Потом, смерив Хельма очередным недоверчивым взглядом, спросил:

– Зовут-то тебя как?

– Беортхельм, – ответил он.

Рагнар прыснул и тут же схватился за раненый бок. Хельм нахмурился, не понимая, что в его имени такого смешного.

– Тебя пока дозовешься, состариться можно.

– Дикие охотники не стареют, – зачем-то угрюмо возразил Хельм, хотя полным именем его действительно редко звали. – Самого-то как зовут?

– Не скажу.

– Это нечестно.

– А мир вообще нечестный, охотник.

– Тогда уж по имени зови, раз спросил.

– Я его узнал, чтобы проклясть тебя в случае чего. Моя мать знала сейд^[6], и я тоже знаю.

Знания самого Хельма о сейде ограничивались лишь тем, что этой вредоносной магией могли пользоваться одни женщины, но от волков всего можно ждать. Поймав его хмурый взгляд, Рагнар дернул уголком губ в намеке на злорадную улыбку. Хельм же приложил здоровую ладонь к той, на которой остался до сих пор болящий укус.

– У меня след от твоих клыков так и не прошел до конца, – говорил Хельм несколько лет спустя, когда они с Рагнаром уже начали охотиться вместе, – остальные раны заживают без шрамов, а твой укус остался.

– Это тебе на долгую память, – довольно оскалился Рагнар, протягивая длинные ноги к огню. Всего пары лет на нормальной еде ему хватило, чтобы перегнать высокого Хельма пусть не в ширине плеч, но в росте.

– Да как тебя забыть? И так каждый день вижу, – хмыкнул Хельм, отряхивая от снега длинные, золотистые, заплетенные в мелкие косы волосы.

– Ну, – Рагнар передернул плечами, – мало ли что.

* * *

«Как знал», – думается сейчас, когда над головой смыкаются кривые голые ветви железного леса. Холодная тьма обступает со всех сторон, крадется бесшумной волчьей поступью. Говорят, все чудовищные волки родом отсюда, что они потомки Фенрира^[7], а через него и Локи.

Хельм же всматривается в темноту между покрытыми инеем железными стволами и думает: «Зачем ты каждый раз продолжал выходить к людям, если не видел от них ничего хорошего?»

* * *

– А может, у вас пожевать чего есть? – Рагнар дернул носом и склонился к какой-то бочке, не обращая никакого внимания на возмущенные взгляды хозяйки дома.

– Вы с нежитью разбираться пришли или объедать нас?! – Хозяйка перевела взгляд на Хельма, а затем снова на Рагнара, явно едва сдерживаясь, чтобы не хлестнуть его полотенцем по наглой морде, обнюхавшей уже всю бочку.

Даром что вместо морды было красивое юношеское лицо, от вида которого обычно млели не только люди, но и некоторая нежить.

– Вообще вам Дикая охота ничем не обязана, – хмыкнул Рагнар, ненадолго отвлекаясь от попыток незаметно стянуть что-нибудь съедобное.

Хельм не знал, правда ли все оборотни – потомки Фенрира, но ненасытность у Рагнара была соответствующая. Куда все это девалось в его поджаром теле, Хельм не понимал абсолютно.

– Можем и уйти, если захотим.

– Но мы поможем, – осадил его Хельм.

Рагнар был прав, конечно: Дикая охота всегда сама решала, кто будет ее целью. Каждый мог позвать ее, но не каждому она ответит. А могла и вовсе забрать позвавшего вместо его жертвы.

– Парни молодые у нас пропадают. Уж четверых доискаться не можем. Так скоро совсем никого не останется. Вдруг это нежить какая, которая только до мужчин охоча? Вдруг на детей перейдет? – заговорила женщина, но прервалась, чтобы, обернувшись, шикнуть на совсем маленького мальчика, выскочившего из соседней комнаты и вцепившегося ей в юбку. – За сыночка вот боюсь, старшего-то уже…

– Вы спасете моего брата? – старательно проговаривая слова, спросил мальчик, глядя на Хельма серьезными голубыми глазами.

– Если на то будет воля богов, – уклончиво сказал Хельм. Он не любил обещать, если не был уверен, что точно выполнит.

Но в разговор вдруг вмешался Рагнар.

