– Я горд твоей высокой сознательностью не садиться пьяным за руль и в то же время скорблю о твоих умственных способностях. Такси есть. Или доставку закажи. Вот деньги. Костян, ты за старшего. Хотя нет. Митя, поди сюда. Ты за старшего, смотри, чтобы без эксцессов. Приду – проверю.

– А вот щас обидно было, – друг почесал растянутую майку в районе живота и отпил свое сливовое пиво (или что там находилось в бутылке).

Я же, чувствуя себя молодой мамочкой, которая после долгого декрета вышла на работу, быстро принял водные процедуры, помыл с мылом подвеску и разложил серебряные деньги по свободным мешочкам, чтобы было удобнее достать со слова двести или сто монет сразу. А потом уже, перехватив пару бутербродов, выбежал из дома. Эта пьяная ленивая атмосфера поглощала. Тоже хотелось сесть и плевать в потолок. А дел, между тем, было порядочно.

И, что самое противное, начинать нужно с менее приятного.

Я взглянул на солнечное небо с редкими облаками. Даже понадеялся: вдруг Васильича не окажется дома. К примеру, убежит он на свою прогулку принимать солнечные ванны или еще что. Но нет, старик сидел рядом с кикиморой и о чем-то с ней мило беседовал. Вот только, увидев лопоухого рубежника, сосед резко перестал улыбаться. Меня что, так легко прочитать? Или почувствовал что-то?

– Здравствуй, Матвей. Я заходил недавно, а мне Митя сказал, что тебя нет.

– Да, уходил кое-куда.

Васильич кивнул, видимо, сразу поняв, о чем речь.

– Марфа, милый ты мой друг, сходи там чай поставь, а мы позже подойдем.

Кикимора, которая будто бы стала плотнее, в груди уж точно, кивнула и заторопилась в дом. Умная нечисть – это замечательно. Не то что у меня. Еще и не пьет…

Я сел рядом с соседом, который молчал, будто боялся услышать то, что я мог рассказать. Мне же было необыкновенно тяжело начать. Не находилось нужных слов.

– Матвей, не рви мне душу, – наконец произнес Васильич. – Сделал ты то, о чем я тебя просил?

– Сделал. Был в твердыне Фекой, познакомился с правителем, посмотрел на жителей, даже поучаствовал в битве против тварей.

И неожиданно я стал рассказывать все. С самого начала, упоминая и незначительные детали. Услышав про зеленый хлеб, старик даже улыбнулся. Только как-то грустно, как улыбаются, думая о детях, которые уже выросли и уехали. Я же подробно рассказывал о своем путешествии и кроне даже не потому, что хотел услышать что-то путное от соседа. Просто как мог оттягивал момент своего разговора с Форсвараром о Рехоне из семьи Морт.

Но, как известно, сколько веревочке ни виться, а конец будет. Если повезет, то хороший. Если нет, то тебя на этой веревочке и вздернут. Поэтому я все же открыл тайну того, что случилось с семьей вынужденного беглеца после его исхода из Изнанки.

Когда я рассказывал о том, что Рехона вместе с матерью изгнали из Фекоя, Васильич скрипнул зубами и сжал кулаки. А взгляд его источал такую ненависть, что я невольно забеспокоился за себя. Заодно вспомнил все истории про гонцов, которые приносили дурные вести.

Когда я стал повествовать, что Рехон вернулся обратно в Фекой рубежником, грудь соседа невольно поднялась, а на губах заиграла надменная улыбка. А как же не гордиться сыном, который, вопреки всему, доказал миру свое право на существование?

Но итоговой точкой рассказа стала смерть жены Васильича и исход Рехона из твердыни. Вот тогда сосед, который и прежде с большой амплитудой катался на эмоциональных качелях, сник окончательно. Вся его горделивость, ненависть, счастье и радость вдруг померкли. Васильич превратился в старика, раздавленного жизнью.

Он обхватил лицо морщинистыми ладонями и замер так, без всяких звуков и движений. Я понимал, что сейчас делает правец. Плачет.

