Кристина Юраш: Разрушенная для дракона

Пролог

– Жирная свинья! Ты сколько успела сожрать, пока я отвернулся?! Ты себя в зеркале видела?! Вся жиром заплыла! А потом удивляешься, почему у меня на тебя член не стоит! Клади руку на стол. Клади-клади… Клади-и-и… Не бойся!

Магия прижала мою дрожащую от ожидания наказания руку к столу.

Плоть мгновенно стала чужой. Я ощутила, как пальцы прирастают к дубовой столешнице, как кровь в них замирает, как мышцы предают меня, отказываясь даже дрожать.

Это тело больше не моё. Оно – его позор. Его разочарование. Его неудавшийся портрет его первой жены, Вайлиры.

Я закрыла глаза и прошептала про себя, зная, что сейчас последует, и содрогаясь от ужаса: «Это не моя рука. Это не моя боль. Это не я».

Пустая мантра. Но в ней – последняя ниточка, за которую цепляется разум, чтобы не распасться.

Острый каблук моей туфли со стальной набойкой попал не по столешнице, а с размаху по моему пальцу.

– А-а-а! – закричала я, закрывая себе рот рукой.

Ослепительная вспышка тошнотворной боли разорвала мое сознание. Перед глазами все потемнело.

Рука оставалась прижатой к столу, как жертва, уже подготовленная к жертвоприношению.

– Мало! – с раздражением произнес муж, продолжая бить по столу и моей руке каблуком туфельки.

Белый атлас, серебряная стальная набойка, изящный изгиб – всё, что осталось от женщины, умершей с талией в шестьдесят четыре сантиметра и дыханием, похожим на шелест крыльев.

– Ай! – взвыла я, когда каблук раздробил мой палец.

Перед глазами всё потемнело, как будто душа попыталась сбежать, но боль удержала её за волосы в дрожащем и стонущем от боли теле.

– Не надо, – умоляющим голосом прошептала я, чувствуя, как от ужаса и боли у меня заплетается язык. – Хватит… Пожалуйста… Я всё поняла… Я больше не буду так…

Я осела на ковёр, зажимая рукой рот и давясь криками, рыданиями, понимая, что магия держит мою дрожащую руку на столе, как жертву перед палачом.

– Нет, Талисса. Ты ничего не поняла. В прошлый раз ты говорила то же самое, и что я вижу сегодня? – послышался разочарованный голос мужа и удары по столу.

А!

Вспышки боли разрезали сознание.

– Твоя талия должна быть шестьдесят четыре сантиметра! А у тебя – шестьдесят девять!

Он говорил это так, словно это катастрофа.

Я давилась криком, прикрывая рот, беззвучно рыдала, заикалась от боли в дрожащую ладонь.

Пытка закончилась.

Он устал.

Магия отпустила меня, отдавая мне мою раздробленную руку.

Я стащила руку со стола, как кусок мяса с разделочной доски. Она и напоминала кусок мяса.

Пальцы были раздроблены. Теперь они ещё распухали от боли. Кожа – в синяках и царапинах. Кровь стекала по запястью, капала на ковёр – тёмная, почти чёрная в свете ламп.

– А теперь вытирай кровь! Обувайся и надевай перчатку! Гости ждут! Мы не должны надолго бросать гостей. Это неприлично.

Муж бросил на пол платок и туфельку.

Меня трясло. Я пыталась встать, но ноги не держали. Здоровой рукой я осторожно промокнула кровь, боясь даже дышать на раны. Каждое прикосновение платка – как заново сломанная кость.

Я сглатывала, морщилась от боли, осторожно пытаясь промокнуть кровь дрожащей рукой. Мне даже притрагиваться было больно. Я дрожала и судорожно хватала воздух ртом, жмурилась, невольно дёргая плечами, когда касалась платком искалеченной руки.

– Ты вся от жира заплыла! А я-то думаю, почему сегодня горничная говорила, что платье на тебе едва застегнулось! – давясь от ярости произнёс муж, расхаживая по кабинету. – Горничная тебя сегодня измеряла! Шестьдесят девять! Давай, жри! Жри ещё! Нажирайся! Давай, чтобы семьдесят было!

Я смогла встать на дрожащие ноги и сунуть ногу в туфлю. Которая была мне мала на один размер. Это даже не моя туфелька. Это её… И мне приходилось подгибать пальцы, чтобы поместиться в неё.

