Однако, если полного окружения персов и не получилось, то, по крайней мере, удалось их зажать на небольшом, для столь немалого войска, участке поля битвы. Противник лишился маневра, и складывалась ситуация, как когда-то в сражении Ганнибала с римлянами при Каннах. Там, в далеком прошлом, как и сейчас численно превосходящее воинство было почти окружено меньшим. В этой истории войско было русским.

Теперь уже можно давать отмашку союзным всадникам, да и всем иррегулярам, чтобы те начинали резвиться и били по отходящим персам. Лишь по центру неприятельских войск оставалась «горловина», из которой Карим-хану можно было спасти хоть кого-то из своих воинов. Вот в эту горловину и должны были ударить калмыки.

Отрезали путь персам в итоге не только калмыки, но и башкиры, и казаки, как и иные. Получался круг из пятнадцати тысяч конных. И тогда, как одни полки пробивались сквозь ряды отступающих персов, другие уже готовились к атаке на выходящих из горловины врагов.

При наступлении сумерек, персы стали сдаваться. Еще был с десяток организованных очагов сопротивления, когда сам Карим-хан приказал свалить все имеющиеся повозки, образуя нечто подобное вагенбургу. Но Румянцев и не собирался посылать солдат на кровавые штурмы наспех сооруженных укреплений. Командующий приказал подвести артиллерию и потратил полчаса своего драгоценного времени, чтобы устроить кровавую баню на всем пространстве внутри «вагенбурга».

Тело Карим-хана нашли быстро. Персы, да, впрочем, как и многие на Востоке, любили выделять свой статус яркими одеждами. Карим-хан был не исключением, потому он и мертвый выделялся среди гор трупов.

Это был либо смелый человек, либо безрассудный. Часто так бывает, что обе характеристики могут быть присущи одному и тому же человеку. Карим-хан, второй, а может и первый, человек в иерархии возрождающейся Персии находился на острие обороны своего импровизированного укрепления. Там его и настигла русская картечь.

Еще не успели собрать трофеи, договориться с союзниками о долях захваченного в лагере персов, как прибыл авангард даже не дивизии, которую привел генерал-поручик Василий Петрович Капнист, а целого корпуса тысяч из двадцати человек, не меньше.

Приход генерала-поручика не был напрямую связан со сражением с персами. Василий Петрович должен был принять командование корпусом, из которого сбежал дядя императора. Ну и дополнительными задачами Капниста становилась подготовка к войне с османами за армянские территории. Так что с приходом еще одной дивизии иррегулярных войск, и пехоты, сохранять дисциплину и порядок стало сложно.

Обиженные тем, что прибыли к шапочному разбору, казаки и кайсаки начали охоту на сбежавших персов, не брезгуя и одиночками. Русские иррегулярные войска Капниста надеялись на весомые трофеи, но по всем законам и традициям войны, они не могли претендовать на долю. Поэтому, казаки и представители степных народов хотели хоть как-то компенсировать свои ожидания.

Румянцев не успел вовремя среагировать на те бесчинства, что начали творить и казаки и калмыки, но уже позже понял, что оно было и к лучшему, так как по всему региону разнеслись вести о новом жестоком и сильном хозяине земель. Люди этих мест уважают силу. Сила дает право повелевать. Русские силу показали, также они казались схожими по духу и отношению к побежденным. Так что договариваться становилось легче, а, вернее, оставалось одно – покориться.

Петр Александрович уже не участвовал в спектаклях проявления покорности воле русского императора, нужно было срочно отправляться в Петербург, но Василий Петрович сполна ощутил бремя власти. Капнист был не привычен к светским беседам, особенно с восточной спецификой, потому старался побыстрее решить все вопросы, порой в малом уступая местным князькам-ханам.

Все окружные ханства выразили желание стать подданными русского императора. При том, что Картли, Кахетия и Аварское ханство, получали, в сравнении с иными ряд привилегий. Все условия нового договора, который должен быть подготовлен в ближайшие два месяца, должны были быть одобрены уже бывшими ханами в Петербурге. Там же, в русской столице, будет объявлено о новом территориальном делении кавказского региона.