А я сидел как истукан, не зная, как поступить. Да и что тут сделаешь или скажешь? «Я соболезную»? Простые слова, которые не облегчают боль. К тому же это было шестнадцать лет назад. Сколько воды уже утекло, чего только не могло случиться. Шанс, что Рехон жив, настолько минимален, что…

Я бережно обнял Васильича за плечи. Хотелось хоть как-то приободрить его или разделить боль старика. Вот только как?

– Куда, говоришь, он ушел? – наконец произнес правец.

– В Нирташ. Так сказал Форсварар, нынешний правитель Фекоя.

– Один из трех больших городов Круга Богатства, – ответил Васильич. – Сначала я хотел отправиться туда, но жена забеременела, а после началась война между тремя городами. Там всегда терпимо относились к тем, кто не похож на остальных. Пришлым и отверженным. Как ты думаешь, Матвей, есть вероятность, что он добрался туда?

Наверное, будь я настоящим рубежником, то сказал бы, как оно было на самом деле. Зачем давать старику ложную надежду. Человек должен быть сильным и справляться со всеми тяготами, которые на него сваливаются. Слабые не выживают. Так меня приучил рубежный мир.

Вот только существовал еще один. Тот, где воины отдают жизнь друг за друга, где есть место чести и отваге. И тот мир был мне намного ближе.

Поэтому я вздохнул, понимая, что к своим многочисленным проблемам прибавляю еще одну, о которой, скорее всего, очень сильно пожалею.

– Есть, – сказал я. – И я постараюсь узнать, что стало с твоим сыном.

Глава 2

Наверное, у каждого так бывает: когда сделаешь доброе дело, а потом жалеешь об этом. Не из-за того, что ты плохой человек. Просто примерно понимаешь последствия своей доброты и невольно ужасаешься от того, что предстоит совершить.

Когда я уже вышел от Васильича, то мысленно заорал. Какой Нирташ, какие города Круга Богатства, какой, в конце концов, отверженный рубежник по имени Рехон, пропавший шестнадцать лет назад?

Вот и Лихо была примерно такого же мнения:

– Любишь ты, Матвей, без мыла во всякие неподобающие для этого отверстия… с-с-с… влезать.

– Хоть ты не зуди. Будешь плохо себя вести – на Слово уберу. Там кроме голубей разговаривать не с кем.

– Ишь, с-с-с… какой обидчивый.

– Я не шучу.

– Молчу, молчу.

Кстати, о Слове. Я вытащил из рюкзака «подарки» от Шуйского: меч, табличку, очки, ингредиенты тварей, кусок лунного серебра – в общем, все, что в ближайшее время не нужно, – и убрал в тайник. А подвеску, которую помыл утром, надел. Хватит мне приключений, связанных с изнаночным хистом. Каждая собака меня в этот промысел тыкает. Чувствую себя как звезда больших и малых театров. Что интересно, Трубку с Лихо оставил. Несмотря на то что ее комментарии порой были очень едкими, расставаться я с ней не хотел.

– Юния, а количество рубцов рубежники и нечисть все равно видят? – уточнил я.

– Видят.

– Получается, никто и не подозревает, что я маскирую хист. Замечательно.

– Чего делать, с-с-с… собрался?

– Надо наведаться к костяновской пассии. Но самое важное для начала – забрать машину. Тут не Изнанка, скользить не получится. А без колес – как без рук.

Так и поступил. Вызвал такси и доехал до завода. «Зверь» стоял там же, где я его и оставил. Чуть припорошенный пылью (все-таки парканул я его возле дороги) да в небольших разводах на лобовухе – видимо, дождь прошел.

Но я не торопился сесть и уехать. Говорят, всех преступников тянет на место преступления. Наверное, что-то в этом есть. Лично мне очень хотелось взглянуть на дело рук своих. Выбитое вместе с решеткой окно починить еще не успели. Только заколотили фанерой. Зато на подвал, где раньше находился чур, повесили замок. Да и, судя по хисту, нечисти тут правда не было. Я почувствовал лишь невидимую линию, которая вела обратно к сауне. Значит, Былобыслав снова на своем законном месте. Интересно.

Уже после я вернулся в машину и спокойно направился к костяновскому дому.

Вот только у судьбы на мой счет были совершенно другие планы.

Воевода ворвался в мое сознание так же грубо, как пьяный прапорщик залезает грязными сапогами на накрахмаленную белую скатерть. Что там, я даже притормозил, чтобы, чего доброго, никуда не въехать. Вот зараза, неужели так теперь всегда будет?

