Еще до прибытия на корабль, я попросил Тупуна не заходя на судно и немедленно, пока стоит хорошая погода выйти в сторону зимовья русской экспедиции с моим письмом. Тупун так и сделал, только я не учел того, что «немедленно» в моем понимании и в понимании инуита разные промежутки времени. Вышел Тупун в путь только через несколько часов, а до этого успел посетить небольшое стойбище канадских эскимосов, что обосновались недалеко от корабля. Это были те самые инуиты, которых экспедиция Соверса наняла для прокладки маршрута на мыс Колумбия и обустройства там временного лагеря, и которым за время зимовки знатно досталось от покойного начальника экспедиции.

Пока я оперировал Ричарда, в маленьком стойбище вовсю набирал обороты праздник и чествование героя! Не меня, если кто не понял, а Тупуна. Того самого охотника, который отомстил за духов, и убил злого белого человека! Что же, на корабль он не заходил, с американцами не общался, а про инуитов я ему ничего не говорил, так что обещание инуит выполнил. Только вот другие инуиты ничего мне не обещали!

О смерти Рона Соверса и обстоятельствах его гибели американцы узнали к утру. Разбудили меня совсем даже не вежливо, и уже через несколько минут, заспанный и ничего толком не соображающий я сидел перед кипящим от праведного гнева капитаном.

Берроуз допрашивал меня почти целый день. В малейших подробностях я рассказал ему о ходе русской экспедиции, обнаружении лагеря Соверса и последовавших за этим событиях. Я ничего не скрывал, ибо в этом попросту отпала всякая нужда, но мне не поверили. Доказательств нашей вины у капитана было более чем достаточно, а вот я ничего в свою защиту кроме своих слов привести не мог.

Дневник Мэйсона остался у Арсения, свои нарты мы утопили в полынье, Тупун сбежал, зато мы пришли на корабль на нартах американцев, пробитых пулями, с имуществом их экспедиции и по показаниям канадских инуитов, мой эскимос всем и каждому рассказал, что лично зарезал Рона Соверса…

Меня заперли в трюме, а в погоню за Тупуном американцы срочно снарядили отряд. Не догнали… И правда, как им было тягаться с коренным эскимосом в родной для него стихии?

Следующие три месяца вначале я один, а потом в компании с выздоровевшим Ричардом мы провели в тесной коморке плотника в трюме на американском корабле. Капитан арестовал преступников для передачи их властям. «Единорог» за нами так и не пришел…

Уже по прибытии в Нью Йорк, нас передали полиции, после чего мы оба и оказались в этом участке. Еще три недели я познавал все прелести того, что значит быть подследственным в Америке конца девятнадцатого века.

Нас бросили в тесную, битком забитую людьми камеру, и казалось попросту про нас забыли. Возмущаться и требовать русского консула или адвоката было бессмысленно, много раз я получал деревянной дубинкой от того же сержанта Конора, когда пытался качать права. В итоге у Ричарда открылась рана, и он снова слег.

Ситуация изменилась только неделю назад, когда совершенно неожиданно, нас, уже потерявших всякую надежду вытащили из общей камеры и разделили. Ричарда увезли в больницу, а я получил отдельное жильё. Объяснение таких изменений в нашей судьбе оказалось простым – во всех газетах Нью Йорка вышли статьи о покорении русскими Северного полюса! И завертелось! Нашелся консул, взяв все расходы по содержанию и моей защите на себя, два адвоката начали посещать меня ежедневно, готовя документы для того, чтобы меня выпустили под залог, а отношение полицейских стало предельно уважительным. Завтра суд, и надеюсь моё почти четырехмесячное заключение закончится!

