Дмитрий чувствовал, что начинает краснеть – вот это было даже для него странновато. Старик отчего-то очень его смущал. Белкин устроился на табурете напротив Кауфмана и стал старательно разглядывать старую этажерку, которая служила старику и прикроватной тумбой, и местом для чтения, а иногда и трапезным столом, судя по нескольким застарелым пятнам. Этажерка была Белкину неинтересна, просто смотреть людям в глаза иногда очень нелегко. Наконец Дмитрий справился с собой и посмотрел на старика – тот, казалось, так и провел все это время с ехидной улыбкой на лице. Кауфман произнес:

– А я уж думал, что нынешние полицейские даже прожигать взглядом разучились.

– Я не полицейский.

– Да все едино, молодой человек! Ладно, чего вам?

– Вы знаете, что вашего соседа из квартиры напротив убили?

– Конечно, знаю. Галя тут ночью устроила концерт. Большую часть времени умная женщина, а иногда дура дурой – чего кричать-то?! Ну, услышала ты что-то, позвала городового, ну и сиди себе ровно – пусть люди работают. Но ведь нет, нужно всех перебудить! Нужно растолкать Ваню, который устает так, что заснуть иногда по два часа не может, нужно всполошить Варю, которая с дитятами издерганная, самих детей тоже, разумеется, нужно разбудить, чтобы орать в три горла, а не в одно…

Дмитрий почувствовал подходящий момент и перебил ворчание старика:

– А вас?

– Чего меня?

– Вас она тоже разбудила?

– Нет, я не ложился еще.

– То есть вы тоже слышали выстрел?

– Я слышал, как упало что-то вроде книги, – это только потом по Галиным причитаниям я понял, что это была за книга.

– А в каком часу это было?

– У-у-у, вы бы еще спросили, какая погода была в этот момент в Бобруйске, молодой человек! Я ночью время совсем не понимаю. Вроде и долго тянется, а протягивается быстро. По мне бы, и сейчас ночь, может, и спать лягу, как вам со мной общаться надоест.

– А что было потом, после падения книги?

– Я же говорю – Галя переполох устроила, но мне-то не очень интересно было. Мне больше вот.

Старик перевернул книгу обложкой кверху – книга называлась «Дни» и принадлежала перу некоего В. Шульгина. В памяти Белкина зашевелилось что-то – осколок какого-то воспоминания, связанного с этой фамилией, но дальше зуда в разуме он продвинуться не смог.

Старик снова положил книгу разворотом к себе и задумчиво произнес:

– Где-то мы все ошиблись…

Дмитрий, видя, что Кауфман стремительно теряет интерес к беседе, поспешил поменять тему:

– А вы с убитым были знакомы лично?

Теперь старик не смотрел в лицо своего собеседника – он вцепился взглядом в какую-то невидимую точку на шторах. Затем Абрам Осипович неожиданно резким движением захлопнул книгу и посмотрел на милиционера со странной злобой:

– К глубокому стыду своему, был! Но дружбы не водил – с палачами отродясь за панибрата не был!

– Но вы виделись с ним иногда?

Дмитрий постарался, чтобы его вопрос не спровоцировал новую вспышку гнева у старика, но тот, казалось, обессилел от прошлой своей вспышки и теперь отвечал спокойно:

– Да, иногда виделся. Если он со мной здоровался, то я его приветствовал, если не здоровался, то не приветствовал.

– То есть вы не общались с ним и не можете сказать, что он был за человек?

– О, милостивый государь, как раз это я могу сказать! Только он был не человек, а бешеный пес, которого не пристрелили по недосмотру. Хорошо, что нашлась твердая рука, которая это исправила!

Когда ему только дали двадцать первую квартиру, он был весь начищенный, искрящийся, прямо блестящий армейский сапог! И пообщаться любил, и в гости захаживал, а как выпьет, вещи начинал рассказывать…

– Какие вещи, Абрам Осипович?

– Нехорошие, молодой человек! Нехорошие. Года три назад он отмечать Первомай начал, видимо, еще с утра, а к вечеру к нам в гости стал проситься. Ваня уже сам был хороший, поэтому впустил. А этот как начал рассказывать про гранаты с газом да про то, как он «антоновцев» по тамбовским лесам давил… Женщин перепугал, потом безобразничать начал, ну Ваня его с лестницы и спустил. Я по водке не любитель, молодой человек, но после того, что этот тут понарассказывал, захотелось очень сильно, причем не по одной, не по две и не по пять! На следующий день он протрезвел, пришел, извинился – все чин по чину. Только сидел с тех пор в своей трехкомнатной меблированной клетке и за общий стол не просился, а мы не звали.

