За книжными стопками сидела кошка. Самая обычная и одновременно необычная кошка – трехцветная. И было понятно, что это совсем не кот. Марьяна присела и протянула ей руку. Кошка тут же доверительно ее боднула и замурчала сильнее.

– Как ты здесь оказалась? – самым ласковым голосом на свете спросила Марьяна и нашла ответ сама.

Видимо, кошка забралась сюда, чтобы спрятаться от дождя. И как только он немного утих, кошка запрыгнула на подоконник и затем аккуратно спустилась в кусты. «Надо же», – подумала Марьяна. Днем она снова обнаружила кошку, на этот раз – спящей в кресле. Кончики ее усов дрожали.

Вскоре кошка начала приходить регулярно. Ей нравилось сидеть на подоконнике и вертеть головой в разные стороны, наблюдая за воробушками. Из всего сложного птичьего мироустройства двора больше всего кошку привлекали именно они. И, видимо, когда ей приходило в голову, что нет ничего на свете вкуснее кусочка сосиски, которую Марьяна брала себе на обед, кошка терлась о ноги, выразительно мяукала и топталась, а заполучив угощение, довольно потягивалась и засыпала.

Кошка чувствовала себя в магазинчике хозяйкой – она деловито прогуливалась по комнатам, забиралась на кассу, чтобы умыться и привести себя в порядок. И пока Марьяна общалась с покупателями, кошка сидела рядом, но каждый раз перед закрытием она уходила по своим делам.

О том, что в магазин собирается прийти прокурор, Марьяна узнала случайно. Бумажку с предостережением она не увидела в куче разноцветных рекламных буклетов и конвертов со счетами за коммунальные услуги и случайно заметила ее, когда собралась перед выходом выгрести все из почтового ящика на выброс.

«Проверка соблюдения санитарных норм… 19.05 в 10:00…»

Вчера было восемнадцатое, значит, прокурор придет уже сегодня!

Марьяна тряслась в трамвае – пешком не успела бы прийти пораньше – и подогретые весенним солнцем испуганные мысли слетались к ней в голову, как голуби на овсяное печенье.

Из чего состоит классический прокурор?

Из фирменного темно-синего обмундирования, кожаной папки с документами и в меру чистых ботинок. Из стабильной общественно значимой работы, которую он делает с большой ответственностью и аккуратностью, изучая обращения граждан и составляя строгие, правомерные, не лишенные вежливости ответы.

Прокурор был именно таким, а еще самоуверенным на работе и робким в личной жизни, у него были маленькие грустные глаза, и он рано начал лысеть. Ему было почти тридцать семь, и он никогда не был женат. Из дома он уходил рано утром и возвращался поздно вечером, поэтому не решался даже завести кота.

Приходя домой, он сидел на кухне, глядя маленькими грустными глазами в окно на набережную Камы. Красные буквы обещали ему, что счастье не за горами. Потом закатное солнце ломилось к нему в окно, а прокурор не пускал – завешивал плотно шторами. И ложился спать, говоря себе, что из-за ответственной должности на любовь у него совсем нет времени. Раз в неделю по субботам он убеждает в этом же свою бабушку по телефону.

– Придурок, – обычно отвечает ему бабушка, наверно, единственная в Закамске, кто может себе позволить так разговаривать с прокурором.

В это утро прокурору нужно было съездить в букинистический магазин, на который пришла жалоба от женщины сорок девятого года рождения, проживающей над магазином. Он добрался быстро и стоял у входной двери, рассматривая облезлую вывеску, и не заходил внутрь до тех пор, пока его часы не показали десять утра. За кассой никого не было.

В магазинчике прокурор почувствовал себя великаном. Он осмотрел потолки, полки с сувенирами и открытками. Громко вздохнул. И уточнил:

– Есть кто-нибудь?

Откуда-то появилась девушка с взволнованным лицом. Она сказала, что прямо сейчас в соседней комнате у нее рожает кошка, и если это считается нарушением санитарных норм, то она готова заплатить штраф или даже сесть в тюрьму, но пусть все это случится потом – сейчас ей нужна картонная коробка и теплая вода.

