На самом деле, сенаторы, они ведь, может и работу запороли, и заслуживают такое наказание, как спать и дневать в здании Сената. Но без гибкого, аналитического ума у власти долго не продержишься, сожрут быстро, переварят и после… Короче, зевать не приходится. Не стоит на ровном месте ссориться с теми, с кем ссориться не обязательно.

Так что некоторые личности выявили, кто является моторчиком всего процесса. Пусть этот мотор, то есть я, и спрятан под капот и на виду лишь яркие обводы корпуса автомобиля – князя Куракина, но вся эта красота не поедет если не заведется мотор. Вот я и завелся, когда стали то и дело отвлекать от работы. А просьба у все одна, пусть и с разными формулировками и доводами – домой хотят, к деткам, внукам, к нормальной постели ну и так далее. Вот ей богу, я в школе более интересные отмазки придумывал, чтобы отпроситься с последнего урока.

Было в такой ситуации и второе дно, циничное, рациональное, нужное мне для будущей карьеры. Сенаторы просили у меня, так как Куракин включил непоколебимость и даже становился груб. Князь решил выслужиться перед императором, немного позабыв, что каким бы самодержцем не был Павел Петрович, свита все равно делает короля. Ну а будь король упертым, так своя табакерка с шарфом на каждого найдется.

Если после просьбы ко мне, я смогу добиться разрешения для ряда сенаторов уйти домой, то они не только перестанут под ногами путаться, но и не смогут этого забыть. Где честь не позволит, а подобное, на мое удивление, тут имеется. Ну а где и здравый смыл. Тот, кто управляет генерал-прокурором, твоим начальником, тот весьма полезный человек. Получается как? Куракин управляет Сенатом, я управляю Куракиным.

Из послезнания мне ведомо, что Алексей Борисович Куракин превратится в комичную фигуру, которую станут, не всегда заслужено, наделять качествами, сродни глупости. Да сенаторы не посылают по матушке Куракина только потому, что еще не знают, чего еще ожидать от нового императора. А даст Павел чуточку, лишь капелюшечку слабости, так на его людей обрушатся с остервенением. Оно мне надо? Лавировать и вылавировать – вот, что нужно.

Между тем, и так сенаторам предписывалось приходить на работу пять дней в неделю, кроме субботы и воскресенья. Ранее, при Екатерине они обязались посещать собрания только в понедельник и четверг. И то, часто Сенат переезжал вслед за Екатериной, и бывало и по две недели из-за переездов не собирался. Так что нажим на сенаторствующих чиновников оказывался нынче и без того неслабым, сравнительно, конечно.

– Хорошо. Я сам объявлю сенаторам. Пусть приходят на работу, как положено, но могут находиться дома, – сказал Куракин.

А между тем, работа кипела. Мы сортировали дела, среди которых большинство были имущественные дела. Условные «Дубровские» делили земли с «Троекуровыми» [Отсылка к произведению А.С. Пушкина «Дубровский», где помещик Троекуров отобрал поместье у Дубровского-отца].

Тут же, помощниками, искались законодательные акты, которые регулировали бы такие дела. Все архивы были в нашем доступе, архивариусы, видимо, решили смахнуть пыль с себя, или прикоснуться к реальным делам, и спешили на помощь. Условие было только, чтобы в итоговой реляции по результатам работы, некоторые имена были написаны и поданы императору. Да и ладно, если люди делают вклад в общее дело, так и пусть, после моей фамилии, написанной большими буквами будут и другие. Как в титрах к фильму: режиссер такой-то, продюсер этакий, ну а дальше обои с именами, которые никто и никогда смотреть не будет.

Уже на четвертые сутки работы, когда усталость начала пробиваться сквозь картонную стену из кофе, прибыли студенты из Москвы. Семинаристов не отпустили, несмотря на то, что такая договоренность с митрополитом Гавриилом, шефом Главной семинарии, была. Сперва понадобился день, чтобы студенты вошли в курс уже систематизированной работы и стали действенно помогать.

