Примерно так описывается жизнь Джоан Роулинг накануне «Гарри Поттера» в большинстве журналистских текстов. Очевидно, их авторами движет стремление выкрутить уровень драматизма на максимум, чтобы тем самым подсветить еще не зримый, но уже предощущаемый миг великого триумфа. Усталая молодая женщина за столиком кафе пока не знает того, что знаем мы: время ее горестей отмерено, избавление близко. Вот-вот для нее и миллионов ее будущих читателей прозвучит заклинание «Люмос!» и вспыхнет ослепительно-яркий свет.

Кафе в Эдинбурге, где Джоан Роулинг писала «Гарри Поттера».

Nizzan Cohen, The Elephant House, Edinburgh, 07.10.2023. Wikimedia Commons. CC BY 4.0

Настолько душераздирающее прочтение биографии Джоан Роулинг – не просто эффектная прелюдия к очередной истории феноменального успеха. Конечно, чем глубже бездна, из которой воспаряет герой, чем злее мачеха, грязнее сковородки и острее колючки на розовых кустах, тем больше мы сочувствуем Золушке и тем больше в конечном счете ее любим. Но в этом конкретном случае дело, пожалуй, обстоит чуть сложнее. Для многих читателей «Гарри Поттер» был и остается волшебным убежищем от внешнего дискомфорта – зачарованным краем, в который можно уйти, бесшумно притворив за собой зеленую дверцу. Поэтому, вероятно, так велик соблазн перенести свои эмоции и на его создательницу: если чтение может стать спасением, то почему бы письму не послужить терапией?

И правда, почему нет – прятаться в книгу умеют не только читатели, но и писатели, мы знаем немало подобных случаев. Зинаида Шишова пишет самые светлые первые главы своего детского исторического романа «Джек-Соломинка» в блокадном Ленинграде. Мариам Петросян работает над «Домом, в котором» в Армении во время карабахской войны. В квартирах нет света, ереванцы ставят на городских кухнях буржуйки и рубят вековые деревья на дрова, чтобы согреться, еды катастрофически не хватает. Петросян же создает причудливое фэнтези о подростках-инвалидах, живущих в странной школе-интернате на перекрестке нескольких вселенных. И иногда, исписав пару десятков страниц, она сама наконец словно бы протискивается внутрь Дома, чтобы в его исчерканных граффити коридорах и сумрачных классах укрыться от жути вовне.

Обратной стороной терапевтического письма часто становится рваность, фрагментарность возникающего таким образом мира. «Дом, в котором», к примеру, буквально состоит из дыр: мы не знаем не только где и когда происходит действие (это, положим, элемент авторского замысла), но и множества других важных вещей, которые вообще-то можно было и прояснить. Кто готовит и стирает для героев, чем именно они больны (и больны ли – многие из них кажутся вполне здоровыми), почему они живут так, как живут, чему их учат на уроках (чему-то же должны учить) и почему все творящееся в стенах Дома – а творится там буквально черт-те что – так легко сходит им с рук?.. С одной стороны, эти прорехи и противоречия создают внутри романа волнующую атмосферу большого настоящего мира, который так велик и сложен, что все его детали невозможно окинуть взглядом. С другой – в тот момент, когда читатель пытается восстановить логику событий или, сфокусировав взгляд на какой-то детали, обнаруживает на ее месте в лучшем случае нарисованный очаг, они раздражают.

Мир из дыр

Взглянув на «Гарри Поттера» под таким углом, мы обнаружим в нем предостаточно примет терапевтического письма, а именно логических сбоев и нестыковок. На фанатских форумах бесконечно обсуждают, что, к примеру, случилось с родителями Гермионы после того, как та, отправляясь в свое гибельно опасное путешествие и желая избавить их от лишней боли и тревог, стерла им память. Было ли это действие необратимым, как в случае с Златопустом Локонсом, которого заклятие «Обливиэйт» сбросило, так сказать, до заводских настроек? Или после победы над Вольдемортом^[1] мистер и миссис Грейнджер все же вспомнили свою дочь? А если да, то что помешало аналогичным образом вернуть память злополучному преподавателю защиты от темных искусств – неужели только воспитательные соображения?..

История с родителями Гермионы, скромными и совершенно чуждыми магии стоматологами, в целом выглядит довольно удивительно. Мы знаем, что вместе с дочерью они меняли фунты на галеоны (по какому, кстати, курсу?), покупали школьные принадлежности в Косом переулке и провожали ее на платформу 93/4, то есть были знакомы с миром волшебников не понаслышке. Летом на каникулах Гермиона приезжала домой и, надо думать, вместе с родителями навещала бабушек или друзей – что Грейнджеры отвечали на расспросы о том, в какую школу ходит их дочь и какие предметы там изучает? Неужели они так мастерски, так долго, так системно лгали родным и при этом ни разу не прокололись? Учитывая, сколько маглорожденных детей училось в Хогвартсе одновременно, эта утомительная омерта должна была охватывать сотни людей по всей Англии – не говоря уже о тех, чьи дети выпустились раньше, и о высшем руководстве страны, которое по долгу службы также знало о существовании волшебников. И можно только догадываться, насколько мучительна была жизнь родителей Гермионы, пронизанная вечным враньем и недомолвками.

