Конечно, я пыталась спорить, настаивать, но всякий раз сталкивалась с глухой стеной. Всё, что не вписывалось в его внутренний порядок, имело один и тот же исход: Александр замыкался, а я оставалась наедине со своим раздражением и бесконечным чувством вины за собственное упрямство. Но больше всего обескураживало даже не его категоричное «нет», а абсолютная бескомпромиссность, за которой всегда маячило одно – он всё равно поступит по-своему.

А я… я проглочу и позволю.

Почему?

Потому что люблю до одури и не хочу раздувать конфликты…

– Эй, ты здесь? – напоминает о себе подруга, помахав перед моим носом наполненным бокалом, а я даже не заметила, как наполовину осушила свой и теперь до побелевших костяшек сжимаю его в пальцах. – Где витаешь, Ев? Бледная какая-то. Тебе нехорошо?

– Бледная? – удивленно переспрашиваю я, отставив бокал на столик и прижимая ладони к пылающим щекам.

– Ну да, – вперив в меня внимательный взгляд, кивает Ника. – Похудела. Не звонишь совсем. Заработалась в своей конторе или с мужем проблемы?

– Смеешься? Какие с ним могут быть проблемы? – нарочито небрежно отмахиваюсь я. – А работы всегда много, Ник, но меня все устраивает. Я справляюсь.

– Точно? – в темных глазах вспыхивает тревожный огонек.

– Абсолютно, – заверяю я.

– А ты не беременна, случаем?

– Нет, – быстро отвечаю я и залпом допиваю остатки вина, которому не удается перекрыть горький привкус во рту.

– А чего тянете? У него карьера на пике, у тебя все стабильно. Самое время рожать, – Ника продолжает давить на больную мозоль, словно не замечая, что меня буквально перекосило.

Тема детей – мой особый триггер.

– Саша переживает за мою спину, – глухо выдавливаю я. – У меня там металла больше, чем костей.

– Есть же варианты, – снова наполняя бокалы, непринужденно замечает Ника. – Суррогатное материнство, например. Вы можете себе позволить.

Можем, но на самом деле проблема немного в другом. Я могу выносить ребенка и сама. Специально консультировалась на этот счет у своего врача. Да, возможны осложнения и некоторые трудности, но все решаемо, если усилия приложат оба супруга.

Я готова… давно, в отличие от мужа.

– Ник, мы разберемся. Лучше расскажи, что у тебя за важное дело, – мягко съезжаю с неприятной темы.

Лицо Вероники сразу неуловимо меняется, в позе и жестах появляется несвойственное ей напряжение. Она явно чем-то взволнована, я бы даже сказала напугана, и ее эмоции непроизвольно передаются мне.

– Блин, не знаю, с чего начать… – Ника нерешительно закусывает губу, машинально потянувшись за сумкой со своим ноутбуком.

– Что случилось? – выдыхаю я, с беспокойством глядя на подругу.

– Я ввязалась в кое-какое расследование, – придвинувшись ближе ко мне, она убирает в сторону наши бокалы и раскладывает на столике компьютер. – Неофициальное, хотя я и не понимаю, почему следственные органы держат это в секрете.

– Что именно? – немного расслабившись, уточняю я.

Профессиональные сложности подруги меня пугают гораздо меньше, чем личные. Она постоянно встревает в громкие и скандальные дела, которые оборачивает в свою пользу, таким образом делая себе имя.

– Ты слышала про недавнее убийство Ворониной? – взволнованно интересуется Ника.

– Той, что вела какой-то блог помощи жертвам насилия?

– Она много чем занималась, но в целом – да.

– Это же была твоя статья. Конечно, я читала, – быстро кивнув, с недоумением наблюдаю, как Вероника загружает на весь дисплей фото обнаженной женщины в притоптанной траве.

Мертвой.

С черной полосой на шее, синюшным лицом, распахнутыми пустыми глазами и иглами, торчащими из самых чувствительных частей тела.

Господи, какой ужас! Меня прошибает холодный пот, желудок предательски сжимается. Отшатнувшись, я перевожу взгляд на заглянувшую в комнату девушку с пылесосом.