Старик замолчал, потом вдруг снова открыл книгу и принялся читать с произвольного места, будто бы вовсе забыв о присутствии гостя. Дмитрий окинул Кауфмана взглядом и мысленно помотал головой – быть не могло того, чтобы этот усталый старик вдруг превратил свою досаду на эпоху в план убийства, да еще такой четко исполненный. Впрочем, это еще стоило обсудить с Виктором Павловичем.

Будто в ответ на мысли Белкина в дверь постучали. Абрам Осипович отвлекся от книги и снова крикнул:

– Галя, к завтраку не ждите!

Однако за дверью вновь была не Галя.

– Митя, вы там? Это Стрельников.

– Да, Виктор Павлович!

– Выйдите на минутку, пожалуйста. Тут некоторые обстоятельства решили измениться.

4

В двадцатой квартире многое переменилось за то время, пока Дмитрий общался с гражданином Кауфманом. На кухне больше не было рабочего Петрова, отправившегося, скорее всего, на смену. Зато здесь собрались все представители власти, которых Белкин успел повидать за это утро. Он увидел и грузную фигуру криминалиста Пиотровского, и задумчивое лицо Володи Хворостина, и отрешенного Егорычева. Здесь были даже двое милиционеров, стоявших на страже двадцатой квартиры. Стоял, обливаясь отчего-то потом, и милиционер Степанов, первым увидевший тело Осипенко. Не хватало только самого Дмитрия и Виктора Павловича, который сейчас шел следом за своим молодым коллегой.

Однако были на кухне и новые лица. Одно из них Белкин узнал – это был начальник МУРа Леонид Давидович Вуль. Товарищ начальник был хмур и сосредоточен. Он явно чего-то ждал. Или кого-то. Дмитрий немного оцепенел, увидев высокое начальство, но Стрельников легко подтолкнул его в спину. Виктор Павлович сохранял, казалось, полную невозмутимость.

Вторым же новоприбывшим был высокий темноволосый человек в форменной гимнастерке. Он стоял спиной к Белкину, поэтому Дмитрий не видел его петлицы. Темноволосый услышал их шаги и резко развернулся. На красных петлицах были две «шпалы». «Вот и тяжелая артиллерия подтянулась», – с долей разочарования подумал Белкин. Темноволосый был из ОГПУ, а это значило, что то самое начальство, которое запретило милиционерам приближаться к рабочему столу Осипенко, теперь бралось за дело само. В общем-то, это было ожидаемо.

Темноволосый спросил:

– Теперь все?

Дмитрию потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что вопрос обращен не к нему. Стрельников ответил из-за спины:

– Да, товарищ Владимиров.

Виктор Павлович выскользнул из-за спины Дмитрия и устроился на облюбованном им еще во время опросов табурете. Белкин остался стоять в дверях. Товарищ начальник продолжал с молчаливой сосредоточенностью буравить взглядом немного грязноватое окно, а вот Владимиров убрал какую-то бумагу в нагрудный карман, обвел взглядом собравшихся милиционеров и заговорил:

– Доброе утро, товарищи. Я оперативный уполномоченный Владимиров. В первую очередь благодарю всех вас за быструю и качественную реакцию на убийство товарища Осипенко. Однако это убийство – дело политической важности, поэтому заниматься его расследованием далее будет Политическое управление. Будет сформирована особая группа, которая в кратчайшие сроки найдет и придаст преступника правосудию.

Таким образом, из ведения МУРа это дело изымается. Но это не значит, что мне, как старшему следователю этой группы, не будет нужна ваша помощь. Сегодня вечером я жду от каждого из вас письменные отчеты о проделанной по этому делу работе. От того момента, как вы были вызваны на место убийства, и до этой самой минуты.

И еще, товарищи, о том, что вы увидели в квартире покойного, как и о прочих обстоятельствах этого дела, не распространяйтесь даже коллегам. Это очень важно.

