Мелисса Бонд: Бессонная

Посвящается Джонни и Кэшу, любовь и поддержка которых сделали меня такой, какой я всегда хотела быть.

И всем тем, кто пережил или переживает такой же кризис.

Посреди зимы я обнаружил, что во мне живет неистребимое лето.

Альбер Камю

Пусть будет все: и красота, и ужас.

Райнер Мария Рильке

Да будет сердце мое всегда открыто для маленьких пташек, в которых скрыты тайны бытия.

Э. Э. Каммингс

Melissa Bond

Blood Orange Night: My Journey to the Edge of Madness

Copyright © 2022 by Melissa Bond

© Новикова Т.О., перевод на русский язык, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

В тексте содержится упоминание о психотропных лекарственных средствах, вызывающих зависимость. Применение упоминаемых средств без назначения и наблюдения врача может привести к стойким и необратимым нарушениям состояния здоровья.

Предисловие

Когда я только начала падать и синяки образовали на моем теле настоящую желто-коричневую карту, я трогала их и говорила: «Это я поскользнулась на кухне», «А это я наткнулась на кресло», «А это произошло в густой траве, когда я держала мою дочь Хлою». Когда я впервые начала падать, мое сознание было ослеплено густым туманом отрицания. Потребовалось время, чтобы понять, что скрытое, развивающееся постепенно и бессимптомно побочное воздействие снотворных препаратов, выписанных врачом, превращает меня в кости и воздух. Я просто выполняла указания врача. Я находилась в свободном падении.

Когда мой врач впервые выписал мне лекарство, я ничего не знала об этом препарате. Теперь я знаю, что это сильнодействующее и быстродействующее седативно-гипнотическое средство из группы бензодиазепинов^[1], то есть «бензо». В эту группу входит также множество других аналогичных препаратов. К концу 1960-х годов один из препаратов этой группы стал самым популярным психотропным препаратом в Америке. В 1970-е годы его прописывали чаще любых других лекарств, и он был повсюду. Майк Брейди говорил о нем в своем телевизионном шоу. В фильме «Начать сначала» у героя Берта Рейнольдса случается паническая атака. Его брат спрашивает: «Есть у кого-нибудь бензо?» – и все женщины в магазине открывают сумочки. Самым запоминающимся примером популярности этого препарата стала песня британской рок-группы The Rolling Stones 1966 года, где этот модный и популярный транквилизатор получил культовое название «маленький мамочкин помощник».

В 1979 году сенатор Эдвард Кеннеди провел в подкомитете по здравоохранению слушания об опасностях бензодиазепинов. Он заявил, что эти препараты «вызывают кошмар привыкания и лекарственной наркозависимости, от которой очень трудно избавиться и восстановиться». Вскоре после этого журнал Vogue назвал эти таблетки «зависимостью худшей, чем героиновая». Популярность этих препаратов стала снижаться, но в 1980-е годы, когда на рынок вышел новый анксиолитик – производное бензодиазепина средней продолжительности действия, популярность бензодиазепинов вновь возросла, так как этот новый препарат был выведен на рынок как лекарство для лечения панических расстройств.

Когда в 2010 году мне выписали этот препарат, я не знала, что в медицинской литературе его рекомендуется принимать только эпизодически и не дольше двух – четырех недель. Я не представляла, что тогда назначение этого препарата получало все более широкое распространение, даже несмотря на предупреждения о высокой вероятности формирования лекарственной зависимости, а количество случаев передозировки и смертей от этих препаратов вскоре стало сравнимо с количеством смертей от опиоидов.

Я знала лишь то, что я молодая мать с двумя младенцами на руках, и у одного из них синдром Дауна. Я не могла спать. Мой брак рушился, и я изо всех сил старалась его спасти. Я отчаянно хотела заботиться о своих детях без постоянной борьбы с бессонницей. «Попробуйте эти таблетки», – сказал мне доктор. И я попробовала. Мне безумно хотелось спать, и я принимала их месяц за месяцем, раскрывая для них рот, как голодный карп. Я доверяла своему врачу, считая, что он знает что делает.