– Здесь убирать не надо. Спасибо, – резко бросаю я, и та быстро скрывается за дверью. – Это же она, да? Воронина? – сипло спрашиваю у подруги, не глядя на экран, но изображенное на нем изувеченное тело словно впечаталось в изнанку век, и стоит на долю секунды прикрыть глаза, как я снова в подробностях вижу ужасный кадр.

– Да…

– Откуда у тебя этот снимок?

– Серый ведет это дело, – негромко отзывается Ника.

Серый – это ее Сергей, но я все равно не понимаю, как следственные материалы попали к Лазаревой.

– И он так запросто дал тебе его прочитать и скопировать снимки с места преступления?

– Ев, все намного сложнее и страшнее, чем ты можешь себе представить, – нагнетая градус тревоги, серьёзным тоном произносит Вероника. – Сережа не в курсе, что я взломала его комп. Мне просто повезло, что он решил поработать дома, хотя, если честно, я ждала этого момента не один месяц. Я и познакомилась с ним…– сбивчиво тараторит она. – В общем… черт…сама же видишь, что это не похоже на заказное или бытовое убийство. И оно не первое, – хрипло добавляет Ника. – Смотри сюда…

Она загружает на ноуте следующее фото, не менее ужасающее, чем первое. Ещё одна мёртвая, полностью обнажённая девушка с такими же пугающими травмами. Снова лесополоса или парк: примятая трава, листва и хвоинки, запутавшиеся в длинных тёмных волосах жертвы. В шее, в сосках, в паху и под ногтями на руках и ногах – длинные иглы, черная полоса на горле, следы удушья на лице и синяки на бледных бёдрах. На внутренней стороне бедра ожог или рана – у предыдущей был такой же.

Я нервно сглатываю, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

– Это Марьяна Куприна, популярная фем-активистка и блогер-провокатор, – дрогнувшим голосом поясняет Ника. – У неё был крупный канал на ютубе, она рассказывала о насилии, о том, как пережила абьюз, обсуждала свои травмы публично… Я была на неё подписана, смотрела эфиры, следила за её историями…

– Зачем? – невольно спрашиваю я, не столько из любопытства, сколько от растерянности и ужаса.

– Какая разница! – резко отвечает Вероника, на мгновение теряя самообладание. – Марьяну убили полгода назад. Официальная версия почти как у Ворониной. А это… – на экране появляется третий снимок, но на этот раз убитая женщина связана и игл в теле нет, словно преступника спугнули, не дав закончить начатое… – Это Марина Чернова. Блогер и сексолог. Она вела огромный паблик, была на слуху…

– Я знаю ее… знала, – бормочу онемевшими от шока губами. Слава Богу, у Ники хватает такта не спросить меня – откуда. – По-моему, там подозревали её бывшего, – пытаюсь собраться с мыслями.

– С него сняли все обвинения ещё год назад, – сдержанно отвечает Вероника. – Но я уверена, что Чернову задушил и изнасиловал тот же упырь, что и двух других. Почерк преступника тот же, но с ней он вероятно не успел закончить. Слушай, Ев, я же не просто так к тебе обратилась. Ты жена психиатра и аналитик со стажем. Ты понимаешь, что это не случайность.

Я напрягаюсь, чувствуя, как внутри всё сжимается в тугой ком.

– Не понимаю, какое это имеет отношение к делу.

– С кем мне ещё об этом поговорить, если не с тобой? – быстро парирует она. – Серый убьет меня, если узнает, что я рылась в его вещах. Редактор уволит без разговоров, если я только заикнусь про это расследование. Ты единственный человек, которому я доверяю. Ты можешь посмотреть на всё трезво. А я… Я уже боюсь доверять своим мыслям.

– И как ты тогда собираешься действовать? – растерянно спрашиваю я.

– Опубликую статью на своей странице. – передергивает плечами Ника. – Пусть у меня не так много подписчиков, но кто-то должен узнать. Может, хотя бы это заставит полицию зашевелиться, если появится резонанс. Иначе всё как обычно спустят на тормозах.

– Ника, пусть полиция расследует эти убийства, – взываю к ее здравому смыслу. – Послушай, ты не следователь и не оперативник. Ты журналист, да, но… это опасно!

