Фёдор и Оксана держались вместе, прикрывая друг друга. Бывший следователь стрелял как профессионал: каждая очередь находила цель. Оксана, менее опытная, старалась держать погашей на расстоянии.

Один из солдат Овсянкина упал – погаш вцепился в горло, разрывая плоть. Кровь брызнула на стены и соседних бойцов. Второго окружили сразу трое, раздирая бронежилет.

– Отступаем! – крикнул Овсянкин, перезаряжая автомат.

– К северному туннелю! Быстро!

Денис схватил Дашу за руку, пробиваясь к указанному выходу. Вокруг крики, шипение погашей, грохот выстрелов, вспышки от попаданий – настоящий ад подземелья.

И вдруг Денис почувствовал, как чьи-то руки схватили сзади – не когтистые лапы погашей, а человеческие, сильные руки. Резкий запах чего-то химического ударил в ноздри. Сознание поплыло. Последнее, что увидел – Дашу, которую точно так же держала фигура в сером капюшоне, прижимая к лицу тряпку. Глаза закатывались, веки дрожали.

– Денис! – крик Овсянкина донёсся сквозь толщу воды.

Темнота накрыла.

Денис очнулся не сразу. Услышал разговоры людей, стук металла и шипение готовящейся еды. Почувствовал запахи: машинное масло, жареный лук и какую-то горькую траву. Затылок болел. Спина лежала на чём-то твёрдом. Руки и ноги казались тяжёлыми. Когда он открыл глаза, прежде всего его удивил яркий свет. Здесь было намного светлее, чем в сырых коридорах, где они шли раньше.

Резко сел, комната закружилась перед глазами, как детская карусель. Прижав ладони к вискам, Денис заставил себя дышать медленно и глубоко, пережидая приступ головокружения. Когда мир перестал вращаться, наконец смог оглядеться вокруг.

Камера – если помещение можно было так назвать – разительно отличалась от того, что ожидал увидеть. Никаких сырых стен, покрытых плесенью, никакой затхлости и темноты. Пространство, в котором он находился, было просторным, с высокими потолками, где на медных проводах висели старинные лампочки накаливания с вольфрамовыми нитями – такие, какие можно было встретить в музеях довоенной техники. Они излучали тёплый желтоватый свет, создавая почти уютную атмосферу, контрастирующую со стерильной голубизной Изолиума.

Больше всего Дениса поразил быт – на первый взгляд, здесь царила аскетичная чистота, как в хорошо оборудованной лаборатории или модульной больнице из рекламных роликов двадцатых годов, но, если приглядеться, в каждом предмете чувствовалась живая ирония. По обе стороны от двери стену украшали детские рисунки, приклеенные старым скотчем к белому кирпичу: ракета с улыбающимися человечками, синяя лисица с шестью хвостами, огромная надпись «РАЗРЕШЕНО ВСЁ». Между рисунками – самодельные плакаты: «Жить вечно – не преступление», «Питание каждые 6 часов», «Чистота – мать гигиены!». Над кроватью, собранной из ящиков и кусков фанеры, висел крошечный флаг СССР, но на полотнище вместо Ленина был нарисован кот с сигарой.

Пол был покрыт не голыми плитами, а старыми, но аккуратно подшитыми циновками. На одной вальяжно растянулась чёрная кошка с белой грудкой и одним отсутствующим ухом – лениво открыла глаз, посмотрела на Дениса и тут же зажмурила, как бы давая понять: «Не беспокой, если не принёс сардельку».

Вдоль стены разместились несколько разнокалиберных полок, уставленных не только книгами и проводами, но и совершенно дикими вещами: пластмассовая корова, фонарик на динамо, коллекция детских зубов в стеклянной банке, миниатюрная модель реактора из цветной меди и чёрного пластика. Всё освещали лампы – все разные, но все старого образца, с оранжево-красными нитями накаливания, которые мерцали чуть неровно, в воздухе был лёгкий ток дрожи.