Часть первая
Бессонница

Авс хочет знать

Декабрь 2013

Сначала свет превратился в тени; потом тени пожрали свет.

Ты это почувствовала? Ты была в этой комнате?

Что делает человек ночью, когда его не укутывает плотный бархат сна?

Это случилось со мной – это было как выстрел ниоткуда.

Не знаю, сколько дней прошло с тех пор, как я спала в последний раз: два? четыре?

Зима. Ветки деревьев покрыты снежными шапками, похожими на странных животных. Я получила электронное письмо из программы телеканала ABC «Мировые новости с Дианой Сойер». Один из продюсеров нашел мои блоги «Мама стала зависимой от бензо». Удивительно, что я еще могу писать – мне очень плохо. Меня колотит такая дрожь, что глаза выскакивают из глазниц, а все мышцы трепещут, словно крылья бабочек. Я не могу читать до тех пор, пока не избавлюсь от этих симптомов, и все же я пишу, потому что должна. Я печатаю вслепую, и мне не нужны глаза, чтобы стучать по черным квадратикам компьютерной клавиатуры.

Иногда мне кажется, что если я смогу рассказать свою историю, то выживу. Мне очень хочется ее рассказать не только для себя, но и для других людей, которые, как и я, скатились во мрак. Я стараюсь писать абсолютно точно с технической и научной точки зрения, чтобы хоть немного уменьшить свою ярость. Я хочу, чтобы люди поняли, что это ненормально. Я цитирую медицинскую литературу. И я хочу сказать только одно: посмотрите вокруг! В мире огромное количество людей, поглощенных этой болезнью: нас целый континент! Я не знаю, сработает ли это, но я знаю, что пишу о том, что произошло на самом деле, и теперь телеканал ABC хочет со мной поговорить.

Звонит продюсер из Нью-Йорка. Ее зовут Нария или Нарния. Я представляю ее рыжеволосой и темпераментной, и мне кажется, что она хочет основательно разобраться в этой проблеме.

– Я нашла ваши блоги, – говорит она. – Мы хотим приехать в Солт-Лейк-Сити и взять у вас интервью. Готовы ли вы рассказать о себе на телевидении?

Я медлю: боже мой, сама Диана Сойер! Это же легенда, супержурналист. Ее считали анонимным источником информации – тем самым информатором, который слил информацию Бобу Вудворду во время Уотергейтского скандала. Когда Диана стала первой женщиной-корреспондентом программы «60 минут», я еще училась в школе. Каждое воскресенье я смотрела эту программу, сидя на полу маминой спальни. Телевизор стоял рядом с кроватью, и чтобы посмотреть телепередачу, мы с братом теснились на шестифутовом коврике. Глядя на Диану, я испытывала наивный и искренний феминистский пыл, который не оставляет меня и сегодня.

Дети спят внизу. Дочке три, сыну четыре. Я заболела этой болезнью еще до рождения моей девочки. Не знаю, где сейчас мой муж, но знаю, что ему не понравится, когда я сообщу, что меня приглашают на национальное телевидение. Моя болезнь приводит его в отчаяние. У меня нет опухоли, нет результатов анализов, над которыми можно было бы вместе поплакать, а потом показать их родным и друзьям. Нет понятной истории того, что со мной происходит – есть только лихорадка в моей голове, о которой я ему рассказываю. Есть боль. Мои ребра выпирают, словно шпалы. Муж измотан, от страха у него помутилось сознание, и все это омрачило наши отношения. Я его не виню, но мне больно, что между нами выросла стена. А теперь еще телеканал АВС и Диана Сойер.

Как я могу отказаться?

