– Ответа жду!

– Поняла.

– Коза, куры, навоз, – перечислил он. – И не растягивай удовольствие.

Он развернулся и, тяжело ступая, направился к выходу. Поравнявшись с сыном, схватил его за ухо и потащил за собой.

– Ай-яй, батька, за что? – запричитал Итан.

– Сколько раз говорил: «Не лезь», а? Думаешь, я не вижу, как ты мачеху защищаешь? За дурака меня держишь?

Дверь с грохотом захлопнулась, оставив меня в полумраке сарая. Я опустилась на колени, чувствуя, как по щекам катятся слезы. Обида и отчаяние сдавили горло. Перед глазами все еще стояло перекошенное от злобы лицо мужа и забившийся под стол Мэтти, съежившийся от страха.

Слезы жгли кожу, смешиваясь с грязью на руках. Я подняла взгляд на узкую щель под крышей, сквозь которую пробивался слабый луч солнца. Его на секунду перекрыла юркая тень, и мое внимание переключилось на нее. По балке пробежал полосатый кот. Ловко перепрыгнув с одной доски на другую, он быстро очутился внизу и, крадучись, приблизился ко мне. Я вытерла слезы тыльной стороной ладони и протянула к нему руку. Он тут же ткнулся мокрым носом, а затем лбом, требуя ласки.

Нужно было встать. Нужно было сделать то, что приказал Ромул.

– Прости, усатик, в другой раз.

С трудом поднявшись на ноги, я огляделась. Сарай был в ужасном состоянии. Сено валялось вперемешку с козьим и куриным пометом, повсюду летали куриные перья. Запах стоял невыносимый. Я взяла в руки вилы, прислоненные к сеннику, и, собрав всю волю в кулак, начала убирать. Каждое движение отдавалось болью в теле, но я не останавливалась. Работа помогала отвлечься от обиды, от страха за свое будущее и от переживаний за детей.

Полосатый кот устроился на сене и наблюдал за мной с высоты своей лежанки. За мыслями о том, как мне жить дальше, я не заметила, как выполнила все, что требовалось. Кроме дойки козы. Этого я совсем не умела…

Стало немного чище, запах чуть слабее. Козы перестали жаться в углу, а куры спокойно клевали зерно. Я наполнила поилки водой из стоявшей в углу бочки и насыпала корм. Окинула взглядом преобразившийся сарай, задержалась на все еще валяющемся ведре. Подняла его и растерянно посмотрела на козу.

Ну, надо хотя бы попытаться…

Вздохнув, я двинулась к скотине, неуверенно протягивая руку. Она настороженно покосилась на меня, переминаясь с ноги на ногу. Я присела на корточки рядом, стараясь говорить ласково, чтобы успокоить. Больше себя, наверное, нежели ее…

– Ну чего ты боишься, глупенькая? Я же не обижу. Надо тебя подоить, а я и не знаю как.

Коза все еще нервно дергала хвостом. Я попыталась вспомнить, как доили корову в детстве, но память подводила. Помнила только, что нужно сжать сосок и потянуть вниз.

Сделала несколько неуклюжих попыток, но коза дернулась и отошла в сторону.

– Ну вот, – вздохнула я, – ничего у меня не получается…

Тут раздался скрип, и в приоткрытую дверь просунулась вихрастая голова Итана.

– Ты чего тут застряла? Батька взбеленится, если еще долго тут сидеть будешь!

Мое самообладание держалось на тонюсенькой ниточке. Еще один упрек, тычок или окрик, и я зареву белугой, вот честное слово!

Резко выпрямившись, я протянула мальчику ведро.

– Подои козу!

– Чего?..

– Козу, говорю, подои. Ты же умеешь?

Он растерянно похлопал глазами, затем протиснулся внутрь сарая. Почесал затылок.

– Знаешь же, что умею. Чего вопросы глупые задавать.

Я непроизвольно перевела взгляд на его алеющее правое ухо. Жалость кольнула в самое сердце. Так не должно продолжаться. Нужно что-то делать… Сбежать? Дети не оставят отца, да и куда я пойду? У меня никого и ничего нет… Ни родни, ни друзей, ни знаний об этом мире.

– Сильно он тебя? – тихо спросила, подходя ближе.

– Ды нет, эт ничего совсем. – Он растер пылающее ухо. – А коль меня не воспитывать, я ж совсем от рук отобьюсь.

