И это не рай, туда нашего брата пускают неохотно. Разве что был какой-то особый рай для чекистов, где на входе сидел Железный Феликс и строго спрашивал: святой ты или подлец? Ведь, по его мнению, только такие могли служить в органах. А после проверял, насколько холодна твоя голова, насколько горячо твоё сердце и насколько чисты твои руки.

Потом мысли пошли более приземлённые, чёткие и понятные, о деле. Хотелось понять, нашёл ли кто-то диктофон или нет. А что остальное? Второй телефон, ноутбук, прочая техника, документы? Что из этого нашли?

А сбежавший программист? Ему заплатили огромную сумму в криптовалюте, но он испугался, что его убьют, а я его спрятал, как важного свидетеля. Вышли ли на него?

И сможет ли кто-нибудь раскрыть заговор? Ведь дело касается не только системы управления дронами, на самом деле это ширма. Суть проекта намного сложнее, и его хотят использовать против нас.

Вот эта мысль меня подцепила, и я начал думать на всю катушку. Нужно раскрыть заговор. Вот что меня держит в этом мире.

Я был в реанимации. Я чувствовал, как мне втыкают капельницы. Видел медсестёр и врачей в масках, склонившихся надо мной. Они что-то говорили, но я не мог разобрать.

После я лежал голый под тонкой простынёй, и мне было холодно. Впервые в жизни, потому что до этого никогда не мёрз.

Со мной говорили, но я не мог ответить, не слышал слова. Не видел знакомых лиц.

Жена не приходила – мы давно развелись, лет десять назад. Сын даже не берёт трубку, зачем ему приходить ко мне в больницу? А старший сын… старшего сына больше нет. Я надеялся, что увижу его. Возможно, когда-нибудь позже, когда меня не будет держать этот груз, что не дал умереть.

А со временем я твёрдо понял, что жив. Мысли становились чёткими. Почему мне перевязывали голову, хотя пули попали в грудь? Что с ногами? Это всё странно.

А потом глаза открылись.

Я увидел, где нахожусь. В глазах не двоилось, перед ними стоял лёгкий туман, но не было привычной дымки севшего с возрастом зрения. Я будто надел новые линзы.

– Пацан очнулся, – сказал кто-то совсем рядом, слева от меня. – Нормально тебе сегодня?

– Какой я тебе пацан, – прохрипел я, с трудом ворочая пересохшим языком. – Попить бы.

– Ща, погодь, организуем, – сказал этот же человек очень бодро. – Только спокуха.

Слышал я его чётко. Огляделся всё внимательно и спокойно.

Я в больничной палате, уже не в реанимации. Живой.

А это значит одно – достану я тебя, Трофимов. И тебя, и всех остальных. Не взяли вы меня. Облажались твои киллеры.

По лицу поползла улыбка. Это хорошая новость.

Это не госпиталь, куда меня должны были положить как комитетчика. Хотя какой я чекист? Я же давно гражданский.

Обычная городская больница, в палате было несколько коек. Я лежал посередине, изголовьем у стены.

На окнах штор нет, снаружи солнце, которое било в глаза. Горячее, но мне всё равно было холодно. Лампы на потолке не горели. Стены уже не идеально белые, пожелтели, на них видны кнопки вызова медсестёр. Провода упрятаны в кабель-каналы.

По обе стороны от меня две тумбочки, одна из них должна быть моей. На кровати слева сидел толстый небритый мужик лет сорока, в очках. У него была перевязана голова.

Он достал из тумбочки пластиковую бутылку в полтора литра и кружку, налил мне воды и поставил рядом.

Я протянул за ней правую руку. Ого, ничего себе я высох. Ручки-то тонкие, почти детские. И как-то странно выглядят, слишком молодо. Ладно, спишем на то, что ещё не отошёл.

Левая рука была под капельницей, на запястье был пластиковый браслет с QR-кодом и с моей фамилией – Давыдов А.

Я взял кружку правой. Почувствовал, как в голове кольнуло и заныла левая нога ниже колена.

Сделал несколько глотков. Вода тёплая. Сколько же я не пил? Пересохшие губы и рот жадно впитывали воду. Пил, пока не закашлялся и пролил часть на подушку и грудь. Повязку бы не залить.

– Осторожнее, – сказал мужик и потянулся к стене, где торчала кнопка. – Ща вызову.

Он нажал кнопку, но ничего не произошло.

