Понятно было, что этими «императорскими высочествами» Румянцев давал понять, что никакая опала не влияет на его отношение ко мне, как к государю-цесаревичу.

– Коли Вы, Петр Федорович, иносказательно говорите о том, что я супротив воли государыни идти намерен, да Вас цесаревичем нарекаю, так много Вам неизвестно, тако же и за сим я прибыл к Вам, привез вести добрые, – на чаще всего угрюмом лице генерал-поручика промелькнула улыбка, но генерал как будто что-то вспомнил и сразу же помрачнел.

– Так и сказывай, Петр Александрович, не томи! Чего мрачнее обычного стал? – спросил я, догадываясь, что именно омрачает самого молодого в России генерал-поручика.

– Помнится Вы говорили такие слова: есть две новости – хорошая и плохая, предлагали выбрать, с какой начать, – Румянцев уставился на меня, ожидая реакции.

Я же знал даже больше: условно две плохих и одну хорошую.

– С хорошей, – определился я с выбором.

– Матушка-императрица… – начал рассказ Румянцев.

Румянцев рассказывал про очередной приступ одной из болезней тетушки и что он был преодолён. Как по мне, так выздоровление тетушки не особо то и являлось хорошей новостью. Это я определил трехдневное лежание императрицы под пристальным и неусыпным присмотром медикусов, как ситуацию заслуживающую пристального внимания. Для общества уже стало нормальным, обыденным, что государыня часто болеет. Успокаивает людей, что она постоянно выздоравливает. А после, уже на второй день, вновь ложится в постель, но уже не одна. Так какие же это хвори, что женщина предается плотским утехам, да дает приемы? Так, недомогания, что случаются у каждой женщины.

При этом и во время приступов и после них, медикусы безмерно и непрестанно пичкают Елизавету всякими травами, уже было и опиум давали пару раз, чтобы боли прошли. В этот же раз было подозрение, что у тетушки пришли в движение камни в желчном пузыре. Обошлось пока…

Говорил Петр Александрович, что при дворе растерянность. Не понятны расклады с престолонаследием. И тут тетушка в бреду начала звать меня. Бредовое состояние прошло, но Елизавета звать меня не перестала.

– …вот, а матушка моя и говорит, что послать нужно к цесаревичу, не ровен час, так и до смуты недалеко. Меня и послали, так что собирайтесь, Петр Федорович к государыне, она не переменила своей воли видеть Вас и опосля излечения, – прояснил повод, который позволил Петру Александровичу без страха опалы прибыть ко мне в Царское Село.

Повод, это потому что для военного и, что еще важнее, новатора тактик войны, основным была его служба. Румянцев мог приехать по поводу обсуждения последних баталий. Раньше мы часто разбирали битвы и русские, и иные, что были в истории человечества. Но об этом он будет говорить позже, если вообще будет. Мне хотелось таких разговоров. Но очередь пришла и для плохих новостей.

– Простите, но сказать должно. Екатерину Алексеевну заперли в ее покоях в Зимнем дворце, зело осерчала императрица на нее, – пряча взгляд, начал рассказывать, по мнению полководца, крайне плохие вести.

То, что натворила Екатерина, было для Елизаветы, в которой больше женщины, чем правительницы, более крамольным, нежели обвинения в мою сторону. Моя «благоверная», нынче только исключительно в кавычках, решила закрепить итоги сексуальной революции, что была начата Петром Великим. И после подобного «закрепления уже пройденного материала» Екатерине не быть моей Котэ.

Екатерина Алексеевна не стала декабристкой, а преспокойно осталась при дворе. Да, она приезжала аж два раза за те практически полгода, что я томлюсь в изгнании. По приезду, не тащила меня в спальню, не садилась рядом для задушевного разговора, а распекала, что я не бросаюсь в ноги к Елизавете, не торпедирую ее письмами и просьбами о милости, а преспокойно живу.

