– Да, ты их уже раздавать начал! Я как раз занят твоим делом, так что разлепляй веки и начинай работать.

Юдзи продолжал ворчать, но это скорее по привычке. Небольшое устройство, похожее на карту памяти, начало мигать красным огоньком через пару секунд после того, как оказалось в порте. Гарик счел это достаточным доказательством работы и больше на дела компьютерные не отвлекался.

Ему и вне виртуального мира было чем заняться. Мусор, заполнявший квартиру Давида, был неоднородным: пустые упаковки, грязная одежда, наспех порванные документы. Если бы продюсер обзавелся шредером, о бумагах можно было бы забыть. Но рвал он их лениво, на крупные фрагменты, и Гарику хватило непривычного терпения, чтобы многое восстановить.

Это было любопытно… И указывало не в том направлении, которого ожидал Гарик. Профайлер допускал, что если Никиту и убили, то из личной неприязни или профессиональных интересов. Какие еще варианты?

А варианты были.

Он начал догадываться, что происходит, уже по бумагам. Через пару часов отзвонился ошеломленный, проснувшийся и наладивший новый голосовой фильтр Юдзи. Хакер наверняка думал, что прямо сейчас шокирует собеседника, откроет ему нечто принципиально новое, а на самом деле просто расставил все точки над i.

Давид пришел в себя ближе к вечеру. Быть связанным ему определенно не понравилось, но по этому поводу он мог разве что извиваться, как гигантская округлая гусеница. Гарик легко игнорировал бы его и час, и два, если бы захотел, но сейчас им как раз было о чем поговорить. Профайлер натянул одноразовые перчатки и только потом освободил Давида от импровизированного кляпа.

– Ты покойник! – тут же заявил продюсер. – Ты понял?!

– Все мы покойники, вопрос только в перспективе, – философски рассудил Гарик. – А ты сиделец, и это звание ты получишь гораздо раньше, чем я отправлюсь на тот свет.

– Будешь мне ментами грозить? За то, что я напал на тебя? Да ты бы вызвал их сразу, если бы мог, а теперь ничего не докажешь! Это я тебя посадить могу!

– Нет, наше с тобой общение до суда не дойдет. Присядешь ты за то, что сделал с Никитой Маршаловым.

Давид замер, но только на мгновение. Срываться он больше не собирался, просто прожигал профайлера ненавидящим взглядом.

– Я работал с Никитой – вот и все, что я с ним сделал!

– Его полет из окна был каким-то проектом?

– Это был несчастный случай!

– Нет, официальную версию мне пересказывать не надо, – покачал головой Гарик. – Меня интересует правда о том вечере – в деталях. Есть то, что я не могу просчитать, а знать все равно хочется.

– Я не убивал Никиту! Зачем мне это?

Гарик помахал у него под носом одним из склеенных документов. Давид замер, как мелкий зверек, разглядевший свет приближающихся фар и только теперь осознавший, что он, вообще-то, на скоростном шоссе. Похоже, даже протрезвел от ужаса… Это к лучшему.

– Ты с ним и правда долго работал, – с готовностью подтвердил Гарик. – И по этой же причине у тебя был доступ ко всем его документам. Ксерокопию паспорта сделать? Пожалуйста. Думаю, и по банковским реквизитам вопросов не было. Его подпись подделать – вообще задача для дошкольника, проще только крестик поставить. Он доверял тебе, потому что был уверен: ну что ты ему сделаешь, кредит на его имя возьмешь? А зачем, если ты явно небедный парень? Ну и ты, конечно, не объяснял подопечному из провинции, что такое офшорные компании.

– Я и сам не знаю, что это такое! – опомнился продюсер.

– А это та штука, которую ты оформил на Никиту. Я пока не могу точно сказать и уж тем более доказать в суде, для чего именно они были тебе нужны. Над этим сейчас работает один мой приятель. Но мы с ним оба склонны считать, что ты отмывал деньги для очень солидных людей, и это приносило тебе куда больший доход, чем праведные продюсерские дела.