– Валерьич, нажми на свою кнопку, – мужик посмотрел на другой ряд. – У тебя же работает.

– Вчера сломалась, – раздался другой голос из угла палаты.

– Вася, ты нажми, – попросил толстяк.

Небритый мужик с длинными спутанными волосами вместо того, чтобы тянуться к кнопке, просто сложил руки рупором и проорал в коридор:

– В шестую! Очнулся.

– Палата номер шесть, надо же, – проговорил я хриплым голосом и усмехнулся. Свой голос совсем не узнавал.

– Посмотрите-ка, Чехова читал, – усмехнулся сидящий у окна дедок с кроссвордом и болезненно откашлялся.

Я потёр лицо и нащупал повязку на лбу. Почему у меня башка перевязана?

– И Чехова читал, и кого хотите, – отозвался я. – В наше время читали всех.

– Ну надо же, в наше время, – передразнил мужик в очках и добродушно засмеялся. – Вы уже в двадцать лет стариками себя чувствуете?

Чего? Чего-то он гонит, может, тоже башкой стукнулся. Но я с ним конфликтовать не хочу. Настроение было хорошее. Удалось докторам, откачали после двух пулевых. Теперь мне есть над чем поработать.

Потёр лицо ещё раз. Щетина отросла. Причём мягкая. Ещё и волосы будто выросли. Странно, у меня же были залысины.

Возможно, это кажется. Может, это ещё последствия наркоза идут, и в голове прояснилось не до конца.

– Ох, Анатолий Борисыч! – услышал я радостный девичий голос. – Пришли в себя наконец!

– Да вот, вроде бы ожил, – я чуть улыбнулся.

Она тоже мне улыбнулась. Причём не так, как улыбнулась бы пожилому человеку, который старше её раза в три. Медсестра же совсем молоденькая.

– Вы вчера ещё пытались вставать, даже говорили со мной, – сказала она. – И раньше тоже что-то рассказывали.

– О чём это?

– Какая-то запись и телефон, я разобрать не могла. Дроны какие-то.

– Начитаются в своих телефонах, блин, – с неудовольствием проговорил дед, что-то черкая в кроссворде. – Наверное, ещё и сбили, пока в телефон пялился.

Что? Вот это я совсем не понял, что он там бормочет и почему.

Так. Ладно. Тут надо подумать. Возможно, я просто стукнулся башкой, и начались какие-то странности. Башка ещё не пришла в норму до конца после операции и всех лекарств, могут быть галлюцинации.

Но сегодня мне явно легче, потому что в голове почти нет тумана. И она не раскалывается.И дышать легко, причём полной грудью, будто не был курягой со стажем.

Медсестра, рыженькая девушка с приятной улыбкой, подошла поближе, поправила подушку, проверила капельницу и ушла.

Так, ладно, надо понять, что делать дальше. Сначала надо проверить тело. Пошевелил руками – слушались. Причём отлично. Ноги тоже отзывались, но в левой чувствовалась глухая боль под коленом. Но при чём здесь ноги, если стреляли в грудь?

Я отодвинул одеяло и замер. Вот это уже было совсем не так.

Грудь тощая, безволосая, рёбра проступали под кожей. Кожа очень молодая, живот впалый, мышц почти нет. Руки тоже молодые, худые, с длинными пальцами. Плечи узкие, не развитые. На правом молодёжная татуировка, на такой высоте, чтобы было видно под коротким рукавом футболки, но можно было скрыть под рубашкой.

Твою дивизию, это что за чертовщина?

Я отошёл после наркоза? Вроде бы отошёл. Я явно чувствую, что это реальность. Я начал пытаться вставать, но медсестра, заглянувшая в палату, меня остановила.

– Так, стоять, стоять! – её голос стал строже. – Вернее, лежать. Спокойнее, Толя. Ещё рано.

– Дай ему телефон, сразу спокойный станет, – проворчал дед с кроссвордом. – Им телефон дашь, и они целый день лежать будут, тунеядцы.

Твою дивизию. Но надо вести себя осторожно, ведь медсестра намекала, что я бредил, так что вполне ещё мог не оклематься. Но происходящее было странным. Я несколько раз вздохнул, как учили, чтобы всё спокойно обдумать.

Надо понять, что у меня есть. Переворачиваться мне можно, а вот вставать нельзя. В груди нет дыр от пуль. Проблема в голове, по которой меня кто-то будто ударил, на ней толстый слой бинтов. И волосы густые, я ощупал, и слишком длинные для того, кто всю жизнь стригся под машинку.