Сказав это, Владимиров поочередно заглянул в глаза всем присутствующим, но его слова и без того все поняли правильно. После этого он обернулся к Степанову и двум милиционерам, которые явно чувствовали себя не в своей тарелке:

– Вас, товарищи, прошу принести свои отчеты на Петровку, 38, и передать через дежурного «для товарища Владимирова». Товарищ начальник, предупредите дежурного.

Вуль кивнул, не произнеся ни слова. Владимиров продолжил:

– Отчеты должны быть готовы сегодня к вечеру – это обязательно. Отложите все дела и обязанности, если потребуется. Все, товарищи, можете возвращаться к работе.

Милиционеры заспешили к выходу так, что Белкин едва успел уступить им дорогу. Дмитрий с трудом сдержал неприязненное выражение – кухня была слишком тесной для них всех. Впрочем, теперь в ней стало на три человека меньше. Владимиров вновь заговорил:

– Так, товарищи, кто из вас прибыл на место преступления первым?

– Я, товарищ Владимиров.

Откликнулся Хворостин.

– Вы читали бумаги покойного?

Володя бросил взгляд на спину начальника и ответил:

– Сделал все, как велел товарищ Вуль, – провел лишь поверхностный осмотр, не подходил к рабочему столу убитого. Я нашел лишь партбилет и паспорт, но они были в одежде убитого, а также наградную бумагу, но она тоже была на видном месте.

Владимиров кивнул:

– Хорошо. С вами я хочу поговорить отдельно. Жду также письменный отчет.

Пришла очередь специалистов:

– Товарищи, вы закончили свои изыскания?

Ответы Егорычева и Пиотровского отличались. Нестор Адрианович только начал, а вот прибывший раньше дактилоскопист уже закончил.

– В таком случае, товарищ Егорычев, жду от вас отчет и очень рассчитываю, что к вечеру уже будут определенные результаты. А вас, товарищ Пиотровский, прошу вернуться к работе. Теперь вы поступаете под мое руководство и входите в следственную группу.

После ухода Пиотровского и Егорычева в кухне стало еще просторнее. Очередь наконец дошла до Белкина и Стрельникова.

– Вы тоже не трогали документы убитого?

Услышав утвердительные ответы, Владимиров удовлетворенно кивнул.

– Хорошо. Тогда жду от вас отчеты, и… не бойтесь отступить от сухой формулы «был там-то – делал то-то». Свободно делитесь соображениями и идеями. Сами знаете – первый, кто был на месте, увидел больше всех. Работать следственная группа будет на Петровке, так что обращайтесь, даже если что-то придет в голову уже после сдачи отчета. То же самое касается и вас, товарищ Хворостин.

Самое главное, товарищи, – вы не сняты с этого расследования. Я понимаю, что у вас и так много работы, поэтому постараюсь не дергать вас лишний раз, но если мне понадобится ваша помощь, вы незамедлительно должны ее оказать. Надеюсь на вас. Вопросы?

Вопросы оказались лишь у Виктора Павловича:

– Позвольте, товарищ Владимиров. Мы понимаем, что важные дела шума не любят, и это не исключение, но позволено ли нам будет узнать хотя бы, кем был товарищ Осипенко, раз его гибель стала делом политической важности? Дело ведь не в праздном любопытстве – вы сказали, что следственной группе может потребоваться наша помощь, но слепой зрячему помочь не может.

Владимиров задумался на некоторое время, а после этого произнес:

– Пожалуй, в ваших словах есть доля истины. Я не могу сказать вам о делах товарища Осипенко, скажу лишь, что он заведовал определенными научными изысканиями в области перспективного вооружения. Это все, чем я могу пока что с вами поделиться.

– А большего и не нужно, товарищ Владимиров.

Виктор Павлович произнес эти слова с вежливой улыбкой, на которую Владимиров ответил кивком.

– Еще вопросы?

Но больше вопросов не было, а если и были, то их предпочли не задавать. И с товарищем Осипенко, и со столь большой заинтересованностью ОГПУ поисками его убийцы все было понятно. Только с самим убийцей не было понятно ничего. В разуме Белкина закрутилась с новой силой мысль о необычной гильзе: необычное оружие и перспективные вооружения – казалось, что это были ягоды одного поля. Впрочем, в мире много странного оружия. Так или иначе, теперь это было не дело Белкина.