Слова эти вряд ли принадлежали ему.

– И ты вон обленилась совсем, – вдруг резко добавил Итан. Грубо отобрал у меня ведро и двинулся к козе. – Мурку подоить ей сложно, ты гляди, какая цаца!

Я прикрыла глаза и сделала глубокий вдох. Затем медленный выдох.

Найти выход.

Немедленно найти выход, иначе долго я тут не протяну.

Итан ловко подставил ведро и начал быстро доить козу. Струйки молока звонко били по дну. Пока он доил, я рассматривала его худенькую фигурку, запачканную грязью рубашку, спутанные волосы. Сколько ему пришлось пережить? Сколько раз он становился свидетелем пьяных выходок отца? Сколько синяков скрывается под этой одеждой? Я наблюдала за ним, и в голове зрел план. Надо уехать, но не одной. Забрать детей, начать новую жизнь. Как? Куда? Эти вопросы пока оставались без ответов. Ведь мальчишки – сыновья Ромула, не могла же я их похитить… Да и касательно себя не была уверена, что запросто могу скрыться от него.

Закончив дойку, Итан встал и молча двинулся к выходу. Молока от козы было немного, примерно на баночку семисот грамм. Мы вместе вышли из сарая и направились к дому. Заходить внутрь мне жуть как не хотелось, но нужно было увидеть Мэтти, убедиться, что он в порядке.

Не успели мы дойти до порога, как вдруг со стороны забора послышались крики:

– Лорка, бяда! Бяда стряслась!

Я замерла как вкопанная, не сразу соображая, что Лорка – это я. Итан ткнул меня локтем и кивнул на бегущую по тропе бабку. Она размахивала руками и голосила на всю округу:

– Ромул, касатик, убился!

Меня волной ледяной окатило.

– Не на смерть, слава боженьке! Хватило же ума моему Жерару его под синькой на крышу звать!

– Какая крыша? Какой Жерар?..

– Дед Жерар, сосед наш, – пробормотал Итан, медленно ставя ведро с молоком на порог. – А это Люсинда, лекарка она.

Он выглядел растерянным и даже не обратил внимания на мою амнезию.

Бабка подбежала ближе, хватая воздух ртом.

– Да как же ж? Крыша хлева! Полезли они туда вдвоем, чего-то там чинить, ну Ромул и навернулся. Жерар-то старый, только и смог, что позвать на помощь. Лежит твой-то возле хлева, мы его поднять не можем. Как назло, никого по домам – все на пашне! А мне помощь нужна!

Не помню, как я добежала до хлева. Видела только мелькающие перед глазами спину Итана и юбку бабки Люсинды. Ромул лежал на земле, неестественно вывернув ногу. Лицо было бледным, на лбу виднелась ссадина. Рядом охал дед Жерар, держась за правую руку.

– Живой? – спросила я, опускаясь на колени рядом с мужем.

– Дышит, дышит, – отозвался Жерар. – Только вот нога… Кажись, сломал.

Ромул был в отключке и ничего сказать не мог. Я попыталась нащупать пульс на его шее. Бился слабо, но ровно. Нужно было что-то делать, но что? В голове была пустота. Я понятия не имела, как оказывать первую помощь при переломах. Вспомнила только, что нужно зафиксировать сломанную конечность.

– Что от меня требуется? – Я подняла глаза на Люсинду.

– Помоги поднять, дотащить надобно до дому. Боров-то большой, неподъемный, а Жерар руку ушиб.

– А разве можно его двигать, перелом же…

– Ты мне еще перечить будешь, голубушка? Лекарь тут я, а не ты. Поднимать надо!

Дело это показалось мне невыполнимым. Тонкая-прозрачная я и сухопарая бабка совершенно точно не справимся с неподъемным телом.

– Я помогу, – подошел с другой стороны Итан.

Мы принялись за дело втроем. Получалось с трудом. Ромул был тяжелым и неподвижным. Наконец, общими усилиями мы умудрились подхватить его под руки и подтащить к дому. Дед Жерар ковылял следом, причитая и жалуясь на свою ушибленную руку.

В прихожей обнаружилась деревянная койка, на которую мы кое-как уложили Ромула. Люсинда принялась осматривать его, ощупывая ногу. Я стояла рядом, украдкой осматриваясь. Итан молча наблюдал за происходящим из угла комнаты. Отдать ему должное, воспринял он несчастье с отцом очень стойко, почти хладнокровно.