Когда я была молодой, Диана брала интервью у Саддама Хусейна и Клинтонов. Она ездила в Северную Корею, когда туда никого не пускали. Это очень авторитетная, смелая и пробивная женщина. Да, да, все это Диана! Господи боже! Как я могу не впасть в безумную, хотя и слезливую эйфорию от того, что они хотят поговорить со мной?

Эта история очень щепетильная. Надо признать, что новости стали социальным наркотиком. Новости – как конфеты, как сенсационный отвлекающий маневр. Новостная журналистика – это погоня за сенсациями, и этот неоспоримый факт заставляет меня сомневаться и нервничать перед Дианой и ее продюсерами. Я хочу сказать этой Нарии или Нарнии, что подумаю об интервью, но мне не хочется отдавать на поругание свою болезнь только для того, чтобы подкинуть СМИ очередной лакомый новостной кусочек.

Я стала циником. Это часть болезни, так что прошу меня простить. Мой сынок что-то лопочет в своей кроватке. Его синдром Дауна сделал нас всех более чувствительными и более чуткими, чем мы могли представить. Как выступление по телевидению повлияет на мою семью? Как мне защитить своих близких? Я должна спросить у Нарнии, почему они решили взять у меня интервью. Я не соглашусь на интервью, если они хотят сделать из моей истории всего лишь жалостливый новостной ролик, чтобы втиснуть его между другими сюжетами в прайм-тайм. Потому что это нечто большее, чем моя история – это история миллионов людей, подобных мне. Просто мне удалось выжить и не склонить головы.

Я со страхом пишу продюсеру: «Да, я согласна. Я сделаю что смогу».

Его сердце

Июль 2008

Все началось четыре дня назад. Схватки среди ночи начинаются и отступают. Передо мной палитра боли: я вижу что-то темное, светлое, бледно-голубое, темно-синее и что-то красное и неустойчивое, как огонь. Мы с Шоном были уверены, что ребенок родится легко. Мы были готовы. Я чувствую себя амазонкой. Мы ходили на курсы подготовки к родам. Когда роды начались, я дышала и дышала. Сначала это длилось десять часов, потом двадцать, потом тридцать. Пришли друзья. Они пели народные песни и играли на гитарах целых шесть часов, но потом сдались и разошлись по домам. Наша доула била в барабан: вызывала ребенка, искала успокоительный ритм. Мы поехали в больницу, потом поехали домой. Сна не было. Я приняла экстракт лекарственного растения, который должен был помочь, прошла с красного ковра в гостиной на зелень заднего двора… И вот через сорок часов с начала схваток мы вернулись в больницу. Меня уложили, пристегнули, измерили показатели жизненно важных функций, подключили к монитору, по которому летал маленький аист, отображающий сердце ребенка, и это сердце билось неправильно.

На сорок восьмом часу моих страданий палата заполнилась людьми в синих халатах. Меня уложили на каталку и покатили по коридору. Акушер-гинеколог шел рядом: я видела легкую поросль усиков на его верхней губе. Капли пота появлялись и исчезали. В операционной мне дали наркоз, и в этой ярко освещенной комнате я чувствовала себя белым китом, выбросившимся на берег. Шон ходил из угла в угол. Мальчика из меня вырезали. Я почувствовала запах своей обожженной плоти, а потом сын заплакал. Сердце его продолжало биться: мой сын наконец-то явился в этот мир.

И вот за четыре дня нашего пребывания в больнице я буквально опьянела от сна. Медсестра открывает дверь. Два часа ночи. Я вижу лишь темный силуэт – яркие люминесцентные лампы светят медсестре в спину.

Я подскакиваю на кровати. Что-то не так.

– Что случилось?

– Финч, – говорит она. – Нам пришлось немедленно перевести его в неонатальную интенсивную терапию. У него кислородная недостаточность.

Я вскакиваю и спотыкаюсь. Я трясу Шона, заснувшего на ярко-оранжевом диванчике, который послужил ему постелью. От обезболивающего у меня кружится голова, но тело чувствует, что что-то не так.