Папины друзья-летчики мне тоже нравились, хотя все они одевались одинаково – в военную форму темно-синих и коричневых цветов, поэтому все казались на одно лицо. Больше всех мне нравился мой крестный Ральф, лучший папин друг; мне он казался очень красивым, с темными волосами и большими карими глазами. На картинке в моей книжке сказок я любовалась принцем, который поцеловал Белоснежку и разбудил ее. Так вот дядя Ральф выглядел в точности как этот принц. К тому же он прекрасно играл на пианино – до войны он был концертирующим пианистом (до войны, как я узнала, буквально все наши знакомые занимались чем-то другим, за исключением Дейзи, нашей служанки). Дядя Ральф чем-то болел, поэтому не мог воевать или летать на военных самолетах. Ему пришлось заниматься тем, что взрослые называли «кабинетной работой», хотя я не представляла, чем можно заниматься в кабинете, кроме как сидеть за письменным столом, вероятно, именно так он работал. Пока папа летал на своих истребителях «Спитфайр», что означало «извергающий огонь», дядя Ральф иногда навещал нас с маман, и его визиты становились для нас настоящими праздниками. Он мог приехать в воскресенье к обеду, днем он играл на пианино для меня, а вечером – для маман. Недавно я осознала, что папа воевал четыре года из моих семи лет на нашей планете, а маман, должно быть, очень грустила, подолгу оставаясь только со мной и Дейзи.

Сидя на подоконнике, я выглянула за окно, маман встречала гостей на широких ступенях перед входной дверью, находившейся прямо под моей спальней. Маман выглядела сегодня потрясающе красивой в своем темно-синем платье, оно великолепно подчеркивало цвет ее прелестных глаз, а когда папа, тоже выйдя из дома, обнял ее за талию, я почувствовала себя по-настоящему счастливой. Дейзи пришла, чтобы помочь мне нарядиться в новое платье, она сшила его для меня из старых зеленых штор. Пока она причесывала мои волосы, слегка стянув их на затылке и повязав зеленой лентой, я решила, что не буду сегодня думать о завтрашнем папином отъезде, ведь после него на наш Адмирал-хаус и на нас, его обитателей, опять опустится оглушительная тишина, подобная той грозе со взрывами грома и молниями.

– Ну как, мисс Поузи, вы готовы выйти к гостям? – спросила меня Дейзи.

Я заметила, что ее лицо раскраснелось и поблескивало от пота, она выглядела очень усталой, вероятно, как от жаркого утра, так и от того, что ей пришлось одной готовить угощения для всех гостей. Я взглянула на нее, постаравшись утешить своей самой нежной улыбкой.

– Да, Дейзи, готова.

* * *

По-настоящему меня звали вовсе не Поузи; меня назвали в честь моей матери Адрианой. Однако ведь мы обе могли откликаться на это имя, поэтому, чтобы избежать путаницы, решили использовать мое второе имя, Роуз, данное мне в честь моей английской бабушки. Дейзи рассказывала мне, что, когда я была малышкой, папа начал называть меня «Роузи Поузи»^[5], и постепенно это прозвище сократилось до второй половинки. И такое прозвище мне очень понравилось, я даже думала, что оно подходит мне гораздо лучше моих настоящих имен.

Некоторые из папиных старших родственников упорно называли меня «Роуз», и я, разумеется, откликалась, поскольку меня учили, что со старшими надо вести себя вежливо, однако на сегодняшнем приеме все гости знали меня как Поузи. Друзья маман обожали миндаль в сахаре, я его, честно говоря, не особенно любила, но понимала, как трудно купить мой любимый шоколад из-за этой войны.

На террасу вынесли длинный раздвижной стол, чтобы поместились все гости, и я сидела за ним, чувствуя, как солнце припекает мою широкополую шляпу (из-за нее мне было еще жарче), прислушивалась к застольным разговорам и мечтала, чтобы в Адмирал-хаусе всегда было так весело. Маман и папа сидели рядом во главе стола, словно король и королева на дворцовом приеме, его рука обвивала ее белые плечи. И они оба выглядели такими счастливыми, что мне вдруг захотелось плакать.

– Поузи, милая, ты чем-то расстроена? – спросил сидевший рядом со мной дядя Ральф. – Нынче у нас чертовски жарко, – добавил он, вытащив из кармана пиджака безупречно чистый белый платок и промокнув им лоб.

