– Пожалуйста, моя крошка, – прошептала я тихо, словно боялась разбудить смерть, – пусть хоть чуть-чуть…

Мелисса не открыла рот. Только слабо дернулась, сопротивляясь. Словно сама уже устала бороться. Ее лицо – бледное, с синими кругами под глазами – было безжизненно, и я чувствовала, как растет отчаяние.

Внутри меня ледяной глыбой застыл страх, что я не смогу ей помочь, что моя слабость не даст мне спасти ее. Я потерла свою щеку, чувствовала, как кожа под моими пальцами становилась влажной от слез. Я сейчас сама – словно тень, истощенная и разбитая – не могла донести до единственной близкой и родной души хоть чуточку тепла и жизни.

Болезнь случилась внезапно.

Я даже сама не поняла, что произошло.

Еще вчера это была маленькая здоровая, активная девочка с отличным аппетитом, вдруг притихла. Я меряла температуру, думала на зубки, рассматривала покакули. Но все было в порядке.

К вечеру дочь совсем поникла.

Я с сожалением вспомнила наш мир. Я бы сто раз уже погуглила симптомы, отнесла бы ее в больницу, ждала бы анализов, план лечения. Но здесь все было иначе. Здесь государству не было никакого дела до ребенка бедной вдовы. Если, конечно, у вдовушки не завалялась в чулке приличная сумма денег.

Я поцеловала дочку, умоляя держаться.

– Вы готовы? – спросила экономка, постучавшись в дверь.

Глава 10

– Да, – кивнула я, переложив Мелиссу на кровать и сделав из одеяла гнездышко.

– Надеюсь, вы помните, что хозяйка не потерпит присутствие вашего ребенка рядом с юной госпожой, – строго произнесла экономка, ведя меня по коридору. – Нам сюда.

– А господин генерал? – с тревогой спросила я, вспоминая слова доктора о помощи.

– Он сейчас на передовой. Его нет дома. Но скоро должен вернуться, – заметила экономка.

«Скоро должен вернуться!» – пронеслась в голове спасительная мысль. Я представила, как падаю на колени перед ним, как умоляю спасти моего ребенка. И если он не откажет в просьбе, я готова буду целовать землю, по которой он ходил!

Слёзы выступили на глазах, когда я подумала о том, что спасение близко.

– Нам сюда, – пригласила экономка.

Она открыла дверь, поглядывая за моей реакцией на потрясающую роскошь, с которой была обставлена детская комната.

Слуги, как правило, любили хвастаться роскошью дома, в котором служат. И сейчас экономка явно ожидала от меня широко распахнутых глаз и открытого от изумления рта.

Тут действительно было чем восхищаться.

Высокие потолки, украшенные изысканными лепнинами, стены, обитые дорогими тканями, а в центре – огромная кровать с изящным изголовьем и балдахином, словно из сказки. В углу стояла роскошная колыбель, украшенная тонкими кружевами и золотыми нитями.

Я взглянула на нее и почувствовала, как сердце сжалось от несправедливости.

Внутри колыбели лежала здоровая девочка – розовощекая, с темными волосами и большими серыми глазами, полными жизни и беззаботности. Она выглядела такой же, как моя собственная дочь, – только здоровая и смеющаяся, словно лучик солнца ласкал ее личико.

Я невольно задержалась взглядом на малышке, и в груди вдруг зашевелилась смесь чувств: зависть, злость и одновременно – тихое, болезненное сожаление. Эта роскошь, эта безмятежность – всё казалось мне чужим миром.

Я почувствовала, как моя грудь сжалась, словно кто-то вырвал сердце, и я, словно на грани слез, боролась с желанием опуститься на колени и зарыдать.

Счастливый, здоровый ребенок лежал передо мной, а я чувствовала, как подступает гнусная черная зависть, пытаясь убить всё хорошее, что есть в моей душе.

– Почему так сложилось? – мысленно прошептала я про себя, чувствуя, как мои руки дрожат от внутренней борьбы. – Почему моя крошка сейчас умирает в темной комнате для слуг, а эта девочка – в такой роскоши?

Внутри меня зародилась злость на судьбу, на несправедливость, которая так жестоко обманула меня.

