Словно с самого начала отношений я ждала момента, когда Дмитрий скажет: «Извини, Нина. Но у нас ничего не выйдет. Я думал, что смогу принять ребенка от чужого мужчины. Однако я переоценил свое великодушие. Я хотел бы создать семью с девушкой без груза прошлого и завести общих детей…»

Господи, как будто о Леле он не знал с самого начала!

Я не скрывала, что у меня есть почти четырехлетняя дочь. Никогда этого не скрывала.

Дмитрий знал и первым сказал, что моя дочь не станет проблемой. Однако теперь мы расстались.

Он бросил меня в последнюю неделю перед Новым Годом, в момент, когда я уже все распланировала и убедила семью, что отмечу праздник с ним и с дочерью, в загородном домике нашей семьи.

Однако Дмитрий вернулся к своей бывшей. Ведь проверенные старые отношения намного лучше новых, в которых присутствует обременение в виде чужого ребенка.

Дмитрий так и сказал: «Обременение в виде чужого ребенка!»

Только за эти слова я никогда больше с этим человеком даже здороваться не стану. Он спал в моей квартире, ел с моего стола и со стола моих родителей, улыбался Леле после всех садовских утренников и хвалил, какая она хорошая, а потом вдруг обозвал «обременением»!

Свин рыхлозадый!

О нашем расставании почти никто не знает.

Моим родителям я ничего не говорила.

Мама с папой в кои-то веки насобирали денег и отправились в отпуск на неделю. Они у меня такие славные, если бы узнали, что у меня отношения под Новый Год распались, все бы отменили и остались рядом со мной и с Лелей, засыпали бы горой подарков.

Брату тоже не говорила. Он бы подрихтовал Дмитрию физиономию и снова вляпался в неприятности! Ведь дотошный Дмитрий обязательно написал бы заявление на брата.

Нет, подставлять брата совсем не стоит. Горячий, взрывной характер… Он только-только утихомирился и взялся за ум, нашел постоянную работу.

О расставании с Дмитрием я рассказала по секрету только подруге Лизе и попросила ее никому-никому не говорить. Но она явно проболталась нашему общему мастеру по маникюру.

Может быть, не прямо проболталась, без имен. Но Юля, мастер по маникюру, точно догадалась, о ком говорила Лиза! Потому что предложила мне «утешительный маникюр с покрытием и любым дизайном» в подарок! Шикарный подарок, должна признать. Девочки, кто не успел записаться к мастерам красоты под Новый год, прекрасно меня поймут. Но мои ноготочки были уже в идеальном порядке… Так что обойдусь без подарка.

Но подарочек сам к нам в сугроб и под елку свалился!

Не думай об этом Кравцове, Нина…

* * *

Я умыла Лелю, умылась сама, мы переоделись, потом я пошла собирать бардак, устроенный на диване. Мамочки, сколько конфет было передавлено задом Алексея Кравцова… Шикарным задом с ямочками!

Потом мы отправились на кухню, я готовила завтрак, дочка калякала рисунке на бумаге.

– Лель, пойдем мыть ручки… Каша готова!

– Мама, бозик кашу ест? – поинтересовалась дочурка.

«Водяру он ест… Вернее, жрет!» – отозвалась я мысленно.

Такое амбре стояло… Ужас просто!

– Я сейчас и слона готов съесть, – разлился по кухне голос гостя.

У него был хорошо поставленный, приятный и звучный голос. Может быть, он даже петь умел?

Я усадила дочку за стол и наложила ей кашу под громкие и частые вздохи.

– Мама, дай мне еще одну талелочку! – сложила ладошки дочурка в молитвенном жесте.

– А тебе зачем?

– Я с Соломкой буду делиться!

Ах ты, хитрюшка! Дочка задумала переложить часть нелюбимой каши в тарелку для куклы и потом сказать, что кукла просто свою порцию есть не захотела!

– Кушай, Лель. Для Соломки мы приготовим другое угощение. Печеньки. Может быть, и для тебя останется, если кашу слопаешь.

– Эх… Каша. Печеньки. Каша… Есть плидется, что ли? – спросила Леля со слезами на глазах, а потом вдруг обратилась к гостю. – Бозик, скази. У дитев есть плава?

Мужчина, присевший своим задом на стул, рассмеялся.

– Права?