Глава 2

Серое утро пробиралось сквозь решётки на узких окнах моей камеры, и тусклый свет едва касался мокрых, заплесневелых стен. Камера напоминала могилу – сырая, глухая, пропитанная запахом плесени, нечистот и страха. Здесь не было времени, только день, похожий на ночь, и ночь, неотличимая от дня. Над головой привычно скрипели тяжёлые балки, полицейский участок ни когда не пустовал, а под ногами – глиняный пол, вспухший от подземных вод. Вместо матраса у меня прогнивший тюфяк, в котором полно вшей. К этим постоянным спутникам арестантов, как и к бегающим по камере крысам, я уже привык. Почесав покусанное насекомыми тело, я откинул в сторону одеяло и потягиваясь сел на нарах. Блин, как же это классно, спать вытянувшись в полный рост, даже в этом мрачном склепе! В прошлой моей камере таких условий не было. Как вспомню, так вздрогну!

Когда месяц назад нас с Ричардом привели и запихнули в тесную камеру, там уже сидело восемь человек, несмотря на то, что нар было всего четыре. Мы с моим подельником соответственно стали девятым и десятым обитателями этой следственной камеры. Спать приходилось сидя, прижав колени к груди, чтобы хоть как-то согреться.

Подследственные – и мальчишка карманник, и пожилые бродяги, и несколько молчаливых и мрачных убийц из Нью-Йоркских банд – ютились тут плечом к плечу, словно пассажиры переполненного плацкартного вагона. Их вина не была ещё доказана, но наказание уже началось, потому что к подследственным тут отношение точно такое же, как и к осужденным преступникам. Впрочем, не виновных тут не было по определению, если человек попадал сюда даже случайно, у него было мало шансов в скором времени увидеть свободу. Так что разницы не было, можно сказать, что к нам относились даже хуже, чем к зекам. И наказания за нарушения режима содержания, к ним применялись те же самые, что и к осужденным.

В первый же день, когда я по незнанию орал и требовал адвоката с консулом, меня знатно отмудохали дубинками трое охранников, да так, что я едва дышать потом мог! Второй раз по мимо звездюлин, меня заковали в цепи, причем руки приковали к ногам, и я просидел в позе «знак вопроса» целые сутки, причем на хлебе и воде! В третий раз, кроме уже привычных побоев, цепей, урезания рациона и морального унижения, я был отправлен в карцер на три дня. Просидев в холодной и мокрой яме, где не было и намека на дневной свет, весь срок наказания, я стал умнее и сделал для себя выводы, что качать дальше права у меня попросту не хватит здоровья, после чего смирился и угомонился. Да и жрать в те дни мне хотелось просто нестерпимо, так я не голодал даже в самые трудные дни своих экспедиций.

Пищу – если это можно было назвать пищей – разносили в жестяных мисках: водянистый, пресный суп с кожурой картофеля и ломоть чёрствого хлеба. Воду пили из общей ржавой кружки. Столовые приборы нам не полагались, баланда выпивалась прямо из миски. Только однажды, в похлебке Ричарда нашелся кусочек варенного мяса, и мы долго гадали, крыса это, или мышь, случайно попавшая в котел. О том, что арестанту специально положили кусок настоящего мяса, не могло быть и речи!

А ещё нам повезло, что в камере мы оказались с Ричардом вместе. Сидевшие там мужики провели в такие условия уже много месяцев в ожидании суда, и были озлоблены до предела. В тот день, когда я в первый раз отхватил от охранников, пользуясь моим беспомощным положением меня попытались ограбить двое сокамерников, чтобы отобрать пайку, куртку и ботинки. Зря они так конечно… С трудом, но мы с Ричардом тогда отбились, хотя боец из меня был никакой, да и то, можно сказать нам тогда сильно повезло. Нападавшим помешал священник, который совершал обход камер.

Я прекрасно понимал, что отступили местные бандиты временно, и нового нападения ждать долго не придётся. Все в камере отдавали этим двоим половину своего хлеба, а парнишка карманник, к тому же стал объектом их извращенной фантазии, превратившись практически в их покорного раба, с которым они делали всё, что им было угодно. Нужно было действовать.