Слева от Дениса была вторая кровать, побольше, и там кто-то спал, накрывшись с головой полосатым одеялом, откуда торчали только пятки в ярких вязаных носках. На соседней стене громоздилась самодельная печь – сваренная из двух металлических баков и старого вентиляционного кожуха, напоминала уменьшенную версию паровоза. Из трубы под потолком шёл тёплый пар, а по комнате плавал запах обжаренного хлеба, лука и чего-то терпкого, почти горького – видимо, какая-то трава или специя. Рядом на табурете булькала эмалированная кружка, а ещё дальше кто-то что-то резал на разделочной доске, издавая рваный, как перебои телеграфа, звук.

Денис осторожно пошевелил пальцами, затем – ногами. Всё работало, только затылок саднило, а внутри растекалась слабость, как после болезни. Программист ещё раз оглядел комнату, на этот раз вглядываясь в детали: за печкой зависли две девчонки лет десяти-двенадцати, обе в серых балахонах, но с разными нашивками: на одной было вышито «RIP 2029», на другой – цветной череп с сердечками вместо глаз.

Девочки шептались, иногда хихикали, бросая на Дениса быстрые, но не враждебные взгляды. Рядом с детьми возился крепкий, лысоватый мужик в полосатой майке – ловко нарезал хлеб и следил за котелком, но при этом не переставал краем глаза наблюдать за окружающим.

В дальнем углу сидела на корточках женщина лет сорока, с коротко остриженными волосами и моноклем, прикрученным к уху. Мастерица что-то паяла – маленькая искра то и дело вспыхивала у неё в ладонях, а потом с треском исчезала. За спиной белели листы бумаги с какими-то сложносочинёнными схемами, похожими на кроссворды для математиков. Женщина ни разу не подняла взгляда, но было ясно: мастерица слышит и видит всё, что происходит в комнате.

Денис хотел спросить, где находится и что с ним сделали, но язык всё ещё не слушался, а голова гуляла по кругу. Программист ещё раз осмотрелся, пытаясь найти зацепку, и тут взгляд наткнулся на массивную дверь в торце комнаты. Проём был открыт ровно настолько, чтобы пропускать свет, но через щель видно было только темный коридор и краешек лестницы, ведущей куда-то вниз.

Денис попытался вспомнить, как попал сюда, но воспоминания ускользали, как вода сквозь пальцы. Всё, что осталось – ощущение тревоги и знакомое имя, крикнувшее изнутри.

– Даша, – вспомнил внезапно, судорожно оглядываясь по сторонам.

Девушка лежала рядом на таком же импровизированном ложе из сложенных одеял и тряпья. Глаза закрыты, дыхание ровное. Денис подполз к Даше, осторожно коснулся плеча.

– Даша, проснись. Мы живы.

Спутница медленно открыла глаза, и в первый момент в них промелькнул страх, затем замешательство и, наконец, узнавание.

– Денис? Где мы? Что с остальными?

Прежде чем программист успел ответить, раздался детский голос:

– Те проснулись!

Только сейчас Денис заметил, что людей гораздо больше. Они стояли вдоль стен камеры – мужчины, женщины, дети разных возрастов. Жители наблюдали за пришельцами с нескрываемым любопытством, но без враждебности, которую Денис ожидал увидеть. Напротив, во взглядах читалось что-то вроде… надежды?

Люди были одеты в странную смесь – что-то самодельное из грубой ткани, похожее на рабочие комбинезоны старого образца, а на некоторых виднелись даже элементы униформы Изолиума, но сильно переделанные, с удалёнными знаками отличия и эмблемами. У всех была бледная, почти прозрачная кожа с сетью синеватых вен, проступающих на висках и запястьях – неизбежное следствие жизни без солнечного света. Но при этом тела казались крепкими и мускулистыми, без той истощённости, которая отличала обитателей Изолиума.

– Я так понимаю, мы у Глубинников? – спросил Денис, помогая Даше сесть.

Толпа расступилась, пропуская вперёд коренастую женщину лет сорока. Седина пробивалась в тёмных волосах, собранных в практичный узел на затылке. Глубокие морщины вокруг глаз говорили о жизни, полной испытаний, но взгляд оставался острым и внимательным. Незнакомка носила тёмно-синий комбинезон, испещрённый карманами разных размеров, чистый, несмотря на видимые следы многочисленных штопок – аккуратных, почти незаметных стежков, выдающих бережливость хозяйки.

– Верно, – женщина кивнула, подходя ближе.

