. Вместо этого, словно желая оттянуть ответ, он порылся в кармане, вытянул на свет помятый мандарин – оранжевый огонек на черном фоне. Бледные пальцы впились в шершавую кожуру, капли сока обмочили поверхность стола.

– Пусть так. А затем мы определимся… Возможно, дыры в доме придется латать вам, а не мне.

– А когда было иначе? – Мужчина повел плечами, жилет протестующе скрипнул. – Могу заверить: еще немного, и Вильгельм окажется владыкой грязи среди гребаного ничего.

– Это угроза? – Пальцы продолжали щупать плод.

– Ничуть. С угрозами я завязал очень давно. Осталась лишь необходимость.

Словно аккомпанируя его словам, солнце наконец скрылось из виду, последний лучик скользнул по векам Горация, облака поглотили светило, и в комнате сразу помрачнело. В противовес этому Морн будто вывалился в реальный мир. Вместо подсвеченной по краям темной фигуры Тень увидел за столом побитого жизнью человека. Пусть и самого крепкого из тех, кого он знал.

– Владыка грязи…

Морн покатал эти слова на языке, пробуя на вкус. Перевел взгляд на свечку, будто кособокий огарок, весь в потеках воска, мог дать дельный совет.

– Говорите.

– А касаемо…

– Отсюда вы выйдете, – пальцы на оранжевом плоде замерли, – но то следствие не ваших просьб, отнюдь. Просто времена нынче интересные. И в будущем, если надумаете просить тюремщика не запирать клетку, лучше это делать до того, как зайдете в камеру.