– Я знаю, – глухо отвечает она. – Но не могу делать вид, что ничего не происходит. За полтора года произошло три идентичных преступления, о которых намеренно умалчивают. Все три жертвы – публичные, резонансные фигуры, у каждой огромная аудитория. Все три были обнаружены в пределах Московской области, в малолюдных зеленых зонах. А теперь попробуй найти хоть одну статью, где эти дела связаны в единую цепочку. Нет ни одного намёка, что между убийствами есть хоть какая-то связь. А если завтра маньяк выберет ещё кого-то?

Я вглядываюсь в экран, где по-прежнему открыто фото первой жертвы убийцы, и чувствую, как по спине медленно ползет леденящий холод.

– А если ты ошибаешься? Или, не дай Бог, своим постом сама привлечёшь к себе его внимание? Ты подумала об этом? – зябко поёжившись, я обхватываю себя за плечи.

– Я для него недостаточно популярна, – нервно усмехается Ника.

Она, не отрываясь, водит пальцем по тачпаду, затем приближает участок кожи на внутренней стороне бедра первой жертвы. Сначала это кажется просто пятном, но при увеличении становится понятно, что на коже девушки выбита небольшая татуировка.

– Видишь? – настойчиво спрашивает Лазарева.

– Я не совсем понимаю, что именно вижу, – сдвигаю брови, пытаясь рассмотреть детали чёрного контура, которые кажутся мне смутно знакомыми, хотя не могу сразу вспомнить, где могла его видеть.

– Уроборос, – рвано выдыхает Вероника. – Известный и часто используемый оккультный символ. Змея, кусающая свой хвост. Это знак вечности, самоуничтожения и возрождения.

Да, я точно где-то видела этот символ. Возможно, в книжном магазине на обложке какого-то романа о тайных обществах или в интернете среди бесконечных логотипов эзотерических пабликов и курсов по саморазвитию.

– К чему ты ведешь? – меня снова передергивает, и я отвожу взгляд от экрана, сосредоточившись на бледном лице подруги.

– А ты сама подумай. Все сходится! – с горящими глазами восклицает Ника. – Жертвы вели блоги о травмирующем опыте и избавлении от него, и у каждой был этот чертов змей на бедре. У последних двух убийца выжег татуировки, но мы то знаем, что они там были. То есть он подчищал следы.

– Намекаешь, что жертвы принадлежали к какому-то культу?

– И вероятно очень влиятельному культу, раз расследования убийств удерживают на тормозах. Такое ощущение, что кому-то очень невыгодно, чтобы эти преступления вообще связывали между собой. Я специально проверяла: ни в одной официальной публикации не упоминается этот символ. Ни слова.

Все волоски на моем теле встают дыбом от жуткой мысли, что за серийными убийствами действительно может стоять нечто куда более могущественное и опасное, чем маньяк-одиночка.

– Ты думаешь, кто-то покрывает убийцу? – едва слышно спрашиваю я и, схватив со столика свой бокал, залпом его осушаю.

– Думаю, это больше, чем просто чей-то покровитель, – медленно произносит Вероника. – Это целая система, Ева, – она делает короткую паузу, уверенно глядя мне в глаза. – И я собираюсь в нее проникнуть.

– Что? – с грохотом поставив бокал обратно, потрясенно восклицаю я. – Ты спятила?

– Почему сразу спятила? – оскорбляется Ника. – Зря ты меня недооцениваешь. Я не собираюсь лезть в пасть хищнику, а всего лишь осторожно прозондирую почву и слегка разворошу змеиный клубок.

– Каким образом? – мой голос предательски сипит, от волнения за безбашенную подругу перехватывает горло.

Вероника самодовольно улыбается, но в её глазах тлеет тревога и неуверенность. Она блефует, черт возьми. Строит из себя шпиона со стажем, а на самом деле трясётся от страха.

– Есть такой форум «Живые границы», – начинает она, чуть понизив голос. – Там обсуждают всё: от ПТСР до суицидальных состояний. А самое главное – все убитые жертвы имели свои аккаунты на этом форуме. Их переписки и активности до сих пор можно найти в архивах.

– И ты там тоже зарегистрирована? – осторожно спрашиваю я.