Мои глаза наполнились слезами, и я почувствовала, как их горячие слезы застилают взгляд. Мои руки – тонкие, бледные, с дрожью в пальцах – словно не слушались меня, и я с трудом сдерживала сильное желание отвернуться и уйти.

Но вдруг я вспомнила о ней – своей крошке.

О той, кто сейчас лежала в темной комнате, без тепла и заботы, пока я должна была заботиться о другой, чужой девочке.

В этот момент я сделала усилие, чтобы прогнать злые мысли, чтобы не позволить себе ненавидеть ни в чем не повинного ребенка.

Я взяла глубокий вдох и, преодолев внутреннюю тревогу, осторожно подошла к колыбели.

Глава 11

Взгляд на девочку, словно солнечный луч, прогнал тень зависти и злости.

Я протянула руку и нежно взяла малышку на руки.

Ее мягкое тело было теплым – не такое, как у моей девочки, – а в груди у меня вновь зазвучала тихая материнская нежность.

Я взглянула на нее и почувствовала, как внутри вновь рождается тепло. Она не виновата в том, что судьба так была несправедлива со мной. И я, несмотря на всю свою усталость и боль, ощутила, как нежность и любовь переполняют сердце.

– Малышка, – прошептала я, мягко прижимая ее к себе. – Ты – мой свет, моё маленькое солнце. Я сделаю всё, чтобы ты росла счастливой, несмотря ни на что.

В этот момент я поняла, что даже в самой темной тени можно найти искру света, если только не забывать о любви и надежде. И пусть судьба была жестока, я вновь обрела силу – ради своей крошки, ради той, что сейчас лежала в темной комнате, – чтобы бороться и не сдаваться.

– Это – Каролина Моравиа, – с нежностью произнесла экономка.

– Каролина? – спросила я, глядя на малышку. – Так вот, значит, как тебя зовут!

– Кхе-кхе! – заметила экономка, глядя на меня со строгостью. – Не тебя, а вас! Не забывайте, мадам. Девочка выше вас по положению! Хозяйке не понравится, если вы будете обращаться к девочке фамильярно. Эта девочка – герцогиня!

Я смотрела на кроху и чувствовала, словно теплый луч солнца проник в мое сердце. Внутри зажглось тепло, и оно тут же захотело обнять это крохотное дитя. Я почувствовала, как внутри поднялась волна нежности, будто мое сердце растаяло, превратившись в мягкий свет.

Малышка в моих руках тихо притихла, словно почувствовала эту волну ласки. Ее мягкое тело было теплым и живым, и я, не в силах сдержать трепет, мягко прижала ее к себе, чувствуя, как вся моя усталость уходит, уступая место тихой любви.

– Пожалуйста, принести мне теплую воду и салфетки, – тихо прошептала я, чувствуя, как голос стал чуть мягче, как будто вся моя тревога растворялась в этом спокойствии. – Перед кормлением я бы хотела привести себя в порядок. Я вспотела, поэтому хотела бы протереть грудь.

Экономка кивнула, взглянув на меня с уважением и чуть заметной симпатией. В её взгляде читалась щепетильность, словно она ценила мою аккуратность и заботу о ребенке.

– Разумеется, мадам, – ответила она, – я сейчас же принесу.

Когда через минуту она вернулась с теплой водой и мягкими салфетками, я почувствовала, как внутри снова растекается спокойствие.

Я осторожно стала расстегивать пуговицы на груди, и, с трепетом и легкой дрожью, протерла кожу на груди, чтобы подготовить ее к кормлению. Теплая влажная салфетка наполнила меня ощущением уюта, и я заметила, как мои руки, раньше дрожащие от волнения, перестали дрожать.

Словно сама природа шептала мне, что теперь в этой картине все правильно. Мать и младенец. Я аккуратно поднесла малышку к груди. Ее тело было мягким и теплым, словно живое солнце, и я почувствовала, как внутри меня вновь загорается искра нежности. Я с трепетом прижала ее к себе, ощущая, как теплая волна удовольствия мягко окутывает меня.

И вдруг в моей голове возникла мысль – почему доктор Эндрюс послал меня сюда?