Он опустился на одно колено, чтобы возвышаться над ребенком не так сильно, заглянул ему в глаза и сказал:

– Богам нет до нас дела, потому и ты не верь в них.

Хельм хотел одернуть Рагнара, однако тот продолжил:

– Но если твоего брата еще можно спасти, мы его спасем. – А потом поднялся и вышел из дома.

Немного погодя Хельм нагнал его. Рагнар стоял около заброшенной, занесенной снегом лачуги. Тонкая серебристая фигура на фоне бесконечной белизны, только ветер трепал пепельно-серые, как волчья шерсть, короткие пряди.

– Она сказала, что одного из пропавших все же нашли, надо бы тело осмотреть.

Рагнар кивнул, глядя куда-то в белую пустоту.

– Вот зря ты так про богов.

– Разве боги спасли мою мать? – Рагнар не смотрел на него. – А твою семью?

– Но надо же во что-то верить.

– Тебя спасли быстрые ноги, меня – твое милосердие. – Губы Рагнара прорезала острая ухмылка. – Поэтому я верю в тебя. И в себя немного.

Хельм лишь потрепал его по волосам, а Рагнар, скинув непривычную хмурость, запихнул в рот украденный ломоть вяленого мяса.

До сарая, где, обложив льдом, хранили тело, дошли быстро.

Одного беглого взгляда на раздутый и посиневший труп Хельму хватило, чтобы заключить:

– Он утонул.

– Но мы нашли его в поле, – возразил один из местных. – И как можно утонуть зимой? Лед такой крепкий, что его топором не пробьешь.

И все же в заключении своем Хельм был уверен.

– Чуешь что-нибудь? – спросил он Рагнара.

– Только мертвечину. За ней уже ничего не разобрать. Но вот у реки можно что-то унюхать.

Как Рагнар узнал, что рядом именно река, Хельм не спрашивал. Может, угадал, может, почувствовал ее биение подо льдом. Но река действительно была, притворялась мирно спящей в своем ледяном коконе. Хельм окинул ее взглядом, стоя на вершине обрыва. Среди белизны выделялся лишь он да выступающие зубцы острых камней внизу.

– И что скажешь? – Хельм обернулся к Рагнару, чьи золотые глаза смотрели словно бы сквозь лед.

– Здесь мертвечиной пахнет даже сильнее. И, думаю, гнаться нам ни за кем не придется. Сама выйдет.

Хельм кивнул, понимая, с какой нежитью они столкнулись.

Она и впрямь вышла сама, проломила лед изнутри легко, точно яичную скорлупу, отодвинула льдины в стороны, села, спустив ноги в полынью. С длинных светлых волос нёкки стекала вода, красивое лицо не портили даже заострившиеся черты и мертвенная зеленовато-синяя бледность кожи.

Хельм хотел выскочить из укрытия в камнях и срубить голову мертвой девушки одним ударом, быстро освободив ее от посмертного существования, но Рагнар удержал его за плечи, а потом зажал его уши теплыми ладонями.

Нёкки же, вскинув голову к темному зимнему небу, то ли запела, то ли зарыдала о том, как была она жива и красива и как сватались к ней парни, но всем она отказывала, потому что не любы они ей были. Но решили они, что не будет ей жизни вольной, не снесли такого оскорбления и захотели надругаться над ней всей толпой. Только она вырвалась, побежала, да загнали они ее на обрыв. И подумала она, что лучше умереть, чем им достаться.

– Было их пятеро, – закончила свою песню нёкки, – остался теперь один.

И вслед за ее словами вышел на лед один из деревенских парней, побрел к полынье, точно покорный баран за дудочкой пастуха. Нёкки снова затянула горестную песню. А Хельм отнял ладони Рагнара от ушей, уверенный, что уж его-то песня убиенной девы не зачарует.

Тот же впился пальцами в его руку, до боли сжимая ладонь.

– Дай ей свершить месть. Разве она этого не заслужила? Разве получит этот ублюдок другое наказание, даже если мы придем и расскажем обо всех его злодеяниях? Нет. Они скажут, что девка сама была виновата, надо было выходить замуж, как все.

Хельм осторожно разжал пальцы Рагнара, пообещал:

– Я не буду ее отговаривать, только поговорю.

Рагнар хмыкнул.

– Не трать милосердие на тех, кто его не заслуживает.