– Плава. Не есть кашу! – вздохнула Лелька.

– Есть, конечно! – подтвердил гость.

Я за спиной дочери пригрозила ему поварешкой. Кравцов понял намек и добавил серьезным тоном.

– Но у твоей мамы тоже есть права. Право расстроиться, если ты не оценила ее кашу и не стала есть. Еще у твоей мамы есть право не делать печеньки. Знаешь, почему?

– Почему?

– Потому что, если ты не поешь кашу, мама расстроится. А в расстроенном виде печеньки получаются пересоленными и жесткими, как камни.

– Я смогу глызть.

– И тогда без зубов останешься. Придется идти к зубному врачу… С вот такой дрелью! – широко распахнул руки Кравцов.

Лелька ахнула и застыла.

Я зашипела на Кравцова. Нам к стоматологу идти в следующем месяце на осмотр, я столько раз рассказывала дочери, что это не страшно и совсем не больно, а он мне тут… дрелями угрожает!

– В общем, лучше мягкая и теплая каша. Она с комочками? – поинтересовался Кравцов.

– Нет в моей каше комочков! – отозвалась я возмущенно.

– Тогда это просто песня.

– Какая песня? – спросила Леля.

– Веселая. Я бы спел, а ты петь любишь?

– Очень…

– Но для пения нужны силы и хорошее настроение, а они – в каше! – заключил Кравцов.

Леля задумалась, а я на минутку даже восхитилась: надо же, какой круговорот каши в детском воспитании придумал Кравцов!

Язык-то у него хорошо подвешен, умеет убеждать. Я и сама чуть не поверила, что манная каша – это подарок небес!

В общем, Леля стала есть кашу. Точно такую же кашу я плеснула на тарелку себе и гостю, добавила на стол блюдо со свежеприготовленными гренками.

– Приятного аппетита.

– Спасибо, – поблагодарил мужчина.

Он попробовал осторожно кашу, откусил немного от гренки, потом, словно удостоверившись, что ЖЕНЩИНА готовить-таки умеет и не отравит его, несчастного, принялся активно работать ложкой и челюстями.

– Подскажите, Нина… – обратился он ко мне.

Я замерла, сердце екнуло. Таракашки дружным строем вздохнули протяжно от восторга: как тепло прозвучало мое имя из уст мужчины.

– Как далеко это ваше… Снегирево… находится от города?

– Все еще надеетесь пешком добраться?

– Пытаюсь понять, как далеко меня увезли и выбросили… – нахмурился мужчина. – А еще прикидываю, успею и смогу ли я предотвратить катастрофу.

Поневоле я заинтересовалась:

– Какую катастрофу? Что у вас стряслось?

Глава 4

Алексей

– Что у меня стряслось? – повторяю задумчиво.

Смеюсь… Я сам не знаю, что стряслось. Это считается за ответ?

Нутром чую, налажал я жестко, и сердце подсказывает, что в этом мой близкий друг замешан. Но что именно я сотворил?

Не помню… Как и не помню сутки накануне…

Не помню ни-че-го! Вот это меня накачали!

– А у вас? – интересуюсь в ответ, наблюдая, как Нина подтирает кусочком хлеба остатки манной каши на тарелке.

– У меня? – удивляется в ответ.

Она округляет глаза, смущенно переводит взгляд в сторону. На нее приятно смотреть.

Темные, гладкие волосы девушки даже на вид кажутся шелковистыми и тяжелыми. Хочется убедиться, так ли это на самом деле.

Бойкие, темно-карие глаза, разрез немного миндалевидный, выдает присутствие восточных кровей, затесавшихся в родословной. Кожа золотистая, приятного оттенка, как будто Нина немного загорела на солнце или смоталась в отпуск перед Новым годом.

Она милая, лицо яркое даже без косметики. Губы естественные, мягко очерченные. Нижняя губа чуть пухлее верхней.

– Да, у вас. Что стряслось у вас, Нина?

– Ничего.

Она быстро встает из-за стола, собирая грязные тарелки и опуская их в мойку. Хозяйственная, к тому же. Я наблюдаю, как она замачивает тарелки с кашей под струей теплой воды и выдавливает знаменитый фейри на губку для мытья посуды, взбивая пышную пену.

