Звонок в дверь раздробил пространство. Мы с мамой переглянулись, и я пошла открывать. Открыв дверь, я онемела на несколько секунд, пока не сообразила, что толпа бывших одноклассников не очередное видение, а правда, пусть и неожиданная. Они, не проронив ни слова, ввалились в прихожую и, заняв всё её пространство, сплелись вокруг меня в кокон. Кто-то пихнул в руки свёрток, над ухом прозвучали приглушённые слова поддержки. Когда мы наконец рассыпались на отдельные личности, дышать стало легче, но пространство прихожей сжалось ещё сильнее.

Мама, будучи мудрой женщиной, появилась из-за спины и, собрав часть курток в охапку, отнесла их в комнату, после чего подтолкнула нас туда же. Я побежала на кухню, не успела удивиться расторопности мамы, которая не просто успела пересчитать всех прибывших гостей, но и налить всем чаю. Одноклассники тем временем вытащили из угла стол, разложили его и засуетились – достали из пакетов пироги и блины, конфеты и даже пару упаковок с сосисками.

Беседа стопорилась, переминалась неловкими паузами, но спустя полчаса и новую порцию чая потекла ровным потоком, понесла нас в беззаботные времена детства, школы, студенчества. Когда наступила тишина, Катя Нангаева запела. Вслед за ней сначала неуверенно, но позже в хор запели все. Одну за другой мы спели все песни, которые пели на школьном выпускном, и лишь потом замолчали. На столе появилось вино, разговор снова разгорячился, назрел спор о разности технарей и гуманитариев, но стих, когда из комнаты, в которой жила бабушка, послышался гул.

Я не смогла бы спутать его ни с чем, даже если бы захотела, – так гудел бабушкин бубен. Мама заглянула к нам, встретилась со мной взглядом и кивком показала на бабушкину комнату. Я встала, медленно вышла из-за стола и, сопровождаемая десятком пар встревоженных глаз, вошла в бабушкину спальню. Бубен висел над кроватью – старый, передаваемый по наследству. Он уже успокоился, звук исчез, но мы подошли к нему, убеждая самих себя в том, что в комнате никого нет и быть не может.

– Может, показалось? – неуверенно спросила я.

– Боюсь, что нет, – мама нахмурилась, брови её изогнулись, а рука потянулась к бубну, но задержалась, не дотронувшись. – Она сказала, что бубен должна забрать ты.

– Почему я?

– Не знаю. Ей виднее, – мама посмотрела на меня извиняющимися глазами и вывела из комнаты.

– Что это было? – спросили с разных сторон одновременно.

– Телефон забыла выключить, – я ободряюще улыбнулась. – Может, в карты?

Через час гости начали расходиться. Когда ушли последние, я убрала со стола и тихо, не привлекая внимания родителей, вошла в комнату бабушки. Бубен молчал. Я подошла к нему и коснулась кончиками пальцев его шероховатой поверхности. Он ответил мне лёгкой вибрацией, но звуков больше не издавал. Меня окатило тёплой волной, которая всколыхнула в душе что-то светлое. Я попыталась понять, что именно, но не смогла – упустила пьянящее чувство, которое сменилось тоскливым холодом.

Постояв в комнате ещё немного, я оделась и вышла из дома. Ноги сами несли меня по узким улицам, петляли между домов, пока грудь не наполнилась морским простором. Нагаевская бухта развернулась передо мной – привычная с детства, она обнимала воздушными крыльями. Я пошла вдоль берега, попыталась найти глазами «драконов», но не смогла. Не сразу вспомнила о том, что их снесли в прошлом году. Внутри разрослась тоска, переполнилась и вылилась слезами. Я всхлипывала, вытирала нос рукавом старой куртки и удивлялась тому, что не смерть бабушки вызвала во мне слёзы, а уничтожение старой тропосферной радиорелейной линии связи.

А может, всё дело в том, что стало уходить незыблемое? То, что с самого рождения казалось непоколебимым, то, что должно было быть всегда. Как горы. «Но ведь и горы со временем исчезнут» – отвечала я сама себе.

