Я снова вспыхиваю. Этот сопляк даже не подозревает, скольких людей мне пришлось напрячь, сколько связей поднять и скольким людям я теперь должна, чтобы его ленивую тощую задницу взяли в институт! Балбес не понимает важности образования, а я, сколько ни бьюсь, не могу ему это донести.

Кое‑как окончил 11 классов, кое‑как сдал ЕГЭ. Хотел уйти после девятого, но я настояла. Он хоть и дерзкий, но слушается меня… иногда.

Шесть лет назад я вернулась в родной Приморск на могилу бабушки в родительский день. Словила странное наваждение: будто ветер на кладбище бился в голову и шептал её голосом, что я должна позаботиться о Славике, что я должна найти его.

Что я и сделала. Оформила опеку в кратчайшие сроки и вернулась в Москву с двенадцатилетним отбросом, успевшим познать все правила выживания.

За шесть лет мы прошли долгий, трудный, изнуряющий путь от загнанного пацана, знающего только, как украсть, чтобы не посадили, – до высокого, красивого, воспитанного молодого человека, каким вижу его сейчас каждый день.

Моей ошибкой было сразу отправить Славку в частную школу к мажорам. Всё равно что льва посадить в клетку к ягнятам. Он научил их играть в карты, жульничал и заставлял отдавать ценные вещи. Когда директор прикрыла лавочку, Славка стал просто воровать. При том что сам он не испытывал нужды. Я покупала ему всё самое лучшее, чтобы он ничем не выделялся в новой школе: лучший телефон, лучшая одежда, крутые аксессуары.

Ушло около года, прежде чем я поняла, что дело не в вещах и не в достатке, а в его голове. Он всё ещё боялся. Боялся, что я его брошу. Что случится апокалипсис – и он снова останется один. Что ему снова придётся выживать, а как выживать по‑другому, он не знал.

Я вижу в нём точную копию себя в детстве. Я понимаю каждый его шаг, понимаю его состояние.

Поэтому сильно не давлю. Нельзя давить. Поможет только дисциплина, любовь и забота.

Да, пожалуй, сопляк – единственный человек в этом мире, к которому я испытываю тёплые чувства. Единственный, кто способен вывести меня на эмоции.

– У меня завтра выходной, – совершенно спокойно, даже расслабленно. – Поведу тебя за ручку в институт, как ребёнка. – Отставляю чашку в сторону и внимательно слежу за его реакцией.

Кривится, злится. Дёргает мышцами на груди. То, что он не впадает в истерику, не матерится и не орёт о том, что лучше сдохнет, чем будет жить по моим правилам, говорит о прогрессе.

Сейчас, глядя на Славу, я вижу молодого, прыткого красавца с веснушками и светлыми кудрями. Он правда хорош собой. Он выучил язык вежливости, стал спокойнее, стал увереннее. Перестал показывать свой характер, когда понял, что я тоже человек, а не робот. Теперь он чаще жалеет меня и бережёт мои нервы, поэтому всё чаще выбирает промолчать, если не согласен.

Меня такой вариант не устраивает. Он должен научиться говорить о проблемах, а не замалчивать. Должен научиться их решать по‑мужски, а не прятаться за своими мыслями.

Но это уже следующий этап. Сейчас я рада тому, что мы имеем. Он сам уже и не помнит многих ссор, а я никогда не забуду, как рыдала ночью в подушку от бессилия и страха, что не справилась.

Он не является моим сыном, а я никогда не стану для него матерью. Это более чем устраивает нас обоих. Мы просто есть друг у друга и знаем, что, чтобы ни случилось в жизни, мы всегда рядом.

– Тебя что‑то не устраивает? – подталкиваю его к разговору.

– Да много чего, – рычит сквозь зубы себе под нос в свойственной ему манере. Часто так делает. Как будто не со мной разговаривает, а с самим собой.

– Что конкретно в том, что тебе необходимо поступить в институт ради своего же будущего, тебя не устраивает?

– То, что я не хочу! Я могу делать бабки и без твоего образования. Эти дипломы никому не нужны, их любой дурак может в метро купить.

– С этого места подробнее. Где и как ты делаешь бабки? – копирую его манеру, нервно дёргаю слоги в словах.

– Это тебя не касается. Я сам разберусь со своей жизнью, ладно?!