Я мог бы и нивелировать ссоры, если бы не одно, но очень важное «но». Этого не позволял постоянный зуд на голове, где стремятся прорасти рога. В этом варианте истории не случился Станислав Август Панятовский, да он, наверняка, еще учится где-то. Но опять, пусть и иной поляк, мял мою жену.

Анджей Иероним Замойский появился в спальне Екатерины не сразу. Ему понадобилась неделя! Одна неделя, Карл!!! Обходительный, весь такой участливый и понимающий всю скорбь Великой княгини о том, что ее стали меньше принимать в обществе. Поляк был связан с английским посольством, но не напрямую. Его послали в составе польской делегации к императрице, чтобы миром решить проблему Барской конфедерации. Вот и решали, как могли, с использованием всех методов. Это же Екатерина в один из приездов ко мне говорила о том, чтобы я переговорил с тем же Петром Салтыковым или генералом Фермором. Дескать, пусть эти, обласканные императрицей полководцы, не подливают масла в огонь и не рассказывают о столкновениях с конфедератами, что сюжет с Ежи Нарбутом и его отрядом – единичный случай. Те мальчики вообще были своевольными и действовали никак не от имени конфедерации.

Жена мне объясняла, что необходимо не допустить эскалации отношений с Польшей, а я и понять не мог зачем? Тогда я еще не знал о предательстве Екатерины. Причем, как по мне, предательство и Родины, и меня. Степан Иванович Шешковский после моей ссылки скрылся и не менее месяца прятался. Мы были практически уверены, что он станет мишенью для Шуваловых. Начал вновь действовать Шешковский после того, как стало понятно, что ссылка моя так, номинальная, да и людей никто не то что не трогает, но и опекают, чтобы тень не упала на недругов. Были подкуплены несколько моих охранников-запорожцев, и ручейком полилась информация.

Жена крутила шашни с Замойским, Елизавета занималась тем, что тратила просто невообразимые деньги на задабривание всех и каждого, отправляя подводы с серебром гвардейцам и устраивая пышные празднества с раздачей поместий. Шуваловы притихли, а Бестужев окучивал Катерину, скорее всего, прорабатывая вариант ее регентства в случае смерти Елизаветы [в подобном канцлера подозревали, да и Екатерина писала, что он ее склонял обойти Петра Федоровича, за что канцлер и поплатился в 1758 году даже при очень спорных доказательствах]. Что не устраивало канцлера? Я толком и не знаю. Ну другой уже я, явно не тот Петруша! Значит, и в той истории дело было не совсем в личности наследника.

Совесть меня не мучила, когда я дал отмашку на реализацию заранее разработанного плана по дискредитации Екатерины. Если и не получилось бы ее вовсе вытеснить из политических раскладов, то с подмоченной репутацией сложно находить союзников. А она будет подмочена основательно. И, надеюсь на это, если и не удастся решить при живой Елизавете с монастырем, то никто меня не осудит, когда я первым своим указом, будучи императором, прикажу сослать Катерину в Суздальско-покровский монастырь.

План состоял в том, чтобы Великая княгиня своим безрассудным поведением вводила в шок общественность и, главное, Елизавету Петровну. Как этого достичь? Ответ: психотропные вещества, подставы, слухи и атака на внешность прелестницы. Не все из этого удается, но подвижки есть.

Екатерина пристрастилась к курению табака, как только выскользнула от моего всевидящего ока. Она покуривала и нюхала табак и вовремя моих командировок, сейчас же и вовсе стала заядлой курильщицей. Этот факт уже смутил императрицу. Дальше – больше. Ей стали подмешивать в табак масла гашиша, конопля для которого была нежно выращена моими великокняжескими ручками. Я служил в прошлой жизни в Средней Азии, так что кое-что знал. И это было не все, Катерине часто подавали еду «обогащенную», в разумных пределах, и ртутью, и свинцом. Великая княгиня, шлифуя все это алкоголем, пусть и в умеренных порциях, становилась раздражительной, а когда и просто сумасбродной. Завербованные нами еще ранее княжна Гагарина, Кошелева, Матрена Салтыкова и две служанки постоянно что-то да давали Кате. То кексик с канабисом, то тот же канабис подмешают в еду в умеренных пропорциях. Может исполнительницы и догадывались о том, что именно делают, но, уверившись в отсутствии ядов, преспокойно действовали.