– Я не понимаю, о чем ты… – повторил Давид уже без прежней уверенности. Он просто не знал, что еще сказать.

– А я о том, что это очень удобно: иметь столько относительно юных наивных провинциалов под рукой. Ставящих подпись на все, что ты подсунешь. Абсолютно доверяющих тебе. Я ведь вижу, что ты под этот маленький уютный бизнес чуть ли не всех, с кем у тебя агентские договоры есть, припахал. И жилось тебе легко и радостно, пока с Никитой не вышла осечка. Он каким-то образом узнал о том, что он, оказывается, уважаемый бизнесмен. А поскольку в робкие тридцать три годика он вышел из состояния полной наивности, он заволновался. Только вот он не знал, что с таким делать, как не предстать твоим сообщником. Он начал избегать тебя и искать толкового юриста. Ты тоже не дурак, соотнес одно с другим и заставил его замолчать.

– Этого не было! Ты ничего не докажешь!

– Так не было или не докажу? – уточнил Гарик. – Ну, смотри… Твое баловство с офшорами, считай, уже доказано. С убийством будет сложнее, но и тут нет ничего невозможного. Изначально смерть Никиты приняли за несчастный случай, потому что у людей, находившихся той ночью рядом с ним, не было причин его убивать. Теперь мотив появился, и полиция возьмется за дело иначе. Отследят записи с камер, надавят на Ташу, и она смешно лопнет и прольется откровениями – в общей сложности этого будет достаточно. Тогда ты получишь по полной, но и это не твоя главная проблема.

– А что тогда? – растерялся Давид, который все-таки не протрезвел до конца и едва успевал за потоком обрушивающейся на него информации.

– Детишки.

– Какие еще детишки?..

– Фан-клуб Никиты, – пояснил профайлер. – Именно они меня наняли. Чтобы убить тебя, кстати. Но я такого не делаю, я сказал, что просто назову им имя того, кто виновен в смерти Никиты, а дальше уж пусть сами разбираются.

– Это бред какой-то!

– Ты думаешь? Совесть у них еще не развилась до конца, нужную сумму они соберут количеством. А если среди ценителей творчества Никиты найдутся люди взрослее и богаче, тебе станет совсем невесело. Причем пока речь идет только об экономических преступлениях, твой адвокат сможет добиться подписки о невыезде, ты попытаешься жить прежней жизнью… И защитить тебя уже никто не сможет.

На этом этапе Гарик заметно исказил реальность. За экономическое преступление такого масштаба никто не освободил бы Давида из-под стражи. Но у профайлера было не так много вариантов, ему нужно было пользоваться последними часами шока и опьянения собеседника. Потому что когда Давид окончательно придет в себя, вытрясти из него правду будет куда сложнее. Да и результаты нынешнего диковатого допроса очень сложно использовать в суде, но Гарик знал: когда история известна, нужно ее только доказать, дело идет быстрее и проще.

Пусть и не сразу, но ему все-таки удалось дожать продюсера – подбросив тому замечательную возможность на правах первого, кто пошел на сделку со следствием, перекинуть вину на товарища. Давид все-таки заговорил.

Он действительно был вовлечен в мошенническую схему с офшорными компаниями и действительно использовал для этого данные начинающих артистов, которые даже не догадывались, что чем-то там владеют на международном уровне. Они и не должны были знать, пока все шло хорошо, это не причиняло им вреда. Кандидаты на пожизненное заключение были защищены неведением и обожали своего агента.

Возможно, так продолжалось бы и дальше, но Давид, как это часть бывает с людьми, в которых наглость побеждает разум, поверил, что он великолепен и неуязвим. Ему захотелось чего-то большего, чем роль посредника у больших боссов. Остатки его совести понимали, что он всего лишь преступник, да еще и подставляющий других. Но такая роль его не устраивала, он достиг возраста, когда внутренние кризисы – не редкость, и ему захотелось доказать свою значимость.