Я постоянно натирала ногу, едва заметно прихрамывала, но уже научилась не подавать виду.

Опираясь на стол здоровой рукой, я повернулась в сторону мужа.

– Ты готова? – резко бросил он. – Гости ждут! Улыбайся, любовь моя. Спина ровно, улыбка на лице! От тебя большего не требуется!

Глава 1

– Минутку, – простонала я, пытаясь отойти от боли.

– Минутку ей! – передразнил муж, скрестив руки на груди. – Я тебя что ли жрать заставлял? Сама виновата. Нечего ныть!

Он с обожанием смотрел на портрет красавицы в белоснежном платье среди нежных цветов. Ее хрупкая, болезненная красота напоминала красоту феи.

– Вот это – женщина, – прошептал Сирил Уитмор, благоговейно касаясь рамы. Голос его стал мягким, почти молитвенным. – Она была совершенством.

А потом повернулся ко мне – и в его глазах уже не было человека. Только разочарование.

– А ты – жирная тварь.

Я с ненавистью смотрела на портрет его первой покойной жены Вайлиры с равнодушно-отрешенным взглядом сказочной феи. Здоровье ее было неважным. Именно поэтому она прожила всего год в законном браке. А потом за ней навсегда закрылась дверь фамильного склепа.

Я уже не кричала. Крик – это протест. А я давно перестала верить, что протест имеет смысл. Мой крик умер где-то между первым «ты толстеешь» и сотым «посмотри на неё».

Вайлира…

Она смотрит с портрета, как ангел, который двадцать шестого октября семь лет назад забыл, что такое голод. Её талия навсегда осталась шестьдесят четыре сантиметра. Её кости – изящнее фарфора. Но она мертва. А я… Я дышу. Я ем. И это – мое самое страшное преступление.

– Ты сегодня уже завтракала! С тебя хватит! – выплюнул муж.

Я вспомнила дольку огурца и вареный капустный листик с крошечным кусочком мяса, который поместился бы на чайную ложку. Вечный голод мучил меня, а я не могла думать ни о чем, кроме еды. «Нет, мэм! Хозяин запретил вас кормить! Простите, мэм, но я не хочу лишиться работы! У меня семья! Дети!» – слышала я вздох кухарки.

– Ты ведь больше так не будешь? – послышался голос Сирила. Он подошел ко мне.

Я смотрела на свое отражение в зеркале и видела призрака в платье Вайлиры.

Причёска – её. Бледность – её. Даже угол изгиба губ – подстроен под её портрет. Но глаза… Глаза – мои. И в них – не покорность.

Там пламя. Тихое. Глубокое. Невидимое для него.

Потому что он смотрит только на поверхность.

А под ней я коплю.

Каждую каплю боли.

Каждое «посмотри на неё».

Каждый голодный день.

Каждую ночь, когда он шепчет её имя в подушку, как молитву.

– Пообещай, – произнес Сирил, глядя мне в глаза и гладя меня по голове. – Что это больше не повторится. Не расстраивай меня, Талли. Ты же знаешь, как я расстраиваюсь, когда ты поправляешься! Ты должна быть идеальной. Понимаешь?

Я смотрела на него, стиснув зубы. Каждый день меня стирали, чтобы нарисовать новую Вайлиру.

– И как только ты станешь идеальной, у нас все будет хорошо. Ты не представляешь, как мы будем счастливы, – улыбнулся Сирил, целуя меня в лоб.

Отпечаток его губ, оставшийся у меня на лбу, напоминал ожог.

– Вот увидишь… Обещаешь, что больше так не станешь делать? – произнес он спокойным и заботливым голосом, расправляя мое платье.

– Обещаю, – едва слышно выдохнула я, глядя на свое платье. Точно такое же, как на портрете Вайлиры.

А вместе с этим выдохом из меня вырвались усталость, боль и отчаяние.

Будь я в нашем мире – я бы ушла. Вызвала полицию. Сбежала бы, в конце концов. Но здесь… Здесь идти некуда. И на работу меня не возьмут. Но я не там, где меня защищает закон. Здесь закону плевать на меня. Мой муж и есть мой закон.

Я – не Таллиса. Я всего лишь чужая душа в теле его супруги. Душа из другого мира. Однажды я очнулась в теле незнакомой женщины, в роскошном платье, в совершенно незнакомой обстановке.