Я шла по берегу и пинала мелкие камешки. Волны вторили мне, накатываясь на берег и отступая. Ветер бил в грудь твёрдыми ладонями. Солнце склонилось к закату, а я повернулась лицом к городу и закрыла глаза. Теперь ветер порывами ударялся об спину. Волосы выбились из кос, лезли в лицо, начали щекотать нос. Я слегка облокотилась на ветер, лишь чуточку, потому что он был не такой сильный, как зимой.

Волны шептали, убаюкивали, успокаивали. На грани сознания показалось, что слышу звук шагов, но глаза открывать не стала. Пусть думают что хотят – мне всё равно. Снова зашумел ветер после нескольких секунд затишья.

– Тынагыргын, – громкий шёпот разрезал пространство.

Глава 3

Я вздрогнула и открыла глаза. Быстро оглянулась, пробежала взглядом по пустынному берегу, но не увидела никого, кроме огромного пса, стоящего неподалёку. Огромного, бело-серого пса, так похожего на волка, точной копии того, что встречался мне в Казани.

Я вскрикнула, прижала холодные ладони ко рту и отступила. Пёс, казалось, ничуть не удивился – он склонил голову и посмотрел на меня исподлобья. Медленно, держа себя в руках изо всех сил, я попятилась, развернулась к нему боком, осторожно пошла в сторону пирса. Над головой пролетел ворон – низко, почти коснувшись крылом макушки. Он громко каркнул, и волк отошёл в сторону, а затем скрылся в кустах. Ворон улетел туда, где ещё год назад стояли «драконы». Несколько минут я топталась на месте, не решаясь ни уйти, ни остаться, но сумерки вынудили возвращаться домой.

Заметно похолодало. К дому я уже почти бежала, пытаясь сохранить остатки тепла под лёгкой курткой. В спину упрямо подгонял пристальный взгляд. Уже у самого дома я запыхалась, остановилась, согнувшись, и резко развернулась назад. Жёлтые глаза блестели метрах в двадцати. От белых клыков отражался свет. Я попятилась. Почти не осознавая, что и зачем делаю, стянула шарф, намотала на левую руку и выставила её перед собой. Тут же смутно подумала о том, что для волка моя рука как сухая ветка – перекусит и не задержится ни на секунду. Волк посмотрел мне в глаза до одури осознанным взглядом и исчез во тьме. Я, медленно пятясь, поднялась на две ступеньки и упёрлась лопатками в подъездную дверь. Нащупала ключи в кармане, быстро вбежала в темноту. Домчалась до четвёртого этажа и замерла, прислушиваясь к зловещей тишине.

Лишь убедившись, что всё спокойно, я вошла в квартиру. Сердце бухало в груди, а руки мелко тряслись. Я тихонько разделась и проскользнула в бабушкину комнату.

Однажды Волк придёт за нашим блюдом.

Мысль вызвала приступ лёгкой паники. Детская сказка… Изнутри вырвался нервный смешок. За ним ещё один и ещё. Спустя минуту я корчилась на полу, пытаясь унять беззвучные спазмы истерического хохота. Волк пришёл за своим блюдом. Ну не бред ли?

Гул я скорее почувствовала, чем услышала. Смех исчез мгновенно. Большой бабушкин бубен едва заметно вибрировал, затихая. Я протянула к нему руку и коснулась шершавого бока. Пальцы закололо, как от электрического разряда, но я не отняла их от бубна. Когда-то очень давно, в глубоком детстве, я уже слышала, как бубен бил сам собой. Бабушка тогда замерла посередине комнаты и несколько минут стояла, не в силах пошевелиться. Она безотрывно смотрела на его поверхность, а затем протяжно вздохнула и выгнала меня на улицу.

– Почему он гудел, бабушка? – спросила я, как только решилась вернуться домой.

– Он предупреждал нас, Тынагыргын.

– О чём?

– О том, что жизнь скоро изменится.

– Как изменится? – я подпрыгивала на месте, пытаясь заглянуть в чёрные глаза всезнающей бабушки.

– Поживём – увидим, – ответила бабушка Гивэвнэут и замолчала.

– Я скучаю, бабушка, – прошептала я и опустила руку.

В аэропорт меня провожали родители. Мама беззвучно вытирала слёзы, а папа хмурился, не подавая вида, что расстроен. Он поверх голов осматривал людей в большом холле, словно хотел просканировать каждого, кто полетит со мной. Попрощались быстро – не стали растягивать неминуемое, да и до каникул осталось не так уж много времени. Мама впихнула мне в руки что-то большое, завёрнутое в несколько слоёв картона. Я не сразу поняла, что это блюдо.

