Я коротко постучала и, услышав ответ «Войдите», изо всех сил дернула дверь на себя. Как оказалось, сил у меня немного – дверь едва приоткрылась как раз на то расстояние, которое было необходимо, чтобы с трудом протиснуться в кабинет.

– Ваше Сиятельство, – едва слышно пробормотала я и сделала реверанс. Хотела выглядеть взрослой и хладнокровной, но Начальница внушала мне почти что ужас. Высокая, стройная, если не сказать, худая, с точеными выразительными чертами лица, аристократической бледностью и пушистыми густыми черными волосами, которые собирались у лица локонами, она казалась мне идеалом красоты, которого я никак не могла достигнуть.

– Приветствую, – Начальница едва кивнула мне и указала на стул, стоящий прямо перед ее столом. На деревянных ногах я прошла вперед и села на предложенное место. Любопытство мучило, хотелось как следует оглядеться, но я не могла себе этого позволить: спина ровная, взгляд твердый, смотрю только вперед.

– Угощайтесь, – Начальница придвинула вазочку с чем-то темным, похожим на сгнившие орешки. Я глаза вниз опустила, рассмотрела, что в вазочке шоколадные конфеты, но то ли от страха, то ли от буйного воображения меня замутило.

– Нет, спасибо.

– Оливия, вы, наверное, гадаете, зачем я вас вызвала? – Начальница улыбнулась, но я едва сдержала нервную дрожь. – Даже не отвечайте, отлично понимаю, что вы нервничаете и пытаетесь предугадать, что же я сейчас скажу.

Я попыталась скопировать улыбку Начальницы, но получалось плохо. Заискивающе как-то получалось, и мне это не нравилось. Хотя куда деваться – я и так здесь из милости нахожусь. Начальница решила, что вступление окончено, и улыбку свою спрятала. В комнате сразу стало на порядок прохладнее.

– Оливия, я думаю, вы догадываетесь, что ваш брат уже давно не оплачивает ваше пребывание в нашем пансионе. Если быть точной, то почти два года вы провели здесь только из милости попечительского совета. Вы понимаете, какая честь вам была оказана?

– Конечно, – я облизнула вмиг пересохшие губы. – И я очень благодарна и вам, и… членам попечительского совета.

– Благодарность, – криво усмехнулась Начальница. – Благодарность – это, конечно, хорошо, но за ее счет нельзя оплатить вашу еду, постель и обучение.

Все тяжелее было держать спину прямой – я понимала, о чем сейчас будет идти речь, и с трудом сдерживала слезы. Если меня сейчас выгонят из пансиона, куда я пойду?

– Я понимаю, – я постаралась глубоко вдохнуть. – До конца обучения осталось совсем немного, может быть, вы позволите мне сдать экзамены? Я отработаю все затраты, которые вам пришлось из-за меня понести.

– Отработаете? – Начальница презрительно приподняла брови. – Каким образом? Будете мыть полы, готовить еду? Интересно на это посмотреть.

– Я думала… – не сдержалась, посмотрела вниз на собственные сложенные на коленях руки. – Я думала, что смогу остаться в пансионе преподавателем. Если вы позволите.

– Думали? Оливия, но почему вы так думали? У нас полный комплект преподавателей, так что недоучка в вашем лице нам не нужна.

Начальница склонила голову набок, рассматривая меня, а я с трудом сдерживала слезы и боялась заговорить, чтобы не опозориться, расплакавшись.

– Мне очень жаль, что имело место быть ваше собственное заблуждение насчет себя же, но я и попечительский совет и так уже слишком вам помогли. Даже свыше той помощи, которая изначально планировалась. Вы связывались с братом? У него есть возможность оплатить окончание вашего обучения?

Я помолчала, успокаиваясь. Чувствовала, что безвозвратно скатываюсь в пучину безнадежности. Начальница терпеливо ждала моего ответа, не торопила, но я как наяву слышала утекающие капли ее терпения.

– Не связывалась, – наконец произнесла я. Набрала воздух в грудь, чтобы продолжить говорить, но так и сдулась.

– Так, может быть, следует ему написать?