Поэтому он выбрал для себя романтичный образ: борец с системой. Собственно, против системы он идейно ничего не имел, он в ней всю жизнь прожил сыто и комфортно. Но быть борцом – совсем не то же самое, что быть торгашом. Правда, рисковать лично собой Давид даже не собирался, он просто начал переводить деньги запрещенным на его родине организациям. Он выбирал их по частоте появления в массмедиа, ему казалось: чем скандальнее – тем солиднее. Порой он даже не разбирался, чем именно занимаются те, кому он отсыпал щедрые донаты.

Сперва опасная игра завораживала его, потом приелась. Давида начало не устраивать то, что о его подвигах только он и знает. Ему хотелось, чтобы им восхищались, а быть пойманным не хотелось, так что он вынужденно молчал – и это все больше его раздражало.

Никита Маршалов просто оказался не в том месте не в то время. Они с Давидом были на одной вечеринке, Давид уже едва держался на ногах, а Никита вдруг поддержал ту самую систему, которую его агент теперь подгрызал. И Давид решил убить двух зайцев одним выстрелом: похвастаться, что он меняет судьбы мира, и поиздеваться над Никитой, показать тому, что от его имени давно уже получают деньги люди, которых он презирает.

Так Никита и узнал про офшорные компании и незаконные переводы. Он, в отличие от Давида, был трезв и пришел в ужас. Именно тогда он начал разыскивать юриста, который помог бы ему выбраться из этой ямы. Никита понимал: где большие деньги – там большие проблемы, которые не ограничиваются одним лишь Давидом. Маршалов даже подумывал пойти в полицию, но так и не решился как раз из-за переводов: он боялся, что его обвинят в том, на что он был не в состоянии повлиять. Паника нарастала, он не мог избавиться от ощущения, что попал в безвыходную ситуацию. Поэтому он и снимал те странные ролики для фанатов, простодушно полагая, что это способно стать хоть какой-то подстраховкой для него.

Между тем Давид протрезвел и в полной мере осознал, что натворил. Тогда, под влиянием момента, он сам себе казался неуязвимым. Теперь же он понимал: не только он может погубить Никиту, противоположная ситуация тоже возможна.

Для начала он попытался поговорить с подопечным, но тот изо всех сил избегал его. Они пересекались разве что в студиях и на съемочной площадке, однако там Давид не рискнул бы откровенничать. Он попытался настоять на разговоре, и Никита вроде как не отказывался – и не соглашался. Ситуация все стремительней катилась непонятно куда.

Именно тогда Давид и прибег к помощи Вадима – того самого артиста, который тоже был в квартире в ночь смерти Никиты. Выбор был не случайным: агент прекрасно знал своих подопечных и привлек того, кого уже не раз забирал из «обезьянника» после очередной пьяной драки.

– Я так понимаю, он тоже узнал, что у него там офшорная империя самообразовалась, как плесень в душевой? – сухо уточнил Гарик.

– Ну да… Но ему я сразу пообещал часть прибыли, он даже счастлив был!

– Его счастье меня не интересует, мне важнее другое: вовлекая в дело этого упыря, ты сразу знал, что будет кровь.

Чувствовалось, что Давиду по привычке хочется возразить, но он и сам понимал, насколько это глупо сейчас. Пришлось признаваться:

– Да… Я догадывался. Но что еще мне оставалось?! Никита не хотел говорить, понятно, что с ним цивилизованные методы не сработали бы!

В этот момент Гарик внимательно наблюдал за собеседником, пытаясь определить: понимает ли Давид всю чудовищность того, что несет? Нет, не похоже. Он привык считать себя единственным положительным персонажем той истории, в которую он превратил свою жизнь. Следовательно, он всегда прав, а те, кто ему мешает, заслуживают любой участи, которую он для них выберет.

При этом он действительно не планировал убивать Никиту, но не из жалости, а из трусости. Он понимал, какой скандал последует за убийством, какой риск это принесет. Нет, ему куда выгоднее было заставить Маршалова замолчать, а впредь действовать осторожней.