– Меня зовут Вера. Я, скажем так, старшая в этой части туннелей.

Вера протянула руку, и Денис, после секундного колебания, пожал её. Ладонь женщины была жёсткой, мозолистой, с въевшейся в кожу технической смазкой – рука человека, привыкшего к физическому труду.

– Что с нашими товарищами? – спросил Денис, поднимаясь на ноги и помогая встать Даше. – Фёдор, Илья, Оксана, полковник Овсянкин?

– Полковник и двое ваших друзей прорвались к верхним уровням. Остальные… – Вера нахмурилась, – мы не успели вытащить. Погаши были слишком близко.

Даша сжала руку Дениса.

– Они погибли?

– Необязательно, – ответила Вера, но в глазах промелькнуло что-то, не внушающее оптимизма. – Погаши не всегда убивают. Иногда те… забирают.

Денис почувствовал, как холодок пробежал по спине. Программист помнил рассказы о тех, кого погаши уводили в свои логова. Никто не возвращался оттуда прежним, если вообще возвращался.

– Почему вы спасли нас? – спросил, оглядывая лица собравшихся. – И как вообще узнали, что мы там будем?

Вера жестом пригласила гостей сесть на грубо сколоченные деревянные табуреты у центрального стола. Даша и Денис переглянулись и молча приняли приглашение. Несколько детей тут же подбежали к пришельцам, с любопытством разглядывая одежду и снаряжение.

– Хватит глазеть, – мягко отчитала малышей Вера.

– Принесите лучше нашим гостям чего-нибудь поесть.

Дети послушно убежали, а женщина повернулась к Денису и Даше.

– Мы знаем всё, что происходит в туннелях. У нас есть свои… наблюдатели. Мы следили за вами с того момента, как спустились ниже третьего уровня.

– Вы могли предупредить нас о погашах, – с оттенком обвинения произнёс Денис.

– Могли, – спокойно согласилась Вера. – Но тогда мы бы выдали себя. Нам нужно было убедиться, что вы не из тех, кто сразу откроет огонь при виде нас.

Дети вернулись, неся миски с дымящимся супом и кусками свежеиспечённого хлеба. Запах был настолько соблазнительным, что у Дениса невольно заурчало в животе. Программист не помнил, когда в последний раз ел настоящую, не синтезированную пищу.

– Ешьте, – подбодрила гостей Вера. – Потом поговорим.

Суп оказался простым, но невероятно вкусным – с настоящими овощами, выращенными без синтетических ускорителей роста, с травами, придававшими неповторимый аромат, с кусочками чего-то, что напоминало мясо, но вряд ли было таковым.

– Это грибы, – пояснила Вера, заметив, как Даша осторожно изучает содержимое ложки. – Мы выращиваем их в подземных садах. Грибы богаты белком.

– У вас здесь сады? – удивлённо спросила Даша, оглядывая голые стены помещения.

Вера улыбнулась, и суровое лицо на мгновение смягчилось, став почти материнским.

– Не здесь, конечно. В соседних секторах. У нас есть гидропонные установки, самодельные, но эффективные. Растения получают свет от ламп, которые мы… позаимствовали из систем освещения Изолиума.

– Вы крадёте у Изолиума? – уточнил Денис, отламывая кусок хлеба.

– Мы берём то, что принадлежит нам по праву, – голос Веры стал жёстче.

– Мы строили туннели. Наши родители и деды. Когда комплекс запечатали ещё во времена СССР, предки отказались эвакуироваться. Решили остаться в старых ремонтных шахтах, передавая опыт выживания следующим поколениям. – Десятилетиями мы выживали здесь, – продолжила Вера. – Подключались к старым линиям электропередач, использовали сохранившиеся технические помещения. Когда случился блэкаут, мы уже знали, как жить без централизованного электроснабжения. Для нас ничего не изменилось, кроме одного – наверху стало ещё больше таких, как мы. Брошенных, забытых, вынужденных выживать самостоятельно.

Денис заметил, как напряглась Даша при этих словах. Программист знал, о чём думает девушка – о Маше, оставшейся наверху, в Изолиуме, под пристальным наблюдением Головина.

– А как насчёт погашей и сонников? – спросил Денис, отставляя пустую миску. – Мне показалось, или те действовали заодно?