Отношения между волшебниками и маглами – одна из самых заметных прорех в ткани магического мира «Гарри Поттера». Нам известно, что в разгар охоты на ведьм, то есть в XVII веке, волшебниками был принят так называемый Статут о секретности, фактически отправивший их всех в подполье. Однако мы мало знаем о том, как в точности он работает. Как, например, организована жизнь в Годриковой Впадине, родной деревне Гарри Поттера и Дамблдора, где маги жили бок о бок с маглами на протяжении нескольких столетий? Где добывала продукты многочисленная (и не жалующаяся на аппетит) семья Уизли, обитавшая, как мы помним, на отшибе, – неужели Молли Уизли закупалась по субботам в ближайшем супермаркете? И как, наконец, удалось замести следы в тот знаменательный день, когда обрадованные исчезновением Вольдеморта волшебники повалили на улицы Лондона праздновать избавление от темного гнета? Можно, конечно, допустить, что каждому маглу, столкнувшемуся с волшебниками, просто стирают память (мы точно знаем, что это происходит в отдельных случаях), но, честно сказать, мир, в котором такое практикуется, не многим лучше мира из романа Джорджа Оруэлла «1984»…

Помимо этой – вполне очевидной – дыры есть и другие. Мы знаем, что несовершеннолетним волшебникам нельзя колдовать за пределами школы. Так, Гарри едва не исключают из Хогвартса за то, что в порыве ярости он надул и запустил в воздух сестру дяди Вернона, тетю Мардж. При этом событии не присутствовало никого, кроме маглов, однако новость о нарушении достигла Министерства магии в считаные секунды. Это заставляет предположить, что каждый малолетний волшебник оснащен чем-то вроде специального датчика, срабатывающего при попытке незаконным образом применить магию. Но почему же тогда Фред и Джордж Уизли, в первых книгах также не достигшие совершеннолетия, колдуют на каникулах напропалую – на них, выходит, датчиков нет? Да и полеты на метлах во время каникул тоже как будто не наказуемы – во всяком случае, Гарри с друзьями практикуют этот навык, пока гостят у Уизли в Норе, и единственная предосторожность, которую они соблюдают, – не подниматься выше деревьев.

Вопрос профессионального, если можно так выразиться, совершеннолетия волшебников в целом остается открытым. С какого момента юный маг имеет официальное право колдовать вне школьных стен? После сдачи экзаменов? Мы знаем, что ни Хагрид, ни Фред с Джорджем не окончили полный курс в Хогвартсе, однако первому применять магию вроде как не положено, а вторые, напротив, пользуются всеми привилегиями полноправных волшебников.

Более того, мы знаем, что взрослые волшебники работают на разных работах – среди них есть судьи, педагоги, банковские и государственные служащие, профессиональные спортсмены, ученые, журналисты, торговцы. Однако никто никогда не слышал о волшебных университетах – кажется, что образование магов ограничивается школой. Но где же тогда они получают соответствующую квалификацию? И как формализован этот процесс? В старших классах существует некоторая специализация, но едва ли она способна заменить полноценную профессиональную подготовку.

На месте институционального устройства у Роулинг вообще зияет одна большая дыра. Само название Министерства магии намекает на существование других министерств, но их нет. Министерство магии – это, по сути дела, правительство волшебного мира, однако по какому принципу формируется его штат и кто назначает министра, нам не сообщается. В книгах ни разу не упоминаются выборы или иные демократические процедуры, но и автократической (или, не дай бог, тоталитарной) эту политическую систему, кажется, тоже не назовешь.

Перечислять несуразности и непроясненности в книгах о мальчике-волшебнике можно едва ли не до бесконечности. Мы не знаем, откуда взялись, как скрываются от людей и какими правами обладают мелкие и предположительно разумные волшебные существа вроде садовых гномов или корнуольских пикси (и те и другие не семи пядей во лбу, но по крайней мере умеют говорить, и тем не менее травить их химикатами – практика вполне легальная и непредосудительная). Почему кентавры и гоблины настолько принижены по сравнению с волшебниками, но при этом именно гоблины контролируют магические финансы? Как сложилось, что домовые эльфы пребывают у волшебников в унизительном рабстве?..

Ну и, наконец, главное – почему даже самые сведущие обитатели волшебного мира удивляются тому, что годовалый Гарри благополучно пережил нападение Вольдеморта? Неужели они не слышали, что добровольная жертва (за Гарри, как мы помним, отдала жизнь его мать Лили) безотказно спасает того, во имя кого принесена? Конечно, волшебники могли не читать сказку Клайва С. Льюиса «Лев, колдунья и платяной шкаф» – там великий лев Аслан позволяет убить себя ради спасения мальчика Эдмунда, предавшего своих друзей из-за постыдной страсти к рахат-лукуму. Но не могли же они, в самом деле, ничего не слышать о чуде распятия и воскрешения – что-то же они празднуют на Рождество, так что, вероятно, хотя бы самое базовое представление о христианстве у них имеется.

Словом, если смотреть на книги Джоан Роулинг с этого ракурса, версия о терапевтическом письме выглядит вполне убедительно. Чем, если не стремлением конструировать нарратив прямо на ходу, по мере написания, можно объяснить такое количество логических дыр и откровенных несуразностей? Однако предложенный взгляд не единственный возможный, и, если зайти с другой стороны, картина окажется совершенно иной.

В добрый час

Начнем с того, что к моменту, когда Джоан Роулинг всерьез взялась за перо, первому «официальному документу», связанному с Гарри Поттером, – нескольким сбивчивым фразам, нацарапанным на листке бумаги прямо в электричке, – исполнилось семь лет. Более детальная проработка идеи происходила в Португалии, в городе Порту, где писательница прожила год, преподавая английский. Так что отчаявшаяся «разведенка на пособии», «терапевтично» строчащая в блокнотик в кафе, в действительности уже имела в голове (а отчасти и на бумаге) подробный – фактически поэпизодный – план всех семи книг.