Боже, как я от этого устала!

Сам он разберётся… Все такие в восемнадцать – умные, сами всё знают. А потом вырастают и не знают, куда от приставов прятаться, потому что живут на кредиты.

– Слав, послушай, я тебе не враг…

– Опять началось! – психует, не дав договорить. – Лар, просто дай мне самому жить так, как мне нравится. В чём проблема?

– В том, что тебе нравится дизайн! Ты любишь эстетику, у тебя отличный вкус. Ты можешь выучиться и стать известным дизайнером. Ты так обставил нашу квартиру, что все гости просят контакты дизайнера, который это сотворил. А ты хочешь отказаться от таланта – ради чего? Чем ты думаешь промышлять?

– Я не пидор, чтобы заниматься дизайном, – отрубает. – Я не пойду учиться, – завершает разговор, уходит в свою комнату и снова включает музыку.

Вот это его «Я не пидор» – не просто тревожный звонок, это прям сирена.

Остатки прошлого? Или это уже новые загоны? Где успел нахвататься? Чем он сейчас занимается? Как он будет жить дальше?

От этих мыслей взрываются мозги. У меня нет времени и желания следить за ним, чтобы выяснить всё о его жизни.

Я просто надеюсь, что Славка не залез в какую‑нибудь жопу. Иначе…

У него уже висит один условный срок за грабёж магазина. Дурак поспорил с одноклассниками и вынес ноутбук – и не какой‑нибудь, а самый дорогой.

Если ещё где‑то проколется, окажется за решёткой – даже моя известность не спасёт.

Закрываюсь в ванной, принимаю душ. Читать перехотелось, да и нежиться под пледом тоже. Здесь нужно средство помощнее.

Набираю номер Димы:

– Ты мне нужен.

– Малышка, я сейчас на работе, – отвечает хрипло, запыхавшимся голосом. Прям в поте лица трудится, бедолага. – Закончу – заскочу.

– Не забудь помыться! – смеюсь в трубку и отключаюсь.

Димон – молодой парень, стриптизёр, подрабатывающий проституцией. Спит с богатыми дамами за деньги.

Он красивый, весёлый, лёгкий в общении, без загонов морали.

Мы дружим уже третий год. Можно сказать, что Димон – мой единственный настоящий друг из

всей толпы окружающих меня людей.

Ему я могу рассказать обо всём на свете, и он обязательно поймёт. Он никогда не осуждает, никогда не читает моралей. Всегда поддерживает, даже если я объективно не права.

А главное – он отлично владеет искусством оральных ласк.

Мы ни разу не занимались настоящим сексом: секса в его жизни предостаточно, но он всегда не прочь уделить мне время и помочь справиться с напряжением.

Глава 2

Клара.

– Спасибо, было вкусно.– Отложив в сторону столовые приборы, наблюдаю, как Славка убирает со стола и загружает посудомоечную машину.

Я была права: ему стыдно за своё поведение. А точнее – за то, что огорчает меня, но по-другому он не может. В очередной раз ощущаю укол совести внутривенно: за то, что я не забочусь о нём в полную силу, за то, что часто пропадаю на съёмках, за то, что практически не готовлю и не могу дать парню ощущение нормальной семьи. И вроде бы у нас всё хорошо, но правила, привитые обществом, всё равно царапают душу и отзываются едва уловимым чувством стыда. Женщина должна готовить. Должна убираться. Должна рожать детей. Должна, должна, должна… Всем плевать на тебя, если у тебя нет детей. Ты не имеешь никакой ценности для государства, если не воспитываешь будущих рабочих или солдат. Это давление сказывается на отношении таких, как я, к обществу. Приходится быть жёсткой, чтобы отстаивать своё право жить эту жизнь так, как мне хочется. И выдавать свои недостатки, свою неполноценность за собственный выбор – лишь бы в душу не лезли.

– Скоро осенний призыв…– Завожу старую пластинку и вижу, как дёргаются мышцы на его спине. Мне и самой опостылело быть тревожной бабкой и говорить Славке об одном и том же. Но если он не понимает!

– Тебе нужно поступить.

– Если придёт повестка, я пойду служить, – отвечает, развернувшись ко мне лицом. Нисколько не сомневаясь.