– Да, дядя Ральф. Я просто подумала, какими счастливыми выглядят сегодня маман и папуля. И как грустно, что ему придется возвращаться на войну.

– Да уж.

Я заметила, как Ральф пристально взглянул на моих родителей, и лицо его внезапно тоже погрустнело.

– Ну, вообще-то, при благоприятном ветре, все беды скоро закончатся, – в итоге сказал он. – И мы все опять начнем привычную нам мирную жизнь.

* * *

После обеда мне разрешили поиграть в крокет, и я играла удивительно успешно, вероятно, потому, что большинство взрослых, выпив много вина, катали шары куда угодно, только не в воротца. Я слышала, как папа говорил, что ради сегодняшнего приема полностью опустошил винный погреб, и большую часть вина, похоже, гости уже выпили. Вообще-то я не понимала, почему взрослые так любили выпивать; на мой взгляд, от этого они становились только более шумными и глупыми, хотя, возможно, я пойму их, когда сама повзрослею. Направляясь по газону к теннисному корту, я заметила, что под деревом лежит мужчина, обнимая двух женщин. Все трое крепко спали. Кто-то на террасе в одиночестве играл на саксофоне, и я подумала, как же хорошо, что у нас поблизости нет соседей.

Я понимала, как мне повезло жить в Адмирал-хаусе; когда я начала ходить в местную школу, и Мейбл, моя новая подружка, пригласила меня на чай, я поразилась, обнаружив, что ее семья жила в доме, где с крыльца попадаешь прямо в гостиную. В глубине еще имелась крошечная кухня, а туалет вообще находился на улице! Она жила там вместе с четырьмя братьями и сестрами, и они спали все вместе в маленькой спальне на верхнем этаже. Именно тогда я испытала сильное потрясение, впервые осознав, что родилась в богатой семье и что не все живут в особняке с садом и парком. Когда Дейзи пришла за мной, чтобы проводить домой, я спросила ее, почему так бывает.

– Это уж, Поузи, как кости выпадут, – пояснила мне Дейзи со своим мягким саффолкским акцентом. – Одним выпадает удача, а другим ее не видать, как своих ушей.

Дейзи очень любила всякие поговорки; в половине случаев я не понимала, о чем она говорит, однако порадовалась тому, что мне, видимо, «кости» выпали удачно, и решила отныне усерднее молиться за всех тех, кому не так повезло.

Я подозревала, что наша учительница, мисс Данзарт, относится ко мне без особой симпатии. Несмотря на то что она побуждала всех нас поднимать руки, если мы знали ответы на ее вопросы, я обычно опережала остальных. Тогда она слегка закатывала глаза и, смешно округлив рот, устало говорила: «Да, Поузи».

Однажды, когда мы гуляли на игровой площадке, и я крутила один конец длинной скакалки, то услышала обрывки ее разговора с другой учительницей:

– Единственный ребенок… воспитанный в обществе взрослых… скороспелое развитие…

Придя домой, я посмотрела в словаре значение слов «скороспелое развитие». И после этого перестала поднимать руку, даже если ответ крутился у меня на языке.

* * *

Часам к шести вечера все проснулись и потянулись к дому переодеваться к ужину. Я зашла на кухню, где Дейзи показала мне мой ужин.

– Для вас, мисс Поузи, сегодня вечером хлеб с джемом. Мне еще надо разобраться с двумя лососями, что притащил мистер Ральф, а я ума не приложу, с чем их приготовить, как ни суй их в духовку, хоть хвостом вперед, хоть головой.

Дейзи рассмеялась собственной шутке, а я вдруг почувствовала жалость, что ей приходится так много работать сегодня.

– Может, я могу чем-то помочь?

– Марджори прислала из деревни двух своих барышень, чтобы помогли накрыть на стол и подавать, значит, я справлюсь. Но спасибо, что предложила, – сказала Дейзи, улыбнувшись. – Ты ведь у нас добрая девочка.