Студент, подрабатывающий бариста в кофейне матери, удивился, когда в дверях появился прокурор. От неожиданности студент даже вылил клиенту в кофе чуть больше сливок и орехового сиропа, чем было нужно. На всякий случай он приосанился и опустил рукава рубашки, спрятав фривольные татуировки на руках.

Хотя почему обязательно должно было что-то случиться?

Может быть, прокурор мог просто захотеть выпить капучино? Но нет, ему потребовалась теплая вода и картонная коробка. В подсобке было их, к счастью, предостаточно.

Студент потом долго вспоминал эту историю, а когда рассказал о ней матери, она на всякий случай проверила наличие медкнижек у персонала, исправность огнетушителя и сроки годности продуктов в холодильнике.

Все было в порядке, но… Знаете ли.

Трамвай номер пять, дребезжа и звеня, проехал очередной раз мимо букинистического магазинчика, в котором рожала трехцветная уставшая кошка. И когда на свет появился черный котенок, Марьяна от радости обняла прокурора.

А прокурор потянулся к уставшей кошке, и она не только позволила себя погладить, но даже, мгновение поколебавшись, тихонечко заурчала. Прокурор наклонился и поцеловал кошку между ушек. Та сразу же потянула свои лапы к прокурорскому сердцу. И не думая о том, что он говорит и делает – так бывает в минуты особенных душевных порывов, – прокурор сказал, что давно мечтал о черном коте.

Когда в магазинчик забежала взволнованная пенсионерка, прокурор заполнял отчет, а кошка вылизывала котенка в коробке.

– Ах вот ты где, Тусенька! – радостно выдохнула пенсионерка. – А я весь район оббежала, пока тебя искала, всех на уши подняла. Последнее место осталось, и надо же, тут! Что у вас такое происходит?

– Ваша Туся сегодня родила котенка, – сказала Марьяна.

– Роды прошли успешно, – не поднимая головы, сказал прокурор. – Котенок черного цвета в количестве одна штука. Я его себе заберу для дальнейшей счастливой жизни.

– Спасибо вам огромное, – растрогалась пенсионерка.

– Она часто сюда забегает, – улыбнулась Марьяна.

Кошка мурчала. Прокурор на нее отвлекался.

– Дома орет, – задумчиво сказала пенсионерка. – Просит пустить гулять. Слушайте, если бы я раньше знала, что Тусеньке здесь нравится, то давно бы мириться пришла.

Пенсионерка обернулась к прокурору:

– Если вы по моей жалобе сюда приехали, так я ее отменяю. Я на самом деле все это не серьезно. Я пошутила.

– Вам заняться больше нечем? – строго спросил прокурор.

– Скучно на пенсии, – ответила она.

– Займитесь чем-нибудь, – сказал прокурор. – Вы, значит, бегать любите? Это хорошо, это полезно для здоровья. Забеги по всему миру проходят, участвуйте и отчитывайтесь регулярно. В письменном виде.

Разумеется, немногим позже прокурор закончит нужную для работы бумагу и возьмет с Марьяны подпись «там, где галочка», а потом беседа быстро перепрыгнет на другую тему. Марьяна начнет смущенно улыбаться, и прокурор будет смотреть на нее иначе, чем на просто девушку.

Спустя несколько долгих дней, придя субботним вечером с разными людьми в одно и то же место – цветущий сквер возле театра оперы и балета, они улыбнутся друг другу как хорошие знакомые и немного поговорят – как поживает котенок и когда его уже можно забрать, как дела в магазинчике, – будет в этом какое-то неловкое удовольствие и искренний интерес. Марьяна удивится, что прокурор в обыкновенной жизни носит толстовку и джинсы, а прокурор подумает, что надо бы пригласить Марьяну на свидание.

– Наконец-то, – радостно поддержит его вечернюю новость бабушка и решит по этому поводу испечь яблочный пирог, который так сильно любит ее внук.

Хозяйка кофейни до сих пор тщательно следит за порядком – ее жизненный опыт не дал отпустить ситуацию, она предпочитала жить «начеку». Ее сын сдал сессию на отлично и придумал новый сливочно-ореховый кофе, обязательно попробуйте его, если окажетесь в Перми: надо сесть на трамвай номер пять и выйти на остановке возле букинистического магазинчика.

