Елена Левашова: Плохая жена. Цена свободы

Пролог.

Алина.

Я стою на пороге кабинета. Когда-то в нем сидел мой отец, теперь – Давид…

Секретарша не решается сообщить о моем визите. Взмахиваю ладонью, прогоняя ее.

Женька неуклюжая, растерянная… Подхватив со стола папки, она устремляется к выходу из приемной, роняя их с громким звуком.

– Евгения Борисовна, что тут… – кричит Давид, распахивая дверь и видя меня. – Ты?

Смотрю на него – чужого человека в знакомом дверном проеме. На его каменное лицо и пустые глаза. В них нет удивления, волнения, ярости. Ничего нет. Он скользит по мне взглядом, как по стене… Словно не видит.

– Нам нужно поговорить, Давид.

– Разве не все обсудили? – со скучающим видом спрашивает он.

Я оттесняю его и без приглашения вхожу в кабинет отца. Здесь уже нет уютного дивана и старого, дубового стеллажа. Мебель новая, «мажорская» – под стать моему молодому любовнику.

Зачем я, дура пришла? Ладони липкие, дрожат. Сжимаю тест на беременность, понимая, что он ни черта не поможет… И слова мои тоже…

– Говори, Аля… То есть Алина Михайловна. Ты же решилась прийти, – вырывает меня из задумчивости он.

– Я беременна, Давид. И этот ребенок…

Галеев не дает договорить. Начинает смеяться. Я чего угодно ожидала – злости, обвинений, досады… Уговоров, в конце концов. Но такого…

Напряжение, витающее в воздухе, походит на ледяную стену. Еще и смех этот – насмешливый, снисходительный… Как удары топора по сырому дереву…

– И что тебя так развеселило? Давид, я…

– Я слишком много раз слышал это, Алина. Ей-богу… Если ты решила в моем лице найти своему ребенку отца, то… Мимо. Вот правда… Ты сейчас разрушила остатки моего к тебе уважения. Низко, подло… Я… Я не ожидал.

– Чего ты не ожидал, гад? – не выдерживаю я. – Ты себя слышишь?

– Что из сказанного тебе не ясно? Вали к своему мужу и живите счастливо. Мне это все не нужно… Ребенок и… – цедит он сквозь зубы.

И я тоже, понимаю… Морщусь, ожидая новую порцию боли… А она стрелой летит в сердце с его фразой:

– И ты, Алин. Не нужна.

Его слова звучат спокойно. В них нет злости, волнения, досады… Одна лишь пустота. Абсолютная, как космос… И она поглощает меня, высасывая все эмоции… Ощущаю себя сдувшимся шариком.

Разворачиваюсь, оставляя его без ответа. Я не из-за денег пришла – он знает… У меня их много, справлюсь без него. Воспитаю долгожданного, подаренного судьбой малыша…

Смотрю в незнакомые глаза, удивляясь, как могла поверить ему? Где тот, кто жарко целовал? Обжигал взглядом, улыбался. Искал встречи вопреки всему… Где тот человек?

Разворачиваюсь и на ватных ногах выхожу… Разочарование горчит на языке пеплом, сердце тарахтит в горле… Наивно надеюсь, что Давид побежит следом. Прижмет к груди и горячо прошепчет в ухо: «Алька, я дурак… Прости, я ошалел от счастья. Я не ждал…».

Но этого не происходит…

Хлопает дверь – Женька вернулась. А я по-другому все вижу – будто дверь в наше с Галеевым прошлое навсегда закрылась…

Глава 1.

Алина.

– Алина Михайловна, душенька, у вас там телефон в сумочке разрывается, – сипит Кузьмич, цокая костылями по обшарпанному полу.

– А ты караулишь, Кузьмич? Как самочувствие? – устало улыбаюсь я.

Наверняка Егор проснулся и вспомнил обо мне… Я даже знаю, ЧТО он скажет. Все его любимые словечки я знаю наизусть…

– Спасибо тебе, дочка. Я тут хоть отъелся. А чего грустная такая? Нельзя красивым дамочкам быть грустными.

– Да так… Операций много, устала. Идите в палату, больной, – улыбаюсь я, скрываясь в дверях кабинета.

