«Когда звоню, сразу нужны деньги. Когда не звоню, вроде все в порядке», – сообщила Вика. Она ездит по клиентам с утра до ночи. Зарабатывает на ремонт квартиры для дочери, оплачивает частные занятия для внука и внучки. Отправляет пожилую маму на отдых. Вика работает сутками. И все равно всем мало.

Моя мама такая же. Если звоню, все плохо, колодец на даче высох, насос сломался, нужны деньги. Если не звоню и не спрашиваю про колодец, вроде как все хорошо.

Для сына и дочери я всегда устраивала праздники: квесты, квизы, боулинги и прочие радости. Всегда была рядом. У меня всегда все идет от обратного. Я никогда не хотела, чтобы дети повторили мою судьбу или мой опыт. «Проработайте это с психологом», – заметят многие. Что ж, я не хочу это прорабатывать. Я просто хочу, чтобы у моих детей было счастливое, беззаботное, радостное детство. Чтобы им в семь лет не приходилось варить борщ, а в десять стоять с утюгом, переглаживая спальные комплекты. Я всегда хотела быть такой мамой, чтобы эти невыносимые подростки оставались детьми как можно дольше. И когда им плохо, всегда могли обратиться ко мне. Когда-нибудь я хочу стать бабушкой. Которая приедет, приготовит, погуляет. Которая будет рядом всегда, а не по праздникам. Я давно сделала выбор: дети, снова дети и опять дети. Мне ничего не нужно, лишь бы они были счастливы. И я надеюсь, что, когда мне будет столько же лет, сколько моей маме, мои дети не будут содержать меня лишь потому, что обязаны. Они будут ждать моего приезда, гордиться мной. Я точно не хочу, чтобы они меня обеспечивали. Хочу работать до пенсии. Пенсии внуков, желательно.

Да, вступление получилось длинным и хаотичным, бессистемным. Как и сами подростки. Они вроде как взрослые, и вдруг совершенные младенцы. Ранимые, уязвимые, тревожные, плохо засыпающие. Взрывные, только поднеси спичку. Нежные, чувствительные. Они не знают, как жить, как справляться с обстоятельствами и с самими собой. Зато мы, родители, можем быть рядом. По-настоящему рядом, а не просто в соседней комнате.

Что делать с лицом?

Недавно моя знакомая, тоже мама подростка, пожаловалась, что ее раздражает лицо ребенка по утрам. Лицо это всегда недовольное и раздраженное. Будто мир уже рухнул, а подростка с собой в небытие забрать забыл.

– Ты понимаешь, вот яичницу ему на голову готова шмякнуть, – жаловалась приятельница. – Все есть, здоров, спорт, увлечения, друзья, а все равно каждое утро выходит на кухню с таким лицом, будто я ему не мать родная, а какашка какая-то. Смотрит на меня и морщится. А еще страдает отчаянно. Всем видом!

– Ну, я тоже по утрам отчаянно страдаю, – призналась я. – Может, утро не его время?

– О, можно подумать, оно мое! Но я же лицом не страдаю! – воскликнула приятельница. – Можно хотя бы «доброе утро» матери буркнуть?

– Можно, но иногда утро добрым не бывает, – попыталась пошутить я.

– Ты еще коньяк или магний посоветуй! – огрызнулась моя знакомая. Видимо, уже нашлись советчики.

На самом деле я верю в магний. Давать всем. А еще в витамин D. Тоже всем. И взрослым, и подросткам особенно. Если ребенок занимается спортом, любой врач вам скажет, что без магния и витамина D никуда.

Мой сын по утрам тоже был совсем не милым ребенком. Прямо жить не хотел. Точнее, не мог стоять в вертикальном положении. А чего еще ждать, если он лег в два часа ночи и встал в шесть утра, чтобы доделать какую-то школьную работу? Повлиять на своевременные укладывания подростка не представляется возможным. Он ведь сам лучше знает, когда ему лечь. Спорить бессмысленно, особенно по утрам.