То, что так быстро, несмотря на заснеженные просторы, привезли студентов, заслуга Державина, который сейчас отправился повидаться с родными, ну или просто устал и придумал повод, но помог крепко. Студенты, наверняка, прокатились с ветерком. Тут, может и запряженными тройками доставляли.

И что сказать? Не зря. Это я хорошо придумал насчет такой вот практики студентов университета. У парней горели глаза. Это же просто успех, разбирать дела за Сенатом! Так и сам себя сенатором начинаешь чувствовать. К чести сенаторов, оставались и те, кто постепенно, но вливался в работу и брал то одно дело на рассмотрение, то другое.

Все дела, которые уже рассмотрены и по которым вынесены предварительные вердикты, отправлялись на согласование в Общее собрание Сената, после чего решение по делу утверждалось. Было несколько дел за два дня, которые вернули на доработку, ну и парочка сенаторов направилась в Межевой департамент, чтобы там еще раз все основательно посмотреть по тем двум делам, да вынести «правильный» вердикт. Я понимал, что кому-то наступил своим решением на пятку, оттого не противился изменению вердикта, за что получал благодарность и даже приглашение на обед.

Ну а 24 декабря безумный марафон прервался. Все-таки Рождество и работать в такой праздник, как и в Новый Год, было бы неправильным. Даже государь не одобрил бы.

*………….*………..*

Петербург. Зимний дворец

24 декабря 1795 года. Вечер (Интерлюдия)

Император Всероссийский Павел Петрович пребывал в растерянности. Государь занимался законотворчеством и подписывал указы, которые были готовы еще до того, как наследник престола стал приемником.

Полчаса назад был подписан указ о создании фельдъегерского корпуса. В Пруссии он есть со времен Фридриха Великого, так почему нет в России? Не порядок, должен быть. Впрочем, такое подражание можно считать вполне продуманным и нужным для России.

– Вот, Юрий Александрович, и не знаю, как поступить с двумя людьми, – обращался Павел Петрович к только позавчера назначенному статс-секретарем императора Неделинскому-Мелецкому.

– Дозволено ли мне будет узнать, государь, о ком идет речь? – спросил уже бывший директор Главного Народного училища в Москве.

– Я о Костюшко и о Салтыкове Николае Ивановиче. С поляком несправедливо обошлась моя матушка. Я уже писал Тадеушу, чтобы он присягнул мне и пошел на службу в русскую армию. Такая свежая струя в нашей закостенелой армии нужна. Но он отказался, да еще в наглой форме. Ну а Салтыкова я хотел бы наградить, но не хочу видеть близко рядом со собой, – рассказал о своих печалях император.

Неделинскому-Мелецкому было интересно, почему именно об этих людях думает император, если уже через три дня Павел Петрович наметил похороны матушки, ну и… батюшки, тело которого уже эксгумировали и проводили повторное бальзамирование, чтобы тот мог не пугать своим видом, а быть, словно только что почил. Не о похоронах ли нужно разговаривать?

Однако, Юрий Александрович, еще две недели назад считавший, что никогда не будет более принят в высшем обществе Петербурга, да и в некоторых домах Москвы, не станет перечить своему избавителю от забвения. Нынче Неделинский-Мелецкий сделает все, чтобы остаться рядом с троном.

Это же сладостное чувство, когда те, кто еще двенадцать лет назад отказали Юрию Александровичу в визитах, теперь унижаются, готовы на все, лишь бы выказать новому статс-секретарю свое почтение. Так что, нет, пусть император будет безумным, Неделинский-Мелецкий готов вместе с монархом сходить с ума.

– Скажите, Юрий Александрович, а обязательно ли мне, даруя чин генерал-фельдмаршала, назначать того человека на должность? – спросил император, но не дал ответить статс-секретарю, продолжил. – Да, так верно будет. И почет и высший чин армейский, ну и поместье присмотрю Салтыкову. Людишек и земли не бывает много. Так и сделаю!

– Это мудро, Ваше Императорское Величество, – сказал Неделинский-Мелецкий.