На кабинет моя каморка походит слабо, но другого в «Божедомке» нет…

Опускаю ладонь в карман, подхватываю обручальное кольцо и возвращаю на палец…

Завариваю чай и подхожу к окну. Сквозь яркую, похожую на кружевную вязь листву старого дуба виден кусочек озера. Сегодня оно невозможно голубое, спокойное, а небо над ним без единого облачка. Редкая, срывающая с деревьев листва кружится в небе, как стайка испуганных птиц… Так и мои мысли мечутся – от белой ярости до оглушающей боли… Может, наорать на Егора? Послать подальше, бросить все и… перестать бороться?

Чашка в руке дергается от вибрации часов. Снова он звонит…

Выуживаю из сумки смартфон и нехотя отвечаю:

– Да, Егор.

– Ты охренела, принцесса? Ты… совсем свихнулась со своей Божедомкой, ты…

– … больная психопатка, помешанная на бомжах. Ну и прочее бла бла. Что ты хотел, дорогой муж?

– Алина, надеюсь, ты не забыла о вечере в «Метрополе»? Галеевы приезжаю в восемь, ты должна быть на месте в семь тридцать.

– Если успею, Егор. У меня еще одна операция и… Платье и туфли у меня с собой.

– Ты чокнутая, Евсеева. Речь о продаже твоего обанкротившегося завода, мать его… И эти толстосумы хотят его купить. Кто это устроил? Я, блять! И что мне говоришь вместо благодарности? У тебя операция. Вонючие бомжи тебе дороже, чем люди, от которых зависит твое благосостояние.

Сжимаю трубку так сильно, что немеют пальцы. И молчу… Мне стыдно до чертиков. Не за Егора – за себя… Не увидела его, не почувствовала, вручила ключи от… всего – сердца, дома, оставленного мне в наследство имущества… Я зла на него? Да! Бесконечно. Но на себя я злюсь больше…

– Егор, я сделаю вид, что ничего не слышала. И не стану напоминать тебе, что обанкротил завод ты. Ты и твои никчемные родственники.

– Сука, – шипит он. – Я все сказал, Аля. Ждем тебя в «Метрополе». Готовься развлекать младшего Галеева. Он любит баб. Он бабник, каких свет не видывал. А ты… В общем, попробуй охмурить его.

– Я не стану спать с ним ради продажи завода.

– Если понадобится – станешь. Разрешаю. Кто-то ведь должен тебя…

– Пошел к черту, – сбрасываю вызов я.

Слезы застревают в горле, давят на грудь невидимой, бетонной плитой. Но я не плачу, нет… Да и разве слезы смогут смыть въевшуюся в меня грязь? Разочарование, боль, горькую обиду… Вряд ли… Они стали частью меня. Как шрам.

– Алиночка, вы уходите, душа моя? – заглядывает в кабинет Евдокия яовна – палатная медсестра.

– Конечно, нет. Еще и операция… Или… Или он сбежал?

Больница у нас вполне обычная. Но из-за расположенного на первом этаже центра помощи людям без определенного места жительства ее прозвали «Божедомкой».

Сотрудники центра частенько присылают к нам в отделение пациентов с улицы… Федоров и Симаков – мои коллеги – хирурги общей практики, не особенно жаждут оперировать «неблагодарных» пациентов. А мне все равно… Деньги мне не нужны.

Когда-то я думала, что смогу все на них купить – семью и любовь, уважение и верность… Дружбу, благодарность…

А нет ни черта… Из-за моего ослиного упрямства и дурацкой веры в любовь и вечные чувства. Ни черта у меня нет.

– Нет, не сбежал. От боли корчится. Куда же он с приступом аппендицита денется? Любаша и Светочка его помыли. Он имени своего не помнит, Алиночка Михайловна. Как же быть?

– А мне его имя без надобности, Тихоновна. Все сделаю и так…

Из операционной вылетаю в семь… Грязная, уставшая, с дрожащими руками. Понимаю, что опаздываю, но ничего не могу сделать…

Чиркаю подпись в листе назначений и прыгаю под душ.

Вода ненадолго приносит облегчение. Фена в больнице нет. Я расчесываю волосы, оставляя их виться в первобытном буйстве, надеваю синее, оттенка индиго платье, лаковые, бордовые туфли. Они безумно неудобные – не привычная мне, комфортная обувь, в которой я привыкла бегать.

– Черт… – шарю в сумочке, понимая, что забыла косметичку дома.

Накраситься надо, но как? Не просить же у Евдокии Тихоновны малиново-розовую помаду? Боюсь, я испугаю приезжих толстосумов таким видом…

«Где ты, черт возьми?», – всплывает сообщение от мужа.

«Приеду к восьми».