Однажды я сварила сыну кофе на молоке. Я пила кофе лет с семи, и это считалось нормальным. Мама варила себе кофе и отливала из турки мне, чтобы не возиться с чаем. А сыну я сварила кофе, который готовила для меня бабушка, вариант современного рафа. Там всего одна ложка кофе, и все варится на молоке, без добавления воды. И лучше положить две ложки сахара. Мой сын на таком кофе вполне себе взбадривался и уходил в школу уже без желания кого-нибудь убить. Опять же, я считаю, что сваренный кофе куда лучше энергетиков. Сыну я целые лекции читала об их вреде, особенно для подростков. Рассказывала про желудок, поджелудочную железу и что с ними будет, если закидываться энергетиками как водой. Сын вежливо слушал, а потом выдал: «Мам, я не пью энергетики. Они газированные. А мне не нравится газировка, ты же знаешь».

Совет «высыпаться», конечно, очень правильный, но совершенно не рабочий. Я вот не высыпаюсь, предпочитая работать поздними вечерами. Почему я должна ждать здорового сна от подростка, к которому муза вдруг прилетела в двенадцать ночи, например? И он собрался сделать проект, сдать все долги и написать все тесты непременно сегодня? У меня тоже такое бывает. Разница в том, что мне везет больше, чем подростку. Я могу прикорнуть днем на диване минут на двадцать, а подросток уснет на парте. И хорошо, если учитель не станет будить. В школе у дочери такой историк, например. Он сам не так давно вышел из подросткового возраста, так что понимающий. Если видит спящего ребенка, начинает говорить тише и все остальные тоже стараются не орать.

Потом наступает момент, когда именно утром срочно понадобятся именно такие носки и именно такая футболка. Которая, конечно же, мятая. Хорошо, если постиранная. Мама должна кидаться гладить? Наверное. Но я не могу. Я тоже имею право на недовольное лицо, повышенное давление и ненависть ко всему миру. Так что утром футболку я точно гладить не буду. Как и срочно искать носки. Подростки очень быстро понимают, что мать с лицом – та еще проблема, так что сами берутся за утюг или самостоятельно залезают в шкаф в поисках носков. Они будут страдать, бурчать, огрызаться, но вполне себе справятся. Мне остается только встать и поцеловать их, когда они уходят в школу. Главное не врать. Если мне плохо по утрам, я им так и говорю. Если шарашит давление или самой надо срочно собираться на встречу, так им и надо сообщить. Кстати, лучше с вечера. Тогда не придется выгонять ребенка из ванной – некоторые имеют обыкновение уснуть под душем. Не придется долбить в дверь, как спецназовец на задании, с намерением ее уже выломать.

Если перед носом захлопывается дверь

Кстати, про дверь. Рано или поздно это случается со всеми подростками и право на личную жизнь они имеют такое же, как и взрослые. Кто-то уже в двенадцать лет вешает на дверь табличку: «Не входить, убьет». Кто-то требует приватности в четырнадцать. Мне было проще, наверное. Мой старший сын с девятого класса был увлечен физикой, и всерьез. Он потом поступил на физический факультет МГУ. А физика подразумевает эксперименты. Я просто боялась заходить к нему в комнату, не зная, какие изотопы там летают. И всегда стучалась. Потом выжидала некоторое время, давая сыну возможность закрыть окна на компьютере, которые он не хотел афишировать, и выветрить то, что хотелось выветрить. Сын, уже позже, признался, что да, иногда играл онлайн. В шахматы. И мог провести за игрой несколько часов, не замечая времени. Шахматы. Я считала себя счастливой матерью.

Младшая дочь Сима с детства видела, что в комнату брата родители стучат, прежде чем войти. Она точно так же приучилась стучать. Правда, не выжидала, а врывалась сразу же. Старший брат на нее никогда не злился. Точно так же дети всегда стучались, если я или муж закрывали дверь в кабинет. Значит, у нас или важный разговор, или эфир. Точнее, они не стучались, а ждали, когда мы откроем дверь. Я не объясняла им правила этикета или поведения. Они просто в этом жили. Единственное правило, которое всегда нарушалось, – дверь на кухню. Я работаю на кухне. И, конечно, дверь открывается туда-сюда. Она у нас называется «раскладушка». И по модели, и по функциональности что есть она, что ее нет. Не дверь, а дизайнерская ошибка какая-то. Я привыкла и начинаю переживать, если кто-то из родных давно не заходил на кухню. Сама бегу узнать, не хотят ли они поесть или чаю попить.