Если у вас найдется время – загляните и туда, скорее всего, найдете там трехцветную кошку, которая обычно лежит на прилавке и разрешает себя погладить. Ее пожилая хозяйка известна тем, что участвует в забегах и марафонах по всему миру. И отовсюду шлет фотографии, которые вы увидите здесь же, в магазинчике, на пробковой доске.

А Марьяна с прокурором живут своей самой уютной жизнью и даже не догадываются, что счастье их семьи в освещенном окне, на котором черный котик дерет штору, стало еще одной городской историей, которая могла бы даже называться легендой, если бы только все это не могло случиться на самом деле.

Катя Тюхай. Кошкин дом

1.

– Дед, как думаешь, что теперь будет?

– Не начинай. Ничего они не сделают, по закону это наша земля. Лучше хлеба принеси.

Даня поджала губы, бросила ложку в почти пустую тарелку – со дна, сквозь суп с протертой курицей, светились голубые незабудки – и пошла на кухню. Пока гремела шкафами, Шалфей сделал несколько восьмерок вокруг ее ног. Она чихнула, закашлялась, сунула руку в карман за баллончиком-ингалятором.

Кот вальяжно прыгнул на стол.

– А ну, кыш! Куда залез, зараза!

– Шалфея не трожь! Кому сказал! Иринка за ним вернется! – загремело из комнаты.

Кота когда-то и правда завела Иринка, мама Дани. Она была художницей и никого не любила, кроме Матисса и Ван Гога. Кот не значился в ее долгосрочных планах, он был, скорее, порывом, как и многое, что она делала в жизни.

Когда Иринка внезапно решила переехать в Италию, она лишь разразилась гневным постом в соцсетях, мол, чипирование и прививки – грабеж среди бела дня, а уж транспортировка кота за границу – и подавно, гребаные тысячи евро. Френды поохали в комментариях и надонатили сколько смогли, но то ли цена на транспортировку оказалась еще выше ожидаемой, то ли кот все-таки представлял небольшую ценность в мире высокого искусства и архитектурных биеннале – словом, мать осталась в Венеции с новым мужем, а Шалфей – в Москве. Дане тоже кое-что осталось с тех времен: аллергия, переросшая в астму, но от нее не помогали ни донаты, ни праведный гнев, ни то, что она исправно держала его при себе, а матери с тех пор перестала звонить. Та отвечала взаимностью.

Даня аккуратно подхватила кота под живот и вынесла из кухни, потом тщательно вымыла руки средством для мытья посуды с запахом химического яблока и стала тереть их вафельным полотенцем. Клеточки с него давно сошли.

– Да не вернется твоя Иринка.

Сказала она это как можно тише – не хотела, чтобы у деда поднялось давление, как обычно, когда они начинали говорить о матери. Подняться, чтобы отчитать Даню как следует, дед не мог – год лежал, прикованный к кровати после инсульта.

На той же кровати, похожей на кузов военного грузовика с несколькими продавленными матрасами, когда-то умерла Данина прабабка Галина – летним беззаботным днем, под дешевыми образами, тронутыми золотом. Теперь за углы икон цеплялись черно-белые фотографии дедовых бывших друзей – рыбаков, охотников, шоферов и моряков. Они пили и смеялись, подтягивались в белых майках на турниках, показывали в камеру огромных щук и гроздья тощих уток, вытягивали руки по швам; была даже фотография с чьих-то похорон – один лежал в гробу, остальные сгрудились рядом, но деда это абсолютно не смущало.

«Охотники на привале», – думала про них Даня, а солнце грело рыхлые карточки и зеленые обои между ними, изредка вспыхивая в узорах, что почти выгорели от времени. В других комнатах дома солнца почти не бывало – все перекрывали многоэтажки снаружи. Так, залетят иногда какие-то брызги света – и исчезнут, а стены после этого стонут, меркнут и только сильнее врастают в невидимую землю под полом.

Внимательно глядя на трущую руки полотенцем Даню, Шалфей прокрался обратно в кухню, стянул со стола кружочек колбасы и, довольно урча, понес в угол.

– Хлеее-ба! – донеслось из дедовой комнаты.