– Что и кому ты хочешь доказать? – устало вздыхаю. Спорить с пубертатным пацаном всё равно что бороться с носорогом.

– Тебе, – тихо, проникновенно. – Что я сам в состоянии всё решать.

– Слав, – почти шёпотом. – Мне не нужно ничего доказывать. Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Пожалуйста, давай завтра сходим в институт.

– Я сам решу, – отрезает.

Он уходит из кухни; в прихожей накидывает на плечи мотоциклетную куртку, берёт шлем.

– Когда вернёшься? – спрашиваю, кусая щеку.

– Лар, мне уже восемнадцать, я не должен перед тобой отчитываться, – грубо и дерзко. Подкидывает одной рукой ключ от байка, ловит и выходит из квартиры.

Байк я подарила ему на совершеннолетие. Сама с удовольствием иногда беру покататься, чтобы вспомнить, какое это чувство – полёт, бесстрашие.

Иногда думаю, что он весь в меня. Эти мысли заставляют улыбаться. Мы не связаны кровными узами, но больше похожи, чем некоторые родственники.

Взять, например, Роберта с Алисой.

Мне кажется, что внешне она больше похожа на Игната, чем на своего отца.

А может, это моё подсознание заставляет видеть то, что хочу, но чего нет на самом деле.

Девушка уже совсем взрослая, готовится к свадьбе, о чём неустанно трезвонят во всех новостях. Её жених – сын какого-то бизнесмена. Алиса сама стала известной благодаря шумихе вокруг её семьи, вызванной восемь лет назад. Дочь Роберта пыталась петь и даже собирала полные залы подростков. Но потом ее мать стала требовать больше гонорара за выступления, и продюсер разорвал контракт. После этого Алиса занялась одеждой, создавала и продавала свой мерч. Затем были ещё какие-то вялые попытки напомнить о себе, и в итоге она ограничилась ведением блога. Я не подписана на неё, она мне не интересна. Стараюсь проматывать новости о его дочери, если они всплывают в ленте. Прошло уже много лет, а я всё так же её ненавижу. Эта ненависть заставляет чувствовать себя грязной, потому что разум твердит, что она просто ребёнок, жертва обстоятельств. Но тот факт, что он бросил меня ради неё, не отпускает.

Я заставляю себя желать ей счастья, но совершенно неискренне. Даже я боюсь заглянуть в глубину своей души, потому что там окажется столько грязи, что я захлебнусь.

Очень долго я приписывала ей свой грех, винила в том, что потеряла сына. Потому что его отец выбрал её. Мне было легче обвинять весь мир, чем смириться с тем, что я сама приняла это решение.

Татуировка с именем сына на груди не даёт забыть о том, что я сделала. Каждый сантиметр краски пропитывает кожу глубокой ненавистью к Роберту и к его семье.

Стук в дверь напоминает о моём звонке Диме.

Как раз вовремя.

Щёлкаю замком, выглядываю в коридор.

Стриптизёр стоит напротив, прижав лопатки к стене. На нём белая обтягивающая футболка и синие джинсы с потёртостями. Слегка подняв лицо, смотрит на меня взглядом повиновения с лёгким напылением грусти. В чёрных глазах пляшут бесы, разжигая костёр, в котором сгорит вся оставшаяся совесть.

Дима безмолвно протягивает букет красных роз.

Парень красивый до невозможности. Неудивительно, что от него у многих женщин сносит крышу и они готовы платить большие деньги за ночь с этим красавчиком.

– Это мне? – удивляюсь.

Друг не дарит цветы женщинам. Он вообще никогда не тратится на девушек – своего рода профессиональная деформация. Привык к тому, что обычно женщины платят за его внимание.

Он отходит от стены и в несколько шагов преодолевает расстояние, отделяющее нас.

Подносит благоухающие бутоны к моему лицу.

– Нет, это для Славки, – улыбается, обдавая моё лицо свежестью мяты от зубной пасты со сладким перегаром после шотов с маракуйей.

– Я ему передам, – возвращаюсь в квартиру, иду по направлению к кухне, хочу поставить цветы в вазу.

Вдруг чувствую, как крепкая мужская рука хватает за затылок.

Дима останавливает меня, резко разворачивает к себе и беспрепятственно прижимается губами в сочном, возбужденном поцелуе.