Последним воспоминанием того мира был паспортный стол, телефон в руках, серебристая иномарка, водитель Виталик. «Там дорогу ремонтируют. Мы поедем в объезд!» Он только что шутил, ругал дороги, рассказывал о том, что его дочь в этом году пошла в школу – дорого! А потом лес, проселочная дорога, поворот, заблокированные двери, вырванный из моих рук телефон, брошенный на задние сидение и рука, которая лезет мне под юбку.

Я очнулась здесь.

В роскоши.

В платье.

С мужчиной, который целовал мои руки и плакал, умоляя: «Очнись, Таллиса… Прости меня…»

Сначала это было похоже на сказку. Розы огромными букетами, украшения, внимание. Сирил трясся надо мной ровно до тех пор, пока не выяснил, что я ничего не помню. Не помню, что было тем вечером. И что я никуда не собираюсь уходить.

И тут сказка закончилась. Так, словно посреди фильма выключили свет.

Уже из разговоров слуг я узнала, что в ту ночь Таллиса пыталась сбежать. Но ее поймали. И вернули обратно, мужу. Узнав о побеге, Сирил пришел в такую ярость, что даже слуги затаились, боясь дышать.

С тех пор он не бьёт по лицу. Не бьёт до смерти. Он бьёт точно и только по рукам.

Потому что это – не убийство.

Это воспитание.

Я попыталась выдавить из себя тень улыбки. Голос Сирила изменился. Он снова стал спокойным и ласковым.

– Вот и молодец. Ты же понимаешь, что это не я злодей. Понимаешь? Ты сама виновата… Ты сама спровоцировала… Ты знаешь, как я к этому отношусь, и все равно стала есть закуски со стола и портить свою без того ужасную фигуру! Ничего, ты еще похудеешь, – муж заботливым жестом вытер слезы с моего лица. – Ну все, не плачь… Вытри слезы. Улыбайся! Мы возвращаемся к гостям!

Мы вышли из комнаты, а я чувствовала, как меня тошнит. Тошнит от боли, от унижения, тошнит от вечного голода, который теперь мой постоянный спутник, от закуски, которую успела съесть, надеясь, что муж не заметит.

Я вспомнила, как полчаса назад воспользовалась моментом, когда муж увлекся разговором с министром Роумонтом. Ноги сами понесли меня к столу. Я каждый раз нервно оглядывалась, радуясь, что меня заслоняют танцующие пары.

Запах еды ударил в нос, как удар в живот.

Жареная дичь. Медовые пироги. Сливочное масло на хлебе с чем-то похожим на икру.

Слюна хлынула во рту – целое озеро отчаяния.

Я протянула руку. Осторожно. Сердце колотилось так, что, казалось, выпрыгнет прямо на стол, если я не удержу его внутри.

Глава 2

Первая закуска. Вторая. Я ела жадно, быстро и почти не чувствовала вкуса.

Только страх. Только голод. Только мысль: пусть лучше раздробит руку снова, чем я умру от этого пустого желудка.

Я едва не взвизгнула, когда один удар по рукам выбил из моих рук тарелку с закусками, и она упала на пол. Гости этого не заметили. Они были увлечены мелодией.

Сирил схватил меня за руку и потащил в свой кабинет.

– Простите, моей супруге нездоровится, – улыбнулся он министру Роумонту, с которым только что разговаривал.

Министр Роумонт, один из самых влиятельных людей в королевстве, напыщенный престарелый индюк в роскошной одежде с пышными волосами, кивнул и тут же отвлекся на разговор с сэром Лорджером. Хитрый делец тут же воспользовался моментом и взял министра в оборот.

Сирил скрипнул зубами от досады. Этот бал был организован ради этого министра. Ради разговора с ним. Ради того, чтобы Сирил занял место в королевском совете.

Я чувствовала, как мои руки дрожали, когда муж вытаскивал меня из зала.

Мимо нас прошмыгнул лакей с бокалами.

– Стоять! – приказал муж лакею. Тот замер. – Скажи, чтобы музыканты играли погромче!

Лакей кивнул.

От этих слов меня бросило в дрожь.

Я упёрлась в ковёр, цепляясь за него ногами, как за последнюю опору.

Но силы были не равны, и Сирил затолкнул меня в кабинет, захлопнул дверь. За дверью остался красивый и нежный вальс. Передо мной – ярость и раздражение мужа.