– Нет необходимости. Я и так знаю, что наша семья оплатить даже несколько месяцев учебы не в состоянии. Тем более отблагодарить вас за годы, которые я провела здесь из милости.

Я как раз осмелилась поднять глаза на Начальницу, и, может быть, мне показалось, но она выглядела крайне довольной. Странно, ведь потеря денег и лучшей ученицы не должна вызывать радость. Но, возможно, мне просто показалось.

– Что ж. – Начальница сложила руки на столе и нахмурилась, демонстрируя печаль. – Оливия, чем вы планируете заниматься, когда покинете пансион?

По моему позвоночнику волной прошел холод, и я с трудом подавила желание обернуться и посмотреть, кто же открыл дверь. Но, разумеется, дело было не в сквозняке, а в том, что я отлично понимала: идти мне некуда, и дела мне подходящего не найдется. Без диплома не получить место преподавателя или гувернантки – об этом не стоит и мечтать, а значит, придется идти на поклон к дорогому дядюшке. Сомневаюсь, что он обрадуется, ему и Катарины за глаза, а тут еще одна бесприданница-племянница. Мне всегда говорили, что мое достоинство – быстрый холодный ум, но даже он сейчас был не в состоянии придумать выход из положения.

– Я не знаю, – едва слышно прошептала я. И отвечала-то только из-за того, что молчать было невежливо. Смотрела на сочувствующее лицо Начальницы и пыталась подобрать слова, хотя уже знала, что тщетно. – Быть может, вы разрешите остаться мне если не ученицей, то хотя бы помощницей преподавателя, нянечкой для младших девочек.

Начальница легко поднялась со стула и прошлась по кабинету. Задержавшись у одного из шкафов, она взяла длинный мундштук с сигаретой и с наслаждением затянулась. Удивительно, но от небольшой на вид и совсем уж тонкой сигаретки пошел дым, как от чадящего бревна. Запах при этом был очень приятный – вишневый. Я вдохнула дым раз, другой и почувствовала, что голова стала немного кружиться.

– Оливия, наш пансион основан в честь святой, которая прославилась своими добрыми делами, помощью нуждающимся.

– Да, я знаю, Святая Антуаннета помогала бедным. – Я тряхнула головой и потерла лицо рукой, отгоняя дремоту.

– И потому мне причиняет боль, что я вынуждена буду выгнать на улицу нашу лучшую ученицу.

Я подняла глаза на Начальницу, теша себя надеждой, что весь этот разговор был для того, чтобы указать мне мое место, но в итоге оставить в пансионе до конца учебного года.

– Но попечительский совет не будет больше заниматься благотворительностью… Мы решили, что сможем поддержать только девушек, которые начали свое обучение, ведь именно их души наиболее подвержены греху невежества и рисковать ими мы не имеем права. Но знаете, мой хороший знакомый совсем недавно спрашивал, не смогу ли я рекомендовать какую-нибудь неглупую девушку для совсем простой работы.

Я широко раскрыла глаза: даже не представляю, чем может заниматься девушка моего положения и статуса, кроме преподавания.

– Прошу прощения, Ваше сиятельство, – я заикалась от возмущения. – Но я поверить не могу, что вы решили, будто мне могут быть интересны предложения от молодых… или не очень молодых мужчин.

– О, что вы, Оливия. – Начальница опять села за свой стол и с усмешкой взглянула на меня. – Я бы даже не посмела предложить вам что-либо непристойное. Нет, все в высшей степени прилично, и я уверена, что вам предложат место секретаря у какой-нибудь стареющей дамы.

– То есть точно вы не знаете? – я почувствовала, как ледяная змея отпускает мой позвоночник. Наконец-то я смогла хоть немного расслабиться.

– Нет, но могу предположить. Человек, с которым мы разговаривали, пользуется моим полным доверием и обманывать вас не станет. На этот счет можете даже не волноваться.

Я молчала, раздумывая над ответом. С одной стороны, отказываться от предложения я права не имела – сразу меня на работу никто не возьмет, сначала поговорят, а там уже можно будет узнать подробности вакансии, а с другой стороны, в душе саднило, и мучило какое-то странное предчувствие. Хотя с чему бы ему вообще появляться?