Ноги очень тонкие, как спички. Левая болела, но гипса не было.

Осторожно перевернулся и открыл скрипучую тумбочку. Ничего, пусто. Ни документов, ни телефона. Вообще ничего.

Я попытался полежать спокойно, чтобы прийти в себя. Вопрос, что делать с Трофимовым – пока отходит на второй план. Сначала надо понять, что вообще случилось со мной.

Почему, блин, я будто скинул пятьдесят килограммов и лет сорок минимум. И откуда эти травмы?

Медсестра пришла заменить капельницу.

– А у меня вещей с собой не было? – спросил я.

– А всё сдали на хранение, – тут же ответила она, глядя на меня. – Деньги в кассе будете получать, когда выпишетесь. Всё по акту. А вещи… что-то нужно принести?

– Телефон, – попросил я.

– Попрошу сестру-хозяйку, чтобы выдала, – сказала она, немного подумав. – А вы пока отдыхайте.

Хоть девушка вежливая и отзывчивая, а то в таком состоянии сам я мало что могу сделать. Слабость ещё давала о себе знать.

Я уснул. Вернее, приказал себе поспать, потому что надо набираться сил.

Когда проснулся, медсестра, у которой на бейджике на груди было написано «Филимонова Юлия», принесла телефон. Причём странный – не мой. Раньше я ходил с кнопочным, потом взял смартфон с большим экраном. Два, один особый, для работы, с которого я всё удалил, и второй, личный.

Это тоже смартфон, но экран у него меньше, причём на нём была большая трещина. С обратной стороны был логотип в виде надкушенного яблока и наклейка с какой-то яркой анимешной фигнёй.

Я же видел этот телефон. Да, помню, у того пацана, которого чуть не сбил. Я точно помню, что взял его наушники, которые он оставил у меня под машиной. Хотел вернуть, но использовал, чтобы привлечь внимание.

А вот телефон-то я точно у него не забирал. Может быть, память подвела? Ничего не понимаю. Зачем его принесли мне? Но хоть какой-то будет, с остальным разберусь потом.

Телефон не включался, не реагировал. Полностью разряжен.

– Есть зарядка? – спросил я у соседей по палате.

– От айфона нету, – отозвался толстяк в очках.

– Да они сейчас все одинаковые, – добавил мужик со спутанными волосами. – Любая новая подойдёт.

Сосед оживился и полез в тумбочку. Адаптер он вставил в розетку и протянул кабель мне.

– Держи, парень.

– Как зовут? – спросил я.

– Меня? – растерялся мужик.

– Своё имя я помню. Твоё, конечно.

– Рома.

– А по батюшке?

– Роман Андреич, – отозвался мужик.

– Благодарю, Роман Андреич, – я осторожно кивнул. – Что бы я без тебя делал, дорогой?

Давно взял это себе в привычку – обращаться к людям по имени-отчеству. Некоторым было приятно, когда взрослый мужик в пиджаке так уважительно обращается к тебе.

Но сейчас они удивлялись, когда я так к ним обращался. Пока телефон заряжался, я уточнил, кого как зовут, и запомнил. Мне тут придётся провести ещё какое-то время.

Наконец, телефон пиликнул, на экране появилось очередное яблоко. Затем высветилось сообщение: «Введите код разблокировки».

– Вот сразу за телефон упал, – недовольно проговорил дед. – Лучше бы книжку почитал. Лучше скажи, как звали слугу Портоса, только без интернета? Восемь букв. Наверняка не знаешь.

– Остань от человека, старый, – поморщился Васька, мужик со спутанными волосами. – Только очнулся.

– Мушкетон, – отозвался я. – Чего тут знать? У Атоса – Гримо, у Д’Артаньяна – Планше, у Арамиса – Базен.

– О-о-о, – протянул дед, с удивлением посмотрев на меня. – Читал, значица. Но это легкотня. Тогда скажи, а кто такой «греческий философ, учитель Александра Македонского». Десять букв, вторая «р»…

– Аристотель.

– Хм. А я думал, сегодня совсем ничем не интересуются, ничего не читают.

После этого он от меня отстал, иногда поглядывая в мою сторону с удивлением.

И какой код от телефона?

Это же телефон пацана, которого я чуть не сбил, моего полного тёзки. А память у меня хорошая.