Глава 12

Внутри меня зашевелилась тревога, словно холодный червячок, ползущий по спине. Я стояла, держа на руках маленькую девочку, которая сладко посапывала, устроившись у меня на груди. Ее тепло и безмятежность контрастировали с моим внутренним хаосом.

В тот момент я вдруг поняла, что доктор знал. Он, вероятно, знал, что моя собственная дочь, которая сейчас лежала в темной комнате для слуг, скоро умрет. И вот, зная это, он решил помочь мне пережить эту тяжелую утрату, предложив мне эту девочку – как своеобразный мост между горем и надеждой.

Через час, когда я сидела в полумраке, глядя на сытую и мирно спящую малышку, мое сердце наполнилось сложными чувствами. Я ощущала смесь благодарности и страха, радости и тревоги. Как могла я принять на себя такую ответственность?

В коридоре раздался голос экономки. Она, словно гордая хозяйка, хвасталась кому-то из слуг:

– Я не приняла бы на работу какую-нибудь крестьянку без справки и без должной чистоплотности. И вообще, в таких делах я считаю, что подтверждение врача о здоровье кормилицы – обязательно. Это, по моему мнению, – нововведение, которое должно быть введено в каждом доме! – не без гордости просвещала кого-то экономка по имени Грейс.

Ее голос звучал уверенно и твердо, как будто она была не просто слугой, а настоящей хозяйкой дома.

Словно это была не моя находчивость, а ее личная заслуга.

И в этот миг я вновь ощутила тепло – не только от мягкой малышки в моих руках, но и от той искры надежды, что скоро прибудет генерал, что я упаду перед ним на колени и буду вымаливать жизнь для своего ребенка.

Только бы он согласился!

Я готова на все!

Несколько раз я поднималась к себе, чтобы покормить Мелиссу, и тут же спешила вниз, стараясь не вызывать неудовольствия экономки.

Пару раз она бросала на меня строгие взгляды, ее колючие глаза пронзали меня, как острые кинжалы. Она сама, словно коршун, готова была виться над колыбелью, готовая защищать свою "маленькую герцогиню" от любых посягательств.

И я ее понимала. В экономки идут те, кто не познал радость материнства, те, кто ищет утешение в заботе о чужих детях.

Несколько дней пролетели незаметно.

Но генерала все не было.

Я начинала терять надежду, и каждый день без новостей становился для меня пыткой.

Под конец четвертого дня я остановилась перед дверью своей скромной комнаты.

Сердце шептало: пока я здесь, все в порядке. Но что-то останавливало меня от этого шага. Страх. Словно там, за дверью, затаилось большое горе, готовое обрушиться на меня в любой момент.

Я открыла дверь и вошла в полутемную комнату. Внутри было страшно тихо.

Глава 13

– Только бы она была жива! Только бы она дожила до приезда генерала! – шептала я судьбе.

Я осторожно открыла дверь и вошла в полутемную комнату. Внутри было страшно тихо, как будто сама тишина была живым существом, наблюдающим за мной.

Я сделала несколько шагов вперед, стараясь не издавать ни звука, и остановилась у кровати. Моя дочь лежала там, укрытая тонким одеялом, ее маленькое лицо было спокойно, но в глубине души я знала, что может означать это спокойствие.

Я опустилась на колени рядом с кроватью и взяла ее маленькую ручку в свою. Ее кожа была холодной, как мрамор, и я почувствовала, как по моим щекам текут слезы.

Я молилась, прося у Бога дать мне силы и мужество, чтобы справиться с этим испытанием.

Но в глубине души я знала, что без генерала все мои молитвы будут напрасны.

Осторожно взяв дочку на руки, я выдохнула. Она была жива. Жизнь едва теплилась в ней, а я понимала, что ее время на исходе.

– Где этот генерал? – рыдала я, прижимая к себе ребенка.

Я понимала, что он не обязан мне помогать. Но для меня это была единственная надежда, единственная ниточка, которая удерживала меня на плаву. Я ненавидела его за то, что он все еще не приезжает, молилась на него и чувствовала, как отчаяние разрывает мое сердце. Потом мне становилось стыдно за свои мысли, и я старалась успокоиться.