– Только потому, что вы рекомендуете этого человека, я согласна с ним поговорить, – наконец решилась я.

– Рада слышать. – По лицу Начальницы было заметно, что другого ответа она от меня и не ждала, а я даже не знала, хороший ли это знак. Предчувствие сильнее сжало сердце, которое и так слишком быстро стучало о грудную клетку. В окружающей нас тишине мне казалось, что этот стук слышен даже Начальнице. – Вы сможете встретиться с моим знакомым в малом императорском дворце… Когда отправитесь на смотрины.

Ну и какое же нужно еще подтверждение тому, что мой ответ предугадали заранее?

– Вы представите нас?

– Разумеется. Я же отлично понимаю, насколько важна в вашей ситуации репутация.

У меня чесался язык сказать, что репутация важна в любой ситуации, а не только в моей – ситуации недоучки из обнищавшего аристократического рода, но следовало свой характер сдерживать, как я делала это уже долгие годы.

– Благодарю вас. – В конце концов, чего ерничать? Деваться мне действительно некуда, а Начальница пообещала, что непристойных вещей не предложат. К тому же в малом императорском дворце множество людей, так что бояться нечего.

– Вы свободны, Оливия. Можете идти.

Я встала со своего места, коротко поклонилась и с ровной спиной вышла из кабинета. Только там я смогла вдохнуть полной грудью воздух без единой примеси запаха вишни и немного успокоиться. В конце концов теперь я смогу рассказать подругам откуда берется в кабинете дым.

Глава 2

– Оливия, ты посмотри, как здесь красиво! – Роза висела на моем плече и постоянно вертелась, желая все рассмотреть. Все бы ничего, но своими неловкими движениями она постоянно дергала меня, и все на, что я была способна, так это беспомощно шипеть от боли.

Как я и думала, выехали мы ночью, а потому выспаться совершенно не удалось. Есть у меня проблема, которая ранее не доставляла серьезных неудобств, но сегодня показалась во всей красе – я совершенно не умею спать в карете. Не приспособлена видеть сны, когда от каждого движения колеса на жестком сиденье подлетает тело. Все шесть ночных часов, которые Роза, сидящая напротив меня в карете, спала, я бодрствовала, и теперь результат – оглушительная головная боль, от которой не было никакого спасения. Если прибавить к этому еще и непрекращающееся волнение из-за предстоящей встречи со знакомым Начальницы, так становится понятно, что мое настроение ухудшалось в геометрической прогрессии.

– Оливия, ну что же ты не смотришь? – безостановочно дергала меня за руку Роза, а я напоминала себе о том, что за убийство подруги придется всю жизнь провести в темнице. А если учесть, что убийство в императорском дворце приравнивается к покушению на императора, моя жизнь обещает быть очень короткой. Зато голова не будет болеть.

– Я смотрю, – прошипела я сквозь зубы. – Прекрати вести себя как ребенок.

Нас выстроили парами, и мы вошли под высокие своды величественного и прекрасного императорского дворца, как и подобает истинным леди – с высоко поднятыми головами, с прямыми спинами и плавными выверенными движениями, но вот вывели нас в галерею и все, куда делись вышколенные воспитанницы? Большая часть из нас, даже самые достойные, безостановочно вертелись и едва удерживались от того, чтобы тыкать пальцем в живописные полотна или идеальные скульптуры. Стыдно сказать, но одна из девушек даже показывала на одного из стражников.

– Фу, Лив, какая ты скучная. Думаешь, что великий герцог не насмотрелся на таких замороженных девиц, как ты? Мне кажется, ему бы хотелось, чтобы рядом был кто-то, кто сможет внести в его жизнь больше живости. Ты как считаешь?

– Мне кажется, что великий герцог выберет уже финальную кандидатку на его сердце. А до того момента будут решать совсем другие люди, и уж точно они не изберут в кандидатуры девушку с недостойным поведением.

– Правда? – ошарашенный вид Розы стоил моих мучений. К тому же после того, как ее постигло осознание жестокой действительности, подруга стала вести себя не в пример спокойнее.