Пришлось менять план на сегодня и разворачивать машину. Судя по призыву, искал меня Илия не первый день. Надеюсь, у нас не намечалась очередная охота и прочая ерунда, которая оторвет от действительно важных дел. У меня столько хвостов, что еще неделю придется их разгребать.

Но делать нечего, пришлось ехать в замок. Причем я оставил машину на набережной 30-го Гвардейского Корпуса, а до резиденции воеводы дошел пешком. Не стал, как те же ратники Илии, парковать авто возле дома наместника или бросать прямо на Крепостном мосту. Значит, что-то человеческое во мне осталось.

У зала приемов сидел Печатник. Вроде внешне почти не изменился, такой же гипертрофированно огромный, вот только взгляд другой. Злой, словно ожидающий насмешки. Да и я сам не мог отделаться от образа того обгадившегося человека, который беспомощно сидел в коридоре. Но все же поздоровался, делая вид, что ничего не случилось.

Как видимо, зря. Потому что Саня недобро посмотрел на меня и кивнул. Разве что взгляд еще задержал на рубцах. Ну да, я теперь ему почти ровня. А учитывая все многочисленные ништяки, в том числе и от Изнанки, как бы не сильнее. Правда, на его стороне опыт и умение управляться со своим хистом. Думаю, после истории с перевертышем Печатник стал намного осторожнее.

Хорошо, что долго оставаться наедине со спасенным мною рубежником, который этого совершенно не оценил, не пришлось. Довольно скоро из зала вышли несколько ратников, а Саня пошел и доложил обо мне.

– Явился, – вместо «Матвей, чертовски рад тебя видеть» сказал Илия.

Я даже язвить не стал. Просто поклонился и встал, ожидая, когда воевода начнет говорить что-то по существу. Он же не для того, чтобы показать свое плохое настроение, меня вызвал?

– И где был? Со вчерашнего утра тебя призываю.

– Мне всегда казалось, чтобы не получать глупые ответы, необходимо не задавать подобных вопросов. Знаете же сами, Илия Никитич, если не отозвался…

– В другом мире был, – проявил чудеса проницательности воевода. – В первый раз ходил?

Я кивнул. Хотя бы потому, что лично для себя решил не вспоминать то недоразумение с Былобыславом. Это можно было сравнить с первым сексуальным опытом – быстрое, невразумительное, и лучше на публике о подобном не рассказывать.

– И как тебе Изнанка?

– Жестко, сильно, неприветливо.

Почему-то мои слова повеселили Илию. Тот согласно покивал, мол, я все сказал в точности как оно и было.

– Такая она. Как ты подметил, неприветливая. Никто не понимает, что ей надо. Сколько себя помню, один раз всего лишь рубежника приняла. Да тот блаженный был, под ноги смотрел, чтобы ненароком на насекомое какое не наступить, драки стороной обходил. Ушел на Изнанку, да там и пропал. Ну да не наш это мир, о нем и говорить нечего. Если кусок пожирнее урвать или выгоду поискать, то туда можно сходить, а если жить, то лучше нашего Выборга нет.

Угу, прямо санаторий, а не место. Правда, иногда тут убивают, кощеи тайком бегают да кроны водятся. Но в целом – просто рай.

– Чего я тебя призвал-то. Договорился с водяным царем о твоей просьбе. Готов он к извинениям и дарам. Тут как раз в конце недели Летние Мокриды.

– Илия Никитич, прошу прощения, а можно по-русски?

– Просил же, просто «Илия». Праздник это для водной нечисти. Раньше вообще общий был, да болотники и водяные себе его забрали. Вот в тот день как раз перед водяным царем и повинишься.

– Спасибо большое. А че, когда именно эти мокрицы будут и где проходят?

– Всегда по-разному бывает, чтобы лишних глаз не было. В этом году у Затопленной скалы собираются. Место… не очень хорошее, то даже рубежники признают. Другое бы водяные себе для празднования и не взяли. Мокриды в нынешнем году в пятницу, на этой неделе будут. Как пройти, тебе Миша подскажет. Видел же его? У него в подсобниках сынок еще…