Самолёт привычно разбежался, взмыл в небо и распорол корпусом низкую пелену облаков. В детстве я любила, когда он летел в воздушном пространстве между пуховыми одеялами. Даже сейчас что-то внутри подпрыгнуло от восторга при виде облачной завесы сверху и снизу. Но в следующее мгновенье перед глазами пронеслись образы из кошмарных снов, и я вздрогнула всем телом.

Потом надела наушники и снова отвернулась к иллюминатору. Блюдо, запакованное в плотный картон, я поставила у себя в ногах. Представляла, как удивится Алёна, увидев моё наследство, и как придётся объяснять преподавателям причину своего отсутствия. Настроение от этих размышлений портилось всё сильнее. Женщина, сидящая по соседству, косилась на меня недобрым взглядом и периодически что-то шипела себе под нос. Я не прислушивалась, а после и вовсе уснула.

В Москве пришлось сначала ехать на вокзал – обратный билет до Казани я взяла на поезд. Там оставлять вещи в камере хранения и идти гулять куда глаза глядят. Столица нашей прекрасной родины всегда приводила меня в трепет – быстрая, как горный ручей, она неслась по своим улицам непрерывным потоком – летела вперёд с огромной скоростью. Течения людей никогда не замедлялись, мчались мимо, жадно ловили жизнь, либо с такой же жадностью избегали её.

Я остановилась посреди проспекта и замерла, ловя невесомость. В такие моменты мне казалось, что я стою посредине мира, который несётся вперёд, назад и по кругу, обтекая меня со всех сторон, иногда задевая или толкая, но не приводя в движение. Я стояла и смотрела поверх голов на людской водоворот, или, может, правильней было бы назвать его людоворот?

– Чего встала тут, чукча, что ли? – кто-то толкнул меня в бок.

– Ну чукча, и что?

Я повернулась и увидела парня. Он был невысокий, с широко посаженными глазами и большим лбом. Светлые глаза насмешливо смотрели на меня. Парень остановился от неожиданности, но, рассмотрев меня, прыснул.

– Сам-то красивый? – хихикнула я.

– Конечно, я же саам, – он подмигнул и протянул мне вытянутую руку. – Леонидом меня зовут.

– Меня Татьяной.

Я немного подумала, но всё-таки дотронулась до его ладони. Парень, впрочем, не удивился, только загадочно улыбнулся.

– Ты как будто кочуешь куда-то.

– Как ты узнал?

– Выглядишь помятой.

– Какой ты догадливый.

– Я ещё и умный.

– Оно и видно – на меня ругался, что торчу посреди дороги, а сам стоишь тут со мной уже пять минут и всем мешаешь, – проворчала я с деланой строгостью.

– Я тороплюсь вообще-то. – Леонид улыбнулся.

– Чёт незаметно, – я склонила голову набок.

Парень в ответ весело хихикнул, подмигнул мне и умчался, мгновенно растворившись в толпе.

– Удачной дороги! – услышала я и улыбнулась.

Я прошла ещё несколько метров и поняла, что солнце как будто стало чуть теплее, люди немного приветливее, а рюкзак на пару килограммов легче. А всё потому, что настроение стало совсем немножко, но лучше. Горячий обед в ближайшей кафешке окончательно растопил мои тревоги. Пёс – глупость, сессию закрою, потом уеду на каникулы подальше от всей этой студенческой суеты, а может, и вовсе устроюсь на работу. С Майей Дмитриевной поговорю, ну или, на крайний случай, натравлю на неё одногруппников. Рано или поздно жизнь наладится. Не бывает такого, чтоб не налаживалась.

С такими мыслями я доела обед, с ними же вернулась на вокзал, а затем обустроилась в поезде. После проверки билетов я повалилась на временную койку и ещё долго лежала, прислушиваясь к перестуку колёс. Пабам-пабам – несли они меня по подмосковному лесу. Пабам-пабам – проезжали спящие деревни. Пабам-пабам – пересекали бескрайние поля. Я лежала на верхней полке, смотрела в окно и думала о большом деревянном блюде, что торчало с места для багажа, упакованное в несколько слоёв картона.