Дочь попросила о закрытой двери достаточно поздно, лет в четырнадцать. Но этому тоже было объяснение. Мой шкаф находится в ее комнате, других просто нет, и их некуда встроить. Так что мне приходится переодеваться у нее. Опять же, в ее комнате есть зеркало в полный рост. Когда я не могу определиться с выбором наряда и переодеваюсь уже в пятый раз или мне вдруг понадобилась другая сумка и я снова стучусь в комнату дочери, она, конечно же, недовольна.

– Нет, я все-таки попрошу на день рождения врезать в дверь замок, – как-то пригрозила она.

– Да, конечно, но тогда тебе придется вставать и открывать мне дверь. Иначе я буду вынуждена уехать на встречу в пижаме, – ответила я.

Тут было бы совсем смешно, если бы не было так грустно. Я устала и прилегла подремать. Видимо, уснула, и глубоко. Проснулась от телефонного звонка, не понимая, сколько проспала и что уже успела проспать. Это наш семейный мем. Если вдруг я засыпаю днем или позволяю себе лишний час утром, обязательно что-то случится. А я, то есть мама, опять все проспала. Так что я выхожу в коридор с вопросом: «Что я успела проспать?»

А тут я проснулась, что-то промычала в трубку мошенникам, которые отключились сами, решив, что от меня им толку точно не будет, и решила отправиться на кухню сварить кофе. Дверь в гостиную, где я уснула на диване, оказалась закрытой. И я, действуя подсознательно, на автомате, постучалась и лишь потом ее открыла. Долго соображала, что сделала и почему оказалась в коридоре. Потом постучалась в комнату дочери и рассказала, что уже стучусь в свою собственную дверь. И не перед тем, как войти, а чтобы выйти. Совсем уже головой тронулась. Дочь посмеялась, сказала, что все слышала и собиралась идти меня проверять на предмет здравого рассудка. После чего разрешила мне не стучать в дверь своей комнаты в том случае, если я постучалась в свою. Я же не дятел какой-то, в конце концов.

А поговорить?

Да, подростки требуют внимания. И поговорить тоже иной раз хотели бы. Но только они определяют время для разговора. И как правило, оно совсем не совпадает с родительским графиком. Когда я спрашиваю у дочери, как дела в школе или как поживает биологичка, которой неминуемо должна прилететь кара небес за двойки всему классу, и что в результате поставила за тест физичка, Сима закатывает глаза и отвечает: «Не сейчас». Она устала, хочет побыть в одиночестве.

В принципе, я такая же. После важных событий мне нужно побыть одной. Я не спешу делиться впечатлениями с окружающими, даже с родными и близкими. Мне нужно переварить информацию. Я пытаюсь найти момент, когда дочь готова поговорить, но все равно не попадаю. То тренировка, то художка, то еще что-то.

Когда у Симы находится время на разговор? Конечно, в тот самый момент, когда я сажусь работать. Часов в девять вечера. Или в половине десятого, когда я погрузилась в текст и боюсь потерять мысль. А с возрастом мысли теряются не просто быстро, а мгновенно. Вот секунду назад еще помнила, что хотел сказать автор, и уже забыла. К счастью, в школах мои произведения изучать не будут, а школьникам не придется гадать, что же я хотела сказать.

Я отрываюсь от текста и терпеливо слушаю про тест по математике. Нику, которая хочет поступать в питерский, а не московский вуз. Конфеты, которыми всех угостила математичка, и дежурство по школе, на которое непременно нужно опоздать, чтобы не дежурить.

А еще вспоминаю, как одна знакомая женщина, тоже писательница, рассказывала, что ее творчество – священное время. Никто не должен ей звонить и беспокоить. Никто не имеет права зайти в комнату. Потому что она пишет. Мне хотелось спросить: «А что, так можно было?»

Сима пришла ко мне на кухню в половине десятого в пятницу вечером и легла лицом в стол. Я набирала ей ванну, доставала курицу из морозилки, чтобы приготовить завтра на обед, и пыталась вспомнить, сохранила ли я последний кусок текста или забыла.

– Симуль, я хотела сегодня поработать, – намекнула, нет, попросила я.

– Мы с тобой целую неделю не виделись, – заявила обиженно дочь.