– Перелом, точно перелом, – констатировала Люсинда. – Надо косточки вправить и зафиксировать ногу. Домой касатика точно не отпущу сейчас, тут переночует.

Не сказать чтобы я сильно расстроилась. И жаль мне Ромула тоже не было. Будучи пьяным в стельку, он вряд ли понял, что сломал ногу, а отключился – потому что головой ударился.

Наблюдать за действиями лекарки я не стала.

– Останешься? – спросила Итана, прежде чем попрощаться с соседями.

Мальчик просто кивнул, не двинувшись с места и даже на меня не взглянув. Удивительно, несмотря на отношения в этой семье, дети все равно привязаны к отцу. И тут я поняла, что, если соберусь бежать, старший не последует за мной. Преданность таких вот беспризорных ребят своим отвратительным родителям на самом деле ужасает.

Я поспешила домой, полная решимости воспользоваться отсутствием Ромула по полной: искупаться самой, отмыть Мэтти, придумать что-нибудь с матрасом и, наконец, хорошенько выспаться.

Мальчишка обнаружился там же, где я его в последний раз видела, – под кухонным столом. Когда я вошла, он выполз оттуда и бросился ко мне. Я растерянно поймала его в объятия и погладила по грязным спутанным волосам. Сердце защемило.

– Все в порядке? Папа тебя не обидел?

Он отрицательно замотал головой, продолжая цепляться за мою юбку.

– Ты голоден?

Снова «нет».

– Что ж, тогда нам опять предстоит путешествие к колодцу.

Но прежде я вылила остатки воды в старый чугунок, подбросила дров в печь и поставила наполненную почти до краев емкость нагреваться. Как только вернемся, сразу же примемся за Мэтти.

По тропе, ведущей к границе поля и леса, мне пришлось пройти трижды. Кухонная бочка была наполнена до половины, а оставшиеся два ведра я развела горячей водой. Затем заглянула в комнату детей, чтобы поискать сменную одежду. Кровать у них была одна на двоих, но матрас на ней оказался на удивление сносным. Хоть над этим не придется ломать голову!

Отыскав в сундуке чистую хлопковую рубаху и полотенце, я уже собралась выйти, но, помедлив, вернулась. Взяла еще штаны размером побольше – для Итана. Когда он вернется, нужно будет и его привести в божеский вид. А потом сообразить, как здесь стирку организовать. О порошке в эти времена и не слышали. Единственное, что приходило на ум, – кипячение. А для этого снова потребуется уйма воды. Уже от одной мысли о походе к колодцу ныли руки.

– Мэтти, покажи-ка, где у нас банные дни проходят?

Он несмело подвел меня к двери и указал пальцем на покосившийся сарай напротив дома. Отлично, хоть какие-то стены. Я бы не удивилась, если бы пришлось купаться прямо под открытым небом.

Внутри баня оказалась куда лучше, чем снаружи. В углу стояла деревянная бадья, в которую мог поместиться взрослый человек – правда, только сидя. У противоположной стены я с приятным удивлением обнаружила лавку, а на ней – кусок мыла. Сероватый, неровно отрезанный, но все еще приятно пахнущий травами. Уже что-то!

Положив полотенце и чистую одежду на лавку, я притащила ведра с теплой водой и ковш. Вылила одно ведро в бадью, а затем позвала Мэтти.

Он немного испугался, увидев мои приготовления.

– Давай, снимай с себя испачканные вещи, – мягко попросила я.

Мальчик неохотно послушался. Окинув его взглядом, я поняла, что сначала нужно смыть верхний слой грязи, прежде чем сажать его в воду. Пришлось усадить его на лавку и, намочив тряпку-мочалку, оттереть с лица, рук и ног въевшуюся пыль. Он дергался и пытался вырваться, пока я не начала осторожно смывать с его тела грязные разводы. Когда он увидел, как темная вода стекает по его рукам, немного успокоился.

– Ну вот, первый этап пройден. А теперь скорее сюда.

Я помогла ему забраться в бадью и быстро намылила его голову и тело, стараясь не попадать в глаза. Мэтти тихонько поскуливал, словно щенок, которого впервые опустили в воду, но уже не сопротивлялся.