У Нины тонкие красивые запястья. На левом предплечье от косточки запястья до самого локтя тянется едва заметная россыпь чернильных звездочек, как будто кто-то рассыпал над ней млечный путь. Ей идет. Так неброско, женственно и очень к ней подходит. Не знаю, почему, но мне нравится наблюдать за тем, как она моет посуду.

Я сто лет не видел, как кто-то моет посуду руками. Ни сам, ни в гостях у друзей. Все состоятельные, с домами, набитыми техникой и прислугой. В некоторых даже есть специальный человек, который занимается только тем, что принимает одежду и начищает обувь гостям.

Нина моет посуду руками, взбивая пену, окуная тарелку под струю воды ритмично и плавно, и ее движения умиротворяют.

Такая приятная обстановка: окно залеплено под самый верх снегом, слышно, как воет ветер.

За столом дочурка Нины калякает восковым мелком на бумаге и вылезает с рисунком на стол. От усердия девочка вывалила язычок изо рта и облизывает им нижнюю губу.

Еще и эта девушка с горой немытой посуды, напевает себе под нос. Они такие славные… Меня как будто вытряхнули из привычного мира и перенесли в другой.

– С чего вы вообще решили, что у меня что-то стряслось?

– Вы моете посуду без перчаток.

Нина замирает, поворачивается на меня с любопытством.

– И?

– Говорят, синтетические моющие вещества портят кожу и маникюр. У вас маникюр.

– Да.

– И вы его испортить не боитесь.

– Нет, не боюсь. Мой мастер делает крепкое покрытие.

– Знаете, девушки, которые готовятся встречать новый год в глуши, в компании любимого мужчины, обычно стараются не допустить даже крохотного шанса испортить что-то в своей внешности. Тем более, вы. В этих условиях. У черта на куличках, вдали от цивилизации, в селе Снегирево. Думаю, у вас что-то стряслось. Иначе бы вы не встречали Новый год в компании только своей дочери!

Нина удивленно смотрит мне в лицо. Пена сползает с губки, вода шумит едва слышно.

– И все эти выводы вы сделали, только посмотрев на мой маникюр и губку с пеной в руках? – спрашивает она.

Я несколько секунд выдерживаю паузу, потом усмехаюсь:

– Нет, конечно же. У вас в гостиной полно семейных фото, из чего можно сделать вывод: семья дружная. Вы привыкли находиться в их кругу и не стали бы праздновать новый год в одиночку. Значит, что-то стряслось. Мужчины у вас нет! – добавляю с каким-то удовольствием.

– А это еще почему?!

– Потому что меня в дом тащили вы.

– Может быть, он просто… просто не приехал! Еще…

– Нина, вы угрожали мне ружьем.

– Для самообороны.

– Вот! – подчеркиваю. – Для самообороны. Значит, на мужчину не надеетесь в принципе. Вы одиноки.

– Скажите, вы адвокат? Юрист? Или кто-то в этом духе? – уточняет Нина.

– Я? Нет. Не угадали. Даже близко – нет.

– Странно. Но такой же дотошный буквоед.

– Предпочитаю, когда меня называют внимательным и наблюдательным.

– Очень наблюдательны, когда обращаете внимание на других. Но невнимательны к себе. Иначе бы я вас из сугроба, у черта на куличках, в селе Снегирево, не вытаскивала. Где-то вы пропустили, Алексей!

Невольно я смеяться начинаю, признавая отчасти ее правоту. Но все же она не права. Потому что…

– Нет, тут другое. Не то, чтобы я был невнимателен…

Я плохо, что помню из произошедшего со мной до пробуждения. Память – вязкое болото с обманчивыми кочками. Но фамилия Поздняков и знание, что он, мой близкий друг, был в этот момент рядом, крутится на поверхности.

Что-то ему от меня было нужно… Что-то…

– И что же это другое? – не унимается Нина.

Я почти схватился за мысль, как вдруг ее перебивает вопросом девушки:

– Смородиновый чай будете?

– Что?

– Чай смородиновый, – Нина размахивает прозрачным чайником, с жидкостью красного цвета. – Черная смородина и мята. Очень освежает. К тому же этот чай обладает противомикробным и мочегонным действием, что в вашем случае очень хорошо. Быстрее от токсинов избавитесь!

– Смородиновый. Черт… А я только-только за мысль ухватился! – вздыхаю. – Ладно. Давайте…