Можно было добивать персов, гнать их до Афганистана и дальше, но в планах компании, этого не предусматривалось. Не та в Европе ситуация, чтобы отвлекаться на большие войны. А то, что война могла стать затяжной, так это факт. Взять под контроль север бывшей персидской державы одно, тут и ранее проявлялся сепаратизм, но идти в исконно иранские территории, или в Афганистан, значит увязнуть в партизанской войне, чего нужно избежать.

* ………* ………*

Петербург

Больница Тайной канцелярии

28 февраля 1752 года. Вечер

Степан Иванович Шешковский не спал уже четвертые или пятые сутки. Так, бывало, час-полтора вздремнет в карете, а потом вновь за работу. Такого напряжения ни он, ни его служба не испытывали даже при проведении операции по нейтрализации Шуваловых и становлению Петра Федоровича соправителем.

Шешковский корил себя за то, что недооценил опасность в лице Марфы Шуваловой. Сработали стереотипы, когда от женщины не ждешь существенных угроз. Между тем, вдова не только была близка к полному успеху в деле, ею задуманном, но Шувалова, по сути, изменила ход истории России.

Теперь Степан Иванович пытался выжать максимальную пользу из сложившейся ситуации. Конечно, понятия «польза» и «покушение на императора» не могут сочетаться в голове человека, который искренне предан нынешнему престолу и отечеству.

Через несколько минут после покушения, Шешковский уже вез императора в новую, пожалуй, пока и единственную больницу Петербурга. Эта лечебница оборудована на месте старого дома Миниха, откуда переехала в Кронштадт школа гардемаринов. Здесь были собраны наиболее перспективные ученики госпитальных школ, которые должны проходить практику и находиться под полным контролем Ивана Антоновича Кашина. У каждого из молодых медикусов, которых император предпочитает называть «докторами» или «врачами», должна быть своя специализация. И это – главное отличие от госпиталей в Сухопутном и Морском корпусах.

Вообще под контролем Тайной канцелярии находилась организация еще трех больниц и двух школ повитух в Москве и Петербурге. Почему именно Тайная канцелярия этим занимается? Скорее, потому, что в этой организации есть определенный кадровый потенциал. Да, и одно упоминание о ведомстве Шишковского заставляет рабочих и служащих выполнять свои обязанности в три раза быстрее и качественнее.

И, вот именно в такую больницу был доставлен Петр Федорович.

Да, император жив! И, видимо, не так все плохо с его здоровьем, как могло показаться людям, которые видели государя сразу после покушения. Петр Федорович был весь в крови с неестественно согнутой ногой. Но, нога была поломана, ее вправили. Кровь же, так обильно вымазавшая императора, была Кондратия Пилова, который отдал свою жизнь, закрыв телом императора. Три пули не оставили шанса ближнику государя выжить. Вместе с тем Петр Федорович лишился глаза. Пуля пробила череп в районе виска и нашла выход рядом с глазницей [Похожее ранение было у М.И. Кутузова]. В остальном же император пострадал мало и должен идти на поправку.

И все бы нормально, но решил Петр Федорович использовать покушение и свое ранение для дел государственных.

– Вы искали меня, сударыня? – спросил Степан Иванович Шешковский, входя в палату к Екатерине Алексеевне.

– Да, Степан Иванович. Я уже второй день пытаюсь добиться с вами общения, коего вы изволите избегать! – сказала Екатерина, присаживаясь в кресло и указывая жестом руки на стул, стоящий напротив. – Присаживайтесь, господин Шешковский, и меньше обращайте своего внимания на мою злость и обиду. Вы должны понимать, что я сейчас разговариваю с человеком, который пытался меня убить, способствовал тому, что жизнь моя теперь подобна судьбе тонущего человека. Я знаю, каково наблюдать за умирающими на воде людьми!