Сую ноги в туфли и вылетаю из больницы. Возле моей бэхи – местные, прижившиеся в приюте бомжи.

– Алиночка, мы за машинкой приглядываем, глаз не спускаем, – хрипло кашляет Мистер Ф. Он сам так себя называет… Помнит лишь, что его фамилия начинается на «Ф» – больше ничего…

– Спасибо вам большое, держите. Только… Мистер Ф, не покупай водку, ладно? В прошлый раз тебя едва с того света вытащили.

Вытаскиваю из кошелька купюру, мужики хватают ее и скрываются из вида…

Сажусь за руль, радуясь найденным в бардачке пудре и помаде. На макияж уходит две минуты. Припудриваюсь, намазываю бледные от усталости щеки помадой, растушевываю пальцами, создавая за считаные секунды сияющие здоровым румянцем скулы.

Ничего, подождут меня Галеевы… Не облезут.

Мчусь по мосту, любуясь разлившейся по небу радугой…

Хороший знак. Может, все получится?

Возле «Метрополя» я паркуюсь в начале девятого. Краем глаза замечаю припаркованный у входа лимузин.

Черт… Все уже здесь. Все семейство Галеевых…

– Простите за опоздание, – расплываюсь в улыбке я, завидев высокого, седого мужчину, разговаривающего с моим мужем.

Егор постарался: стол ломится от закусок, на сцене играют музыканты во фраках, по периметру зала прохаживается охрана.

– Ой… Алиночка, приятно познакомится, – улыбается мужчина, обнажая идеально белые зубы. – Меня зовут Руслан Адамович. Егор рассказывал о вашем подвиге. У вас благородная профессия. Вы… Вы молодец и… настоящая красавица.

– Спасибо вам, а где…

– А вот и мой сын Давид.

Я не вижу его, лишь чувствую… Струящийся по воздуху аромат туалетной воды, тепло тела, спокойное, уверенное дыхание. Слышу твердые шаги, ощущая болезненную, затапливающую тело дрожь…

Я влюблялась лишь однажды – в Егора…

А тут… Окно все то же, но воздух… Он пахнет. Свежестью и сочной листвой, грозой… По спине проносится вихрь колких мурашек, когда я слышу за спиной низкий, бархатный голос:

– Добрый вечер. Меня зовут Давид.

– А я Алина. Алина Михайловна, – сиплю я, протягивая ему руку.

Глава 2.

Алина.

Он высокий. Самый высокий мужчина в этом зале. Однако, кроме роста я замечаю глаза – синие, большие, как колодцы с родниковой водой.

Давид одет безупречно – в черную рубашку из тонкого хлопка и строгие брюки.

Не спешу выпускать пальцы из захвата его уверенной, твердой ладони с длинными, шероховатыми пальцами.

– Очень приятно, Алина… хм… Михайловна.

– Добро пожаловать в наш город.

– Я здесь впервые. Здесь… мило, – улыбается он, а я…

Всё. Проваливаюсь в него, как в омут. Дура набитая, разве так можно?

Сломя голову, к нам бегут любимые родственники.

Лицо Клавдии Ивановны перекошенное, взгляд наполнен нескрываемым недовольством. И бегущая за ней Надька такая же…

Две ведьмы, присосавшиеся ко мне как пиявки…

– Алиночка, ты чего в гостя вцепилась? – каркает свекровь. – Отпусти его руку. Давид Русланович, может, к столу? Все остыло уже из-за…

– Ой… Простите, Давид Русланович, – вырываю дрожащую кисть.

И остыло все из-за меня, мерзавки… Дома они обязательно выскажут мне все – про мою «никчемную, ненужную» профессию, отношение к мужу, загубленную жизнь… Не мою – их…

Я у Евсеевых, как кость в горле…

Воспоминания отбрасывают в прошлое… Я влюбилась в Егора и купила его. В прямом смысле этого слова… Бегала за ним, признавалась в любви, а он снисходительно усмехался. А потом предложил заключить брачный договор. Впрочем, уже двенадцать лет я нахожусь в его рабстве, не имея возможности развестись…

И он ее не имеет… Потому и живем мы так… И вовсе не как добрые соседи – как враги.

– Ничего… Алина, не вздумайте чувствовать вину за опоздание. Мы все понимаем, правда… Вы хирург? – не обращая внимания на кудахтанье свекрови, спрашивает Давид.

– Да, работаю во второй областной больнице.

– А почему вы… Мне просто интересно, почему вы не открыли частную клинику?