– А с Костюшко… Слово пусть мне свое даст, что воевать супротив державы моей не будет и путь себе в Америки уезжает! Да, так! Пусть все знают, что государь Российской империи не злоблив, но справедлив! – настроение Павла Петровича резко улучшилось, когда он нашел решение волнующих вопросов.

Ну а насчет похорон, так император не волновался. Состоятся, куда деться. Пышностей отдельных не будет. Такие представления, что были когда-то на похоронах Елизаветы Петровны, избыточны. Главное, чтобы коронация прошла успешно, да у присутствующих дам падучая не случилась от того, что мертвеца, пролежавшего в земле более тридцати трех лет, переоденут и на его голову возложат корону.

Ну а как же? Должна же справедливость восторжествовать! А еще, Павел Петрович должен убрать и малейшее инакомыслие по поводу своего права повелевать и быть монархом-самодержцем. Если отец не был коронован, а мать узурпаторша… Можно же всякие дурные мысли положить на эту основу несправедливости. Нет, все будет, как нужно, и он, Павел восстановит порядок.

Был еще небольшой, но значимый повод для того, чтобы перезахоронить Петра Федоровича, отца нынешнего императора. Екатерина намекала при дворе о том, что Павел, сын не своего отца, законного Голштейн-Романова, а Сергея Салтыкова, с которым, тогда еще только жена наследника Российского престола, Петра Федоровича, крутила роман. Конечно, все это не правда, Павел это точно знал, у него даже портрет отца есть и он сравнивал себя и Петра Федоровича. Похожи, даже очень, больше сходства, чем с самой матерью. Но для всех остальных нужно провести неприятную процедуру и показать преемственность от отца к сыну, но никак иначе, чтобы даже стереть с памяти узурпаторство матери.

– Что там у меня еще? Куракин Алексей Борисович? Может войти! А какие сведения от Александра Борисовича Куракина? Едет ли, поспешает? – спрашивал и частично сам же отвечал император.

– Да, Ваше Императорское Величество, генерал-прокурор ожидает в приемной. Александру Борисовичу отправлен нарочный, но из Саратова не так легко добраться по снегу. А вот Степан Борисович Куракин отписался, что прибудет на днях, – отвечал статс-секретарь.

– Хорошо, пусть войдет князь! – повелел Павел и сел за стол.

Через пять минут генерал-прокурор Алексей Борисович Куракин уже докладывал государю о той работе что ведется, что сделана, ну и о сроках, когда все будет готово.

– Я доволен, князь. Мне докладывали, что такое число дел нельзя и за год разрешить, но ваш подход весьма понятен и приемлем, – император усмехнулся. – А ведь на вас поступил донос, Алексей Борисович. Пишут, что тиран, ну это ладно, там, думаю иначе и не сладить ничего. Но еще пишут, что вы сами ничего не делаете, а лишь обвиняете в бездействии иных. Поставили, стало быть, своего секретаря, а он и всю работу выполняет.

Павлу понравилась реакция Куракина. Растерянность, смущение, злость, ну и осознание вины. Значит, все же есть такое, что работу выполняет секретарь.

– Ха-ха! – сдержано посмеялся император. – А вот представьте, князь, что мне придет донос, что помещик не высаживает самолично репу, потат, или сам не доит корову. Так что? Виноват в чем-либо помещик, если и репа уродилась и потат не сгнил, да и молока в хозяйстве много? Нет, помещик все правильно сделал. Ну так в чем разница в вашем случае?

– Вы мудры, Ваше Величество, – с облегчением сказал Алексей Куракин.

– У меня много Куракиных, как и Безбородко и других, главное, чтобы порядок в управлении был и толк, – говорил император с видом, словно озвучил ответ на главные вопросы всего человечества. – Впрочем, ваш… Сперанский, кажется, может далеко пойти. Он принят вами на службу?

– Да, Ваше Императорское Величество, как секретарь генерал-прокурора он нынче надворный советник, – отвечал князь.