Екатерина даже не намекала, а прямо говорила Шешковскому о том, что она готова с ним разговаривать, несмотря на то, что он способствовал убийству некоторых людей, как и покушению на саму Екатерину Алексеевну. Это, в некоторой мере могло бы Степана Ивановича и насторожить. Но глава Тайной канцелярии знал, что Великой княгине есть, что сказать ему. Шешковский ловил себя на мысли, что он очень хочет признания Екатерины Алексеевны. Он никогда искренне не желал зла этой женщине, но лишь исполнял веление.

– Простите за мою бестактность, Екатерина Алексеевна, но коли это все, что вы пожелали мне сообщить, то я бы поспешил откланяться, ибо уж очень много накопилось работы, – сказал Шешковский и встал со стула.

Вместе с тем, он не поспешил на выход, а чуть замедлился, давая время Екатерине его одернуть.

– Да, сядьте же вы, наконец! – повелительным тоном потребовала Екатерина. – Я должна была вам это сказать, чтобы вы прониклись тем, через что мне приходится переступать, общаясь с вами.

– Хорошо, я весь во внимании, сударыня! – сказал Шешковский и вновь сел на стул.

– Итак, сударь, сегодня утром по вашему настоянию меня перевели в эту лечебницу. Я не против, тем более, что тут находится и мой муж. Да, и наибольшее доверие из всех медикусов у меня к Ивану Антоновичу Кашину, – сказала Екатерина и пристально посмотрела на Шешковского, тот был невозмутим. – Мне важно понимать, почему именно ваши распоряжения обязаны решать мою участь?! Я покоряюсь своему супругу и императору, но никак не его псам!

Шешковский ухмыльнулся и проигнорировал необходимость что-либо объяснять. Псом главу Тайной канцелярии называли уже давно, и Степан Иванович не видел уже в этом какого-либо оскорбления. Да, он считал себя именно верным псом императора. Степан Иванович был убежден, что именно такие, как он, верные псы при правителе, способном стать великим, и могут влиять на ход истории. Иные же, кто мнит себя людьми, способными иметь влияние на императора, долго рядом с троном удержаться не смогут. Шешковский же был уверен, что Петр Федорович может идти на договоренности, лишь выигрывая время для нанесения сокрушающего удара. Судьба Шуваловых и Бестужева тому доказательство. Так что, да – он пес, верный и больно кусающий!

– Господин Шешковский… – Екатерина замолчала, решаясь продолжить разговор. – Перед тем, как ваши люди сопроводили меня в сию лечебницу, я получила письмо от мужеложца короля Пруссии.

Шешковский не смог скрыть своих эмоций и одобрительно закивал головой, улыбаясь.

– Вы знали? – спросила Екатерина.

– Да, сударыня. Одна из причин того, что Вы в этой лечебнице и под надежной защитой, является именно то, что на вас вышли агенты Фридриха Прусского. Позвольте узнать, что же в том письме? Прошу понять меня правильно, сударыня, это моя работа, – сказал глава тайной канцелярии и протянул руку.

Из складок платья Екатерина достала сверток и протянула его Шешковскому.

– Кто его передал? – жестко, как будто рядом с ним не Великая княгиня, спросил Шешковский.

– Генрих Юстус Мюллер! – ответила Екатерина, не обращая внимания на изменившуюся тональность разговора.

– Это брат Федора Ивановича Миллера? – спросил Шешковский, но, не дожидаясь ответа, продолжил. – Михаил Васильевич Ломоносов будет счастлив, что брат его главного противника в научных спорах оказался прусским шпионом. И что предлагает Ваш дядюшка?

– Собрать свидетельства о намерениях России. И будь на то моя воля, Фридрих обещал дать приют и содержание мне и моим детям в Пруссии.

– Во как! – искренне удивился Шешковский. – А король не мелочится, хочет ввергнуть Россию в смуту! Может быть, сударыня, Мюллер указывал на неких офицеров, которые могли бы помочь вам выкрасть детей?

– Нет, того не было. Но я могу предположить, что сперва ждут моего согласия, – ответила Екатерина.