Получила Катерина и особую косметику. Шешковский вышел на след того алхимика, что сделал мазь по заказу Марфы для Бекетова. Было нечто подобное создано и для наших нужд, но с куда меньшим эффектом. Голландец презентовал косметику с эффектом шелушения кожи, способствующую так же и нарушению обмена веществ, и, как следствие, начиналось высыпание прыщей. Как только мазь была испытана (о таком не совсем этичном сюжете не хотелось бы и вспоминать) ее подложили Екатерине.

Что именно сыграло свою роль в том, что Екатерина Алексеевна стала вести себя неадекватно, не знаю, может, все и сразу. Но вот действия Великой княгини стали возмутительными. Она избила свою служанку за то, что та больно расчесывала, тащила бедную девушку за волосы на виду у любопытных глаз, которых при дворе всегда хватает.

Потом она пыталась соблазнить караульного гвардейца. Была ли это игра или что-то другое, непонятно, но, не без нашей помощи, эпизод стал достоянием общественности. «Благоверная и богобоязненная» супруга немало наговорила грязного в мой адрес, за что также была порицаема в обществе. А потом и оскорбила императрицу, за что удостоилась трепки с выдергиванием клока волос и пощечинами от самой государыни.

Казалось, вот оно… но сердобольная Елизавета решила простить дуру, о чем ее сильно просил канцлер. Так жена наследника рассмеялась в церкви во время службы и чуть не сорвала то самое богослужение.

Получилось выяснить, что под впечатлениями от озорства своей невестки, Елизавета мало того, что послала ее в Ораниенбаум, так и стала вести разговоры обо мне и моем возращении с пущей регулярностью.

Намечался мой выход. Я стребую условно развенчания, хотя такого понятия в православии и нету. Может и получится подобного добиться под предлогом, что жена сошла с ума и вообще бесноватая. Но иллюзий не питаю, однако дальнейшие глупости жены, а избежать их она уже будет не в состоянии, проложат путь к моей свободе. Или, по крайней мере, нейтрализуют Катерину, как политического соперника. Не поможет… иногда и ступеньки бывают такими скользкими…

– Отобедаем, Петр Александрович, чем Бог послал, да и в дорогу. Признаться, я уже давно собран, – сказал я после кривляния и лицедейства от новости о Катерине.

И все-таки пропадает во мне актер. Так сыграл незнание ситуации!

– С удовольствием, Петр Федорович. Чем Ваш повар будет кормить? Он всегда удивляет!

– О! Это шедевр, и мы с Вами самостоятельно его и приготовим, – сказал я и показал жестом куда идти.

– Нравится Вам, Петр Федорович, фраппировать, ну да я и не противлюсь, – сказал Румянцев.

Да уж, удивлять мне действительно нравится. Но сегодня я не буду предлагать Петру Александровичу ни картошку, ни ананасов с топинамбуром. Сейчас будет дегустация солдатской пищи.

Было время подумать над тем, что еще можно было бы «изобрести» в самой востребованной отрасли – пищевой. Пастеризация у меня на предприятиях уже практикуется, может, не прям-таки во всем, но эксперименты ведутся. Я же и сам не знаю, как именно может помочь пастеризация. Да, продукты, то же молоко или пиво, сохраняются дольше. Но насколько? Кипятить или достаточно подогревать до определенной температуры? Как увеличивается срок хранения? Вот на все эти вопросы еще ищутся ответы.