Допив чай, я тихо выскользнула из кухни, пока Дейзи не успела отправить меня наверх готовиться ко сну. Хотелось еще насладиться прекрасным нынешним вечером. Выйдя на террасу, я увидела, что солнце уже зависло над верхушками дубов, озарив зеленый газон косыми золотистыми лучами. Птицы щебетали, как днем, и было так тепло и комфортно, что не хотелось даже накидывать кардиган. Я села на крыльцо, пригладив на коленках подол своего хлопчатобумажного платья, и принялась разглядывать бабочку-адмирала, присевшую на лист одного из цветков клумбы, тянувшейся вдоль садовой дорожки. Я всегда думала, что наш дом назвали в честь этих бабочек, так красиво летавших над кустами. И ужасно расстроилась, узнав от маман, что особняк назвали в честь моего пра-пра-пра (по-моему были три «пра», или, может, четыре) – дедушки, служившего адмиралом во флоте, что вовсе не показалось мне романтичным.

И хотя папа говорил, что такой «простой» вид бабочек распространен у нас повсеместно («простыми» маман также называла некоторых детей из моего класса в школе), я считала их самыми красивыми бабочками, любуясь прекрасными темными крылышками с красными полосками и белыми пятнышками по краям, к тому же они напоминали мне модель самолета «Спитфайр», на котором летал папа. От этой мысли мне стало грустно, я опять вспомнила, что завтра он снова отправится летать на своих военных истребителях.

– Вот где моя любимая дочурка, и что же ты тут делаешь совсем одна?

Звук его голоса заставил меня вздрогнуть, ведь я как раз думала о нем. Оглянувшись, я увидела, как он приближается ко мне по веранде, дымя сигаретой, потом он бросил ее на землю и наступил, чтобы погасить окурок. Он знал, что мне не нравился сигаретный дым.

– Папуля, ты ведь не скажешь Дейзи, что видел меня? Иначе она сразу отправит меня в постель, – быстро протараторила я, когда папа опустился на ступеньки рядом со мной.

– Обещаю. Кроме того, разве можно спать, когда небеса послали нам такой дивный вечер. Полагаю, лучшего месяца, чем июнь, в Англии не бывает; все в природе просыпается от долгой зимней спячки, потягивается и зевает, разворачивая свои листочки и цветы на радость человеку. К августу внутренние живительные силы выгорают от жары, и природа вновь собирается погрузиться в сон.

– Так же, как мы, папа. Ведь зимой я с удовольствием ложусь спать, – заметила я.

– Именно так, милая. Никогда не забывай, что мы неразрывно связаны с природой.

– В Библии сказано, что все на Земле создал Бог, – с важным видом продолжила я, почерпнув эти знания на уроках Закона Божьего.

– Несомненно, хотя мне трудно поверить, что он уложился всего в семь дней, – с усмешкой произнес он.

– Как по волшебству, папа, верно? Точно так же Санта-Клаус умудряется доставить подарки всем детям в мире всего за одну ночь.

– Так и есть, Поузи, разумеется, по волшебству. Наш мир полон волшебства, и мы все должны считаться счастливчиками, ведь нам выпало счастье жить в нем. Не забывай об этом, ладно?

– Не забуду, папа. Папа?..

– Что, Поузи?

– Во сколько ты уедешь завтра?

– Мне надо успеть на поезд после обеда.

Я упорно смотрела на свои черные лакированные туфельки.

– Я беспокоюсь, что тебя опять могут ранить.

– Не волнуйся, милая. Как говорит твоя маман, «я способен выдержать любые удары». – Он улыбнулся.

– А когда ты вернешься?

– Как только мне дадут увольнительную, то есть довольно скоро. Присматривай за мамой, пока меня не будет, ладно? Я понимаю, что в одиночестве она чувствует себя здесь несчастной.

– Я всегда стараюсь, папа. Она грустит только потому, что любит тебя и скучает, верно?

– Да, Поузи, и я тоже безумно люблю ее. Только мысли о ней – и о тебе, малышка, – помогают мне в небе. Понимаешь, до начала этой проклятой войны мы прожили вместе не так уж долго.

– Ты услышал, как она пела в парижском клубе, и влюбился в нее в ту же минуту, а потом быстренько увез ее в Англию и сразу женился, чтобы она не успела передумать, – мечтательно произнесла я.

История любви моих родителей замечательнее любой самой волшебной сказки из моей книжки.

– Верно. Именно благодаря любви, Поузи, наша жизнь становится волшебной. Даже в самый сумрачный зимний день любовь способна озарить мир ярким светом, и он становится таким же прекрасным, как сейчас.

Папа глубоко вздохнул и накрыл своей большой ладонью мою руку.