Той же ночью, скрепя зубами от боли в побитом теле, я разбудил лыжника, шепотом объяснил ему свой план, и мы приступили к его реализации.

Доставшемуся мне бандиту, который безмятежно спал в углу своих нар возле окна, я с разбегу пробил ногой в голову, как по футбольному мячу, не заботясь о последствиях, Ричард поступил ровно так же со вторым, а затем, не дав противникам прийти в себя, мы долго и жестоко били и пинали их на грязном полу камеры. На крики и шум никто из охранников так и не явился, чтобы нам помешать, и избиение мы прекратили только тогда, когда полностью выбились из сил. В это время другие сокамерники забились в дальний угол нашего зиндана и молча наблюдали за экзекуцией, не пытаясь вмешиваться. Как мы их не убили тогда, я понять не могу до сих пор, наверное, сказалось мое плохое физическое состояние и то, что в головах этих ублюдков попросту не было мозгов, иначе серьёзных черепно-мозговых травм им было попросту не избежать. Бывшие хозяева камеры выжили, но очнулись только к утру.

С того самого дня, нас с Ричардом никто больше не беспокоил, все сокамерники старались держаться от нас подальше. И даже когда меня заковали в цепи, а потом и когда я попал в карцер, никто не осмелился напасть на Ричарда, оставшегося в одиночестве. Мы тоже не пытались устанавливать свои порядки, удовлетворившись достигнутым, того что нас не трогают, нам было достаточно. Когда побитые бандиты очухались и пришли в себя, иерархия в камере восстановилась, только мы были как бы отдельно от всех, и в итоге карманник не выдержал и вскрыл себе вены об ржавый гвоздь…

Я отогнал от себя страшные воспоминания, встряхнулся и принялся переодеваться в доставленный прошлым вечером костюм. Сегодня меня везут в муниципальный суд, для рассмотрения дела о залоге, и я надеюсь, что смогу навсегда покинуть это адское место.

В суд я ехал в тюремной карете, а попросту в железном ящике на колесах, который буксировали две крепкие лошади. Я ехал один, если не считать компании в виде двух полицейских сержантов, которые устроились на жестком сидении напротив меня. Руки мои были закованы в наручники.

Едва дверца кареты распахнулась, я чуть не ослеп от вспышек магния. Возле здания суда нас встретила огромная толпа людей, среди которых большинство было журналистами и фотографами.

– Мистер Волков, признаете ли вы свою вину?!

– Сдохни убийца!

– Как там на Северном полюсе, господин Волков?!

– Мошенник!

– Как вы относитесь к этим не справедливым обвинениям в ваш адрес?!

– Чертов русский!

Мало того, что я чуть не ослеп, так ещё и оглохнуть мог в любой момент! От криков толпы у меня тут же разболелась голова. Меня вывели под руки, и куда-то повели, а я никак проморгаться не мог, чтобы избавиться от черных кругов перед глазами. На вопросы, угрозы и выкрики я не отвечал.

– Поторопитесь мистер Волков, мы долго их сдерживать не сможем! – Прокричал мне на ухо один из сержантов – Осторожнее, ступенька!

Мы поднялись по высокой лестнице, и вскоре шум за нашими спинами прекратился, наша троица вошла в здание суда. В холе меня уже встречали оба моих адвоката.

– Как вы мистер Волков? – Сочувственно поинтересовался один из них. Этот юрист носил оригинальную фамилию Смит, и насколько я знаю был очень высокооплачиваемым специалистом – С вами всё в порядке?

– Да зашибись! – Выдохнул я, переводя дух – Свежим воздухом подышал, уже хорошо! Тюрьма знаете ли такое место, после которого даже посреди помойки будешь себя чувствовать, как будто на пляже Монако.

– Понимаю – Улыбнулся моей шутке Смит – Не переживайте, туда вы больше не вернётесь, всё уже согласованно, суд – сущая формальность. У черного хода нас уже ждет экипаж Российского посольства, скоро вы будите на свободе.