Хельм кивнул и, выйдя из-за камня, направился к нёкки. Та подняла голову, посмотрела на него черными глазами.

– Ты пришел убить меня, охотник? – спросила она, но песня ее продолжила течь по воздуху, точно сама река сделалась ее голосом. – Пришел спросить: правда ли ты ненавидишь их всех настолько, чтобы становиться убийцей? Я убила их, чтобы больше они никому не смогли навредить. И выбросила тело в поля, чтобы видели и знали, что случается с такими, как они. Все в деревне знают, в чем их вина. А еще – затем, чтобы позвали Охоту. Ведь сейчас я убиваю виновных, а потом природа моя потребует жизни невинных.

– Я освобожу тебя от этого быстро и безболезненно, – пообещал Хельм.

Нёкки кивнула и, поднявшись, приблизилась к нему. За спиной ее последний из обидчиков рухнул в ледяную воду. Нёкки прикрыла глаза, Хельм же, разрезав ладонь, начертил на ее лбу кровью знак, погружающий в глубокий сон.

– Я вижу, как он бежит за солнцем, – вдруг сказала она, распахивая посветлевшие глаза. И только потом обмякла.

Едва касаясь, Хельм уложил ее на снег. И отсек голову одним быстрым движением.

В тот же момент мужчина, на которого были наложены чары, очнулся, затрепыхался, попытался вынырнуть из полыньи. Но Рагнар опустил тяжелый ботинок ему на голову, позволяя реке затянуть его в черную глубину.

Девушку, ставшую нёкки, предали огню как положено, а не как вставшего покойника. Не стали класть голову в ноги и пробивать колом сердце. Рагнар уложил ее на подготовленные поленья бережно, как спящего ребенка.

В деревню вернулись, чтобы сказать, что с нежитью покончено, а пропавших можно не искать. То есть Хельм вернулся за этим, а Рагнар – чтобы сказать, что убитые заслужили свою судьбу. Хельму пришлось перекинуть его через плечо и утащить, пока местные не кинулись на них с вилами из-за проклятий, которыми их осыпал Рагнар. Язык у него всегда был даже злее клыков; впрочем, Хельм ни на то, ни на другое не жаловался.

* * *

Темнота надвигается, темнота полнится раскатистым волчьим рычанием. Хельм не может пока разглядеть в ней ни вытянутых морд, ни оскаленных клыков, лишь высверки глаз. Он чувствует взгляды – настороженные, злые, голодные.

– Я здесь не затем, чтобы вредить вам, – говорит Хельм, обращаясь к многоглазой тьме.

– Тогда зачем? – отвечает тьма, мешая слова с волчьим рычанием. – Что ты потерял, охотник?

«Потерял». Слово упало на плечи тяжестью снежной лавины, сковало сердце холодом вечных снегов.

* * *

Охота не всегда успевала вовремя, хотя старшие говорили, что это они с Рагнаром вечно несутся куда-то, как два бешеных пса. Охота не спасает: Охота дает ужасному произойти, а потом настигает расплатой. Но Хельм всегда хотел быть быстрее несчастий. С Рагнаром, остро чующим любую беду, это, бывало, выходило. А бывало, нет.

В том поселении они оказались уже тогда, когда тролли разнесли все дома, оставив после себя груду изувеченных тел. Два крупных чудовища были увлечены поеданием жертв, разбрызгивая по снегу свежую кровь.

Хельм тут же кинулся к ближайшему, со всей силы ударяя в более мягкую кожу под коленями. Все равно было что камень рубить. Лезвие топора с трудом вошло в плоть. Тролль покачнулся и выронил то, что сжимал в руках. От человеческого тела осталась лишь голова, упавшая Хельму под ноги, уставившаяся на него испуганными глазами. В искаженном от ужаса лице Хельм узнал главаря тех викингов, что приплывали на его остров и погубили его семью.

Собрав все силы, Хельм рубанул еще раз и еще, чувствуя в руках боль и тяжесть. Точно так же, как более двенадцати лет назад рубил дерево для погребального костра родителям. Только тогда руки тряслись, а слезы стыли на холоде. Но Хельм не остановился. Ни тогда, ни сейчас.

Тролль несколько раз попытался схватить Хельма огромной лапой, но оказался слишком